Разные мерки у людей, у народов. Сколько миллионов переносило битьё в этих стенах, даже не называя это пытками. Но для Тэнно сознание, что его могут безнаказанно бить, – невыносимо. Это – надругательство, и лучше тогда не жить. И когда Левшин после словесных угроз в первый раз подступает, замахивается, – Тэнно вскакивает и отвечает с яростной дрожью: «Смотри, мне всё равно не жить! А вот глаз один или два я тебе сейчас вытащу! Это я смогу!»
И следователь отступает. Такая мена своего хорошего глаза за гиблую жизнь арестанта не подходит ему. Теперь он изматывает Тэнно карцерами, чтоб обессилить. Потом инсценирует, что женщина, кричащая от боли в соседнем кабинете, – жена Тэнно и, если он не признается, – её будут мучить ещё больше.
Он опять не рассчитал, на кого напал. Как удара кулаком, так и допроса жены Тэнно вынести не мог. Всё ясней становилось арестанту, что этого следователя придётся убить. Это соединилось и с планом побега! – майор Левшин носил тоже морскую форму, тоже был высокого роста, тоже блондин. Для вахтёра следственного корпуса Тэнно вполне мог сойти за Левшина. Правда, у него было лицо полное, лощёное, а Тэнно выхудал.
Тем временем из камеры убрали бесполезного стукача. Тэнно исследует его оставшуюся кровать. Поперечный металлический стержень в месте крепления с ножкой койки – проржавлен, ржавчина выела часть толщины, заклёпка держится плохо. Длина стержня – сантиметров семьдесят. Как его выломать?
Сперва надо… отработать в себе мерный счёт секунд. Потом подсчитать по каждому надзирателю, каков промежуток между двумя его заглядываниями в глазок. Промежуток – от сорока пяти секунд до шестидесяти пяти.
В один такой промежуток – усилие, и стержень хрустнул с проржавленного конца. Второй – целый, ломать его трудней. Надо встать на него двумя ногами, – но он загремит о пол. Значит, в промежутке успеть: на цементный пол подложить подушку, стать, сломить, подушку на место, и стержень – пока хотя бы в свою кровать. И всё время считать секунды.
Сломано. Сделано!
Но это не выход: войдут, найдут, погибнешь в карцерах. Двадцать суток карцера – потеря сил не только для побега, но даже от следователя не отобьёшься. А вот что: надпороть ногтями матрас. Оттуда вынуть немного ваты. Ватой обернуть концы стержня и вставить его на прежнее место. Считать секунды. Есть, поставлен!
Но и это – не надолго. Раз в 10 дней – баня, а за время бани – обыск в камере. Поломку могут обнаружить. Значит, действовать быстрей. Как вынести стержень на допрос?.. При выпуске из тюремного корпуса не обыскивают. Прохлопывают лишь по возвращению с допроса, и то – бока и грудь, где карманы. Ищут лезвия, боятся самоубийств.
На Тэнно под морским кителем – традиционная тельняшка, она греет тело и дух. «Дальше в море – меньше горя!» Попросил у надзирателя иголку (в определённое время её дают), якобы – пришить пуговицы, сделанные из хлеба. Расстегнул китель, расстегнул брюки, вытащил край тельняшки и на ней внизу изнутри зашил рубец, – получился как карманчик (для нижнего края стержня). Ещё загодя оторвал кусочек тесёмки от кальсон.
Теперь, делая вид, что пришивает пуговицу к кителю, пришил эту тесёмку с изнанки тельняшки на груди – это будет петля, направляющая для прута.
Теперь тельняшка оборачивается задом наперёд, и день за днём начинаются тренировки. Прут устанавливается на спину, под тельняшку: продевается через верхнюю петлю и упирается в нижний карманчик. Верхний конец прута оказывается на уровне шеи, под воротником кителя. Тренировка в том, чтобы от заглядывания до заглядывания: забросить руку к затылку – взять прут за конец, туловище отогнуть назад – выпрямиться с наклоном вперёд, как тетива лука, одновременно вытягивая прут, – и резким махом ударить по голове следователя. И снова всё на место! Заглядывание. Арестант перелистывает книгу.
Движение получалось всё быстрей и быстрей, прут уже свистел в воздухе. Если удар и не будет насмерть, – следователь свалится без сознания. Если и жену посадили, – никого вас не жаль!
Ещё заготовляются два ватных валика – всё из того же матраса. Их можно заложить в рот за зубы и создать полноту лица.
Ещё, конечно, надо быть побритым к этому дню, – а обдирают тупыми бритвами раз в неделю. Значит, день не безразличен.
Не забыть, не упустить ни одного важного дела, и всё уложить в 4–5 минут. Когда он уже будет лежать, поверженный, —
1) сбросить свой китель, надеть его, более новый, с погонами;
2) снять с него ботиночные шнурки и зашнуровать свои падающие ботинки, – вот на это много времени уйдёт;
3) его бритвенное лезвие заложить в специально приготовленное место в каблуке (если поймают и бросят в первую камеру, – тут перерезать себе вены);
4) просмотреть все документы, взять нужное;
. . . . . . . . .
11) скатать вату в валики, подложить под щёки;
12) оборвать провода у выключателя. Если кто-нибудь вскоре войдёт – темно, щёлкнет выключателем – наверно, перегорела лампочка, потому следователь и ушёл в другой кабинет. Но даже если ввернут лампочку – не сразу разберутся, в чём дело.
Вот так получилось двенадцать дел, а тринадцатое будет сам побег…
Конечно, шансов очень мало, пока видно 3–5 из сотни. Почти безнадёжна, совсем неизвестна внешняя вахта. Но не умирать здесь рабом!
И на один ночной допрос, сразу после бритья, Тэнно пришёл с железным прутом за спиной. Следователь вёл допрос, бранился, угрожал, а Тэнно смотрел на него и удивлялся: как не чувствует он, что часы его сочтены?
Колотилось сердце. Был канун праздника. Или канун казни.
Но вышло всё иначе. Около двенадцати ночи быстро вошёл другой следователь и стал шептать Левшину на ухо. Никогда так не было. Левшин заторопился, надавил кнопку, вызывая надзирателя прийти за арестованным.
И всё кончилось… Тэнно вернулся в камеру, поставил прут на место.
А другой раз следователь вызвал его заросшим (не имело смысла брать и прута).
А там – допрос дневной.
Вскоре ему сменили следователя, перевели на Лубянку. Здесь Тэнно не готовил побега (ход следствия показался ему более обнадёживающим, и не было решимости на побег), но он неотступно наблюдал и составлял тренировочный план.
Только в Бутырках разрешается тяжесть: с клочка ОСОвской бумажки ему объявляют 25 лет лагерей. Он подписывает – и чувствует, как ему полегчало, взыграла улыбка, как легко несут его ноги в камеру 25-летников. Этот приговор освобождает его от унижения, от сделки, от покорности, от заискивания, от обещанных нищенских пяти-семи лет: двадцать пять, такую вашу мать??? – так нечего от вас ждать, значит – бежим!!
Или – смерть. Но разве смерть хуже, чем четверть столетия рабства? Да одну стрижку наголо после суда – простая стрижка, кому она досаждала? – Тэнно переживает как оскорбление, как плевок в лицо.
Теперь искать союзников. И изучать истории других побегов. Тэнно в этом мире новичок. Неужели же никто никогда не бежал?
Побеги узников, как и всякая человеческая деятельность, имеют свою историю, имеют свою теорию. Неплохо знать их, прежде чем браться самому.
История – это побеги уже бывшие. Об их технологии оперчекистская часть не издаёт популярных брошюр, она копит опыт для себя. Историю ты можешь узнать от других беглецов, пойманных. Очень дорог их опыт – кровяной, страдательный, едва не стоивший жизни. Но подробно, шаг за шагом, расспрашивать о побегах одного беглеца, и третьего, и пятого – это не невинная шутка, это очень опасно. Это не намного безопаснее, чем спрашивать: кто знает, через кого вступить в подпольную организацию?
А теория побегов – она очень простая: как сумеешь. Убежал – значит, знаешь теорию. Пойман – значит, ещё не овладел. А букварные начала такие: бежать можно с объектов и бежать можно из жилой зоны. С объектов легче: их много, и не так устоялась там охрана, и у беглеца бывает там инструмент. Бежать можно одному – это трудней, но никто не продаст. Бежать можно нескольким, это легче, но всё зависит, на подбор вы друг ко другу или нет. Ещё есть положение в теории: надо географию так знать, чтобы карта горела перед глазами. А в лагере карты не увидишь. (Кстати, воры совсем не знают географии, севером считают ту пересылку, где было прошлый раз холодно.) Есть ещё положение: надо знать народ, среди которого ляжет побег. И такое есть методическое указание: ты должен постоянно готовить побег по плану, но в любую минуту быть готовым и бежать совсем иначе – по случаю.
Первый лагерь Тэнно был – Новорудное, близ Джезказгана. Вот – то главное место, где обрекают тебя погибнуть. Именно отсюда ты должен и бежать! Вокруг – пустыня, где в солончаках и барханах, где – скреплённая дёрном или верблюжьей колючкой. Местами кочуют по этой степи казахи со стадами, местами нет никого. Рек нет, набрести на колодец почти невозможно. Лучшее время для побегов – апрель и май, кое-где ещё держатся озерки от таяния. Но это отлично знают и охранники. В это время устрожается обыск выходящих на работу и не дают с собой вынести ни лишнего куска, ни лишней тряпицы.
Той осенью, 1949 года, три беглеца – Слободянюк, Базиченко и Кожин – рискнули рвануть на юг: они думали пойти там вдоль реки Сары-Су и на Кзыл-Орду. Но река пересохла вся. Их поймали при смерти от жажды.
На опыте их Тэнно решил, что осенью не побежит. Он аккуратно ходит в КВЧ – ведь он не беглец, не бунтарь, он из тех рассудительных заключённых, которые надеются исправиться к концу своего двадцатипятилетнего срока. Он помогает, чем может, он обещает самодеятельность, акробатику, мнемотехнику, а пока, перелистав всё, что в КВЧ есть, находит плохонькую карту Казахстана, не обережённую кумом. Так. Есть старая караванная дорога на Джусалы, триста пятьдесят километров, по ней может попасться и колодец. И на север к Ишиму четыреста, здесь возможны луга. А к озеру Балхаш – пятьсот километров чистой пустыни Бет-Пак-Дала. Но в этом направлении вряд ли погонятся.