– Я не к кому, а от кого, – стерев губы салфеткой, отвечает, наконец. – Мишка замечательный человек. Ваш сын мечта любой женщины.
Ее слова звучат странной издевкой, даром, что голос по-пионерски искренен.
– Но тебе не подходит? – скрипит Нина Андреевна.
– Да бросьте, мама! – не выдерживает, взрывается Мишка. – Я вам баран, что ли, на распродаже? Как две торговки!
– Просто я не люблю его, и все это знают, – Рита смотрит на Мишку. Он сидит напротив, за жарким угольным «морем». Он мрачен, подавлен. Ему тяжело.
– Я совершила ошибку, старалась полюбить, но не вышло.
– Детский сад, – сердито качает головой Никита Михайлович. – У вас ребенок, а вы люблю, не люблю! И дом еще. Дом я вам не отдам на раздел, ни одной части.
– Вот-вот, – поддакивает Нина Андреевна. – А ты, Диана, что же молчишь? Ты ж всегда так Мишу поддерживала.
Все взгляды обращаются к Диане Рудольфовне. Она мысленно держит в руках обещание, данное давеча самой себе. Оно требует теперь от нее правильно ответа.
– Моя дочь вольна сама решать, как ей жить, – с некоторым трудом произносит Диана новую свою истину. – Я могу посоветовать, но решать только ей. Это ее жизнь.
Ничего не понимая, Золотаревы переглядываются, озадаченно глядят на Диану, словно сомневаясь, она ли это вообще?
Пряча улыбку в бороду, Павел Юрьевич незаметно ловит взгляд жены, мысленно говорит, как любуется ею и гордится.
– Дак она же глупость городит! – возмущается Нина Андреевна, обретая вновь дар речи. – Нет! Я просто так на это смотреть не стану! Так не оставлю! – ее возмущение усиливается басом Никиты Михайловича. – Что действительно, вразумить нужно молодых, а не бросать, как котят безмозглых.
– И Соньку я тебе не отдам! – отдельно от родителей, лично Рите, говорит Миша. Его взгляд исподлобья, словно чудо морское из страшных, неизведанных глубин человеческого подсознания. Даже Золотаревы-старшие на миг притихли. Только Рита не отвела взгляда, выдержала.
– Она не вещь, – отвечает тихо. – Она не нужна тебе. Ты просто хочешь сделать мне больно.
Теперь все с разной степенью волнения глядят на Мишку, а тот странно усмехается.
– Ты же мне делала все это время.
Рита пожимает плечами:
– А ты мне. Значит, мы квиты.
– Замолчите! – взрывается, не выдерживает Диана. – Соне каково это будет, ты можешь себе представить?!
– А что плохого ей у нас? – тут же вступает в спор Нина Андреевна.
– По закону родители имеют равные права на ребенка, – мирно произносит Павел Юрьевич. – Михаил не может ограничить общение Сони с Ритой, так же, как и она.
– Общаться сколько угодно, но жить она будет со мной! – стоит на своем Мишка.
– Жить она будет с матерью, – тихой, пока еще, львицей рычит Диана, но уже готова до смерти вцепиться в горло любому, кто посмеет сделать хоть одно неверное движение, слово…
– И с этой ее подругой? – Золотарев бросает победный взгляд на Риту. – Так я их обеих тогда посажу за пропаганду!
Нелепое, странное слово, шипя, падает в костер.
Взрослые недоуменно переглядываются – чего?
– Жаль, что у нас нет статьи за глупость, – негромко произносит Рита. – Тебе дали бы максимальный срок.
– Ты о чем это? – не понимает Диана.
– О чем он? – спрашивает у жены Никита Михайлович.
– О том, что она изменяла мне с вашим бастардом! С этой, блядь, Кампински гребаной! – бросая слова, как гнилые куски мяса, Мишка смотрит на Риту. – О том, что они розовые обе в полный рост! Как вам еще точнее всем объяснить?!
В повисшей паузе Рита опускает глаза, не выдерживая взгляда матери. Павел Юрьевич тоже хранит молчание. Только Нина Андреевна охает. Прекращает монолог сына Никита Михайлович одним емким словом – заткнись!
– Это правда! – не так просто Мишке теперь развернуться на своей невидимой трибуне правозащитника. – Они по всему Городку шлялись, на глазах…
– То, что ты идиот! – вскакивает, рявкает в бешенстве его отец. – Вот это правда! И в зубы за любое слово!
Отъезд Золотаревых получился еще более скомканным, чем начало визита. Никита Михайлович обрывал сына на каждой попытке хоть что-то сказать. Нина Андреевна охала и всячески встревала между мужем и сыном. Афанасьевы молчали, Рита прятала взгляд.
Проводив полуночных гостей, Павел Юрьевич вернулся к остывшему месту бесед. Немного подумав, положил на тлеющие угли бересту и несколько разнокалиберных чурок. Диана тем временем отнесла грязную посуду в дом, заглянула на обратном пути в комнатку Сони, нашла там Риту, стоящую в молчании над маленькой дочерью. Взяла Риту за руку и повела за собой.
– Рассказывай, – просто просит Диана, когда все втроем сели рядышком у разгорающегося заново костра.
Уже глубокая ночь. Над лугами и перелесками темень, луна прошла половину звездного неба.
– Он правду сказал, – тихо отвечает Рита. – Этот мифический «кто-то», о ком ты меня сегодня спрашивала, была именно она.
– Была? – уточняет мать.
Дочь грустно подтверждает:
– Да.
Павел Юрьевич палочкой поправляет поленья в костре и молчит.
– Это случилось не вдруг, – решает продолжить откровение Рита. – И никто меня не соблазнял, не обманывал, не вводил в заблуждение. Я сама про себя уже достаточно давно все поняла. Сомневалась, – в памяти кадрами старой кинопленки вспыхивают отдельные моменты жизни.
– Перечитала огромное количество литературы, форумов, всего, что хоть как-то, хоть какие-то ответы могло дать. Мама, я столько сомнений пережила, сколько другой не выдержит даже на полчаса.
Молча Диана и Павел слушают Ритину правду, при этом каждый смотрит в свой собственный мир, размеченный с поправками «истинно» «ложно».
«Спасибо вам хоть за это, – мысленно искренне благодарит Рита. – За то, что хоть даете возможность объяснить».
– Я не ненавижу мужчин, не считаю себя мальчиком, не собираюсь менять пол и тело, не пускаю слюни на всех женщин в радиусе досягаемости. Я просто вижу мир немного иначе. Я очень остро чувствую таких, как Ольга. Как объяснить вам? – лицо Риты будто светлеет воспоминанием о дорогом сердцу человеке/истории. – Вы ведь тоже когда-то встретили друг друга и почувствовали. Что вы чувствовали, глядя друг на друга?
Вопрос невольно заставляет Павла и Диану переглянуться. Молчаливый ответ их свидетельствует о самых теплых взаимных чувствах, построенных на уважении, признании.
– Желание коснуться невидимого мира/ауры, узнать его по крупицам, по строчкам, – продолжает Рита. – Заинтересовать своим. Поиграть. Увлечь. Стать его частью и раствориться в нем бесконечно, приобретая друг в друге новое Я через МЫ. Только вам легче, ваша модель в обществе считается нормой.
Рита делает паузу. Собраться с мыслями, дать время маме и отчиму обдумать ее слова.
– У меня не было отношений до Ольги. Только желания, мечты и самоограничения. Семейный долг, супружеский долг, дочерний. Я не в укор вам, не подумайте, – Рита смотрит на мать, Диана еле заметно кивает.
– Время от времени я встречала в Городке «особенных» девушек. Это как легкая вибрация у меня, похожая на мини-концентрат психоза. Она проходит в воздухе через все тело/сознание. Это понимаешь по глазам, по незаметным, едва уловимым деталям. Я не смогу вам сейчас назвать что-то определенное. Все вместе моментально, на уровне интуиции, радиации, животного ощущения складывается в некий знак/понимание, как у Киплинга – мы одной крови, ты и я. Причем, особенно откровенная внешность не в счет. Несколько раз было как раз наоборот, когда девушка изо всех сил кричит своей внешностью «я не такая, как вы!» или «да, я именно то, что вы подумали!», но вибрации нет. Я не чувствую ничего, кроме агрессии к миру, рожденной неуверенностью.
– Да ты психолог по наитию, – негромко произносит Павел Юрьевич. Это первые его слова за весь остаток ночи после отъезда Золотаревых.
– И ты… с ними…? – Диана, моргая, смотрит на Риту. Дочь удивленно поднимает брови, а после догадывается.
– Нет! Я ни с кем не заводила ни знакомств, ни отношений, ничего абсолютно. Я лишь рассказываю о том, что есть еще такие, как я. И о том, чего я сама себе не позволяла.
– Что же с Ольгой случилось? – кивает мать на предыдущее объяснение «принято».
– И общность, родство душ, взглядов, интересов часто встречается среди людей одного пола. Почему ты сразу решила, что это имеет прямое отношение к… греческому острову?
Рита и Павел Юрьевич почти одновременно отзываются смешками на последнее определение.
– Мам, я не сразу, – терпеливо продолжает Рита. – Я долго думала, сомневалась, проверяла относительно практическим путем.
– Погоди! – Диана озвучивает их общий с Павлом вопрос.
– Как это? Относительно практическим?
Рита кусает губы. В ее глазах загорается странный блеск. Такой непривычный взгляду Дианы Рудольфовны.
– Ох, не хотела бы я вставать на дорожку этой очень скользкой темы, – Рита качает головой и продолжает. – К примеру, мама, у тебя есть знакомая, которая знает все о пионах. Вы можете часами с ней обсуждать эту тему лично, по телефону или в интернете, но, думаю, ни на один миг ты не обратишь внимание на ее губы или то, как она смотрит тебе в глаза или смотрит в небо. Ты будешь слушать, что она говорит, но при этом вряд ли обратишь внимание на ее голос, как она произносит слова, как он действует на тебя, и кожа невольно покрывается мурашками, хочется вдруг дышать глубоко-глубоко и непременно с голосом, с самых ее губ вдохнуть ее запах, чтобы эта эфемерная частичка нее попала прямо в тебя, в твою кровь и сознание…
– Рита…! – пораженно шепчет Диана, невольно поднимает ладони, словно ими хочет остановить поток откровения. – Это ж… порно какое-то!
– По содержанию еще эротика, – тихо смеется Павел Юрьевич. – Да-с. Недурственная такая.
– Паша! – посмотрев на него, Диана вдруг разражается хохотом. – Ах ты, старый кот! Да ты заслушался!
– Диана. Она права, – он смотрит в глаза жене. В их глазах отражается пламя костра. – И у тебя есть шанс проверить твои отношения с пионщицей!