– Всем до завтра! – рассылает воздушные поцелуи Алена, тем самым отвлекая Риту от сеанса «внутренней мотивации».
– Пока-пока, – улыбается коллеге последняя, выключает компьютер и поднимается следом. – Мне тоже пора, мне еще к Золотаревым за вещами.
– Прямо так, сразу… – озадачено произносит голос Дианы в телефонной трубке. Рита бодро шагает к бывшему своему дому. Теперь она мысленно называет его именно так и никак иначе. «Этот дом не стал моим!» – напоминает себе с чувством странной мести.
– А когда еще, мам? У меня ни компьютера, ни самого необходимого, и у Сони тоже, – Рита привычным движением руки открывает калитку, входит во двор, ищет в сумочке ключ.
– Давай я хотя бы Павла попрошу, чтобы он за тобой заехал, помог, – беспокоится мама. – А лучше, чтобы кто-нибудь там побыл с тобой, пока собираешь вещи.
– Что за глупости? – Рита входит в дом, скидывает босоножки. – Я и сама могу собраться, не маленькая, а довезти – такси вызову, – ее голос стихает по мере удаления Риты от входной двери, остающейся открытой. С улицы к ней уже неслышно подступает Нина Андреевна. Она заметила невестку из окна собственного дома и поспешила за ней. На лице женщины недвусмысленная, убийственная решимость не отдать врагу ни пяди своей земли.
– Такси она закажет, – с тихой яростью повторяет правозащитница. – Я вот сейчас вызову ноль два и тогда посмотрим, кто и куда с вещами поедет!
В доме ее встречает особо дорогая сердцу картина – раскрытый чемоданище на колесиках, распахнутые шкафы и Рита, деловито перебирающая полку с кружевным нижним бельем.
Заняв в дверях место охранника, Нина Андреевна упирает руки в бока и зычно вопрошает:
– И что это здесь происходит? А?
На удивленную оглядку невестки уверенно продолжает:
– Воруем?
– Вы с ума сошли? – бровки Риты неприязненно взлетают вверх. – Это мои вещи.
– Прошмандовка! – безапелляционно припечатывает свекровь. – Нет здесь ничего твоего. Это все на деньги моего сына куплено и мои личные деньги! – кивает, указывая пальцем. – Ну-ка, клади все обратно и вон отсюда! Чтобы духу твоего здесь не было больше! – крепость голоса растет по мере внутреннего осознания собственной силы, мощи и правоты. – Ты ж такая золотая его бросить решила! Вот и иди теперь с голой жопой!
– Сами вы… идите! – деловито отворачивается Рита, никак не ожидая последующего продолжения. А вот Нина Андреевна именно этой «команды» и ждала.
– Что-о-о?! – паровозным гудком возвестила о наступлении. – Да я тебе сейчас покажу! Идите! – одним движением она скидывает все нижнее белье Риты с полки на пол и начинает топтать его ногами. Бессмысленное и устрашающе-отвратительное действо имеет оглушающий эффект. Открыв рот, Рита не может произнести ни слова. Словно ее по голове ударили чем-то тяжелым, и мысли вмиг разлетелись (брызгами).
– Вот так я пойду! – в упор глядя на побелевшую невестку, Нина Андреевна свободной рукой хватает тюлевую занавеску и срывает ее с окна вместе с карнизом, дюбелями и посыпавшейся штукатуркой. Когда-то Рите стоило определенных трудов отвоевать право на собственное видение оформления их с мужем спальни. Где и что должно стоять, висеть…
– И шторину эту забери с собой! – в дикой ярости свекровь рвет ажурную ткань. – Ненавижу ее и тебя вместе с ней! – словно издалека, раскатами грома до Риты доносится поток ненависти, облеченный в слова. – Интеллигентка сраная! Навязалась на нашу голову! Все мозги Мишке задурила своей фифостью! Не такая она, как все! Думаешь, самая умная?! Молчит она теперь!..
Впав в самый настоящий ступор, Рита не может ни шевельнуться, ни слова сказать, лишь как во сне видит взбешенную пожилую женщину, выкидывающую из шкафов все ее вещи на пол. До хрипоты выкрикивающую/выплевывающую оскорбления и проклятия.
– Голодранка московская! Да чтоб тебе пусто было! Чтоб тебе за кусок хлеба в шахте пахать! Мишка слишком мягкий, дурак! Она и ездит на нем, как хочет! Другой бы давно отхлестал, чтоб место свое знала и пикнуть боялась!..
«А интересно, – Рита вдруг ловит себя на очень странной, отвлеченной мысли, – за одну человеческую жизнь разве можно накопить столько невысказанной ненависти? Или это как по Юнгу – "родовое бессознательное"?»
«Или… я уточнила бы, женское, родовое. Ибо такая тупая, слепая ярость, похоже, свойственна лишь женщинам. Память услужливо перебирает факты, давно минувшие ситуации».
– Ненавижу тебя, сучку! – яростно топчется по Ритиной одежде старая женщина. – Так тебе! Так!!! – пыльными подошвами по шелковым блузкам и платьям, по обрывкам растерзанной занавески. На какой-то миг, словно из забытого сна, Рита видит в образе Нины Андреевны другую женщину. С чопорной укладкой благородно седых волос, умелым макияжем, в строгой одежде, безобразно разрывающую холст картины в лоскуты.
– Это дьявольская икона! – визгливый голос острыми бритвами врезается в барабанные перепонки. – Ее надо сжечь немедленно вместе с тобой! И тогда мой сыночек вздохнет спокойно и будет жить!
– Твой сын умер, – мрачно произносит Рита матери своего отца. – Сгнил заживо от твоей же ненависти.
– Что-о?! – ревет в экстазе Нина Андреевна. – Да я тебя измочалю сейчас!..
Перед лицом Риты мелькают узловатые пальцы. Запутавшись в одежде, Нина Андреевна, всплеснув руками, нелепо с грохотом падает на пол. Копошится там, пытаясь то ли подняться, то ли просто сориентироваться. Позади нее, в дверях, Рита замечает обоих Золотаревых и Павла Юрьевича.
– Она ударила меня! – грозный рык Нины Андреевны удивительно легко трансформируется в жалостливый визг. – Она толкнула меня! Вот! Вот синяк! – сидя на полу, тянет на груди платье, выискивая на сморщенной коже возрастные пигментные пятна. – Милицию вызывайте! Участкового!
– Я тебе сейчас устрою жандармерию! – протопав прямо по многострадальным вещам, разбросанным по всему полу, Никита Михайлович грубо поднимает жену под руку и толкает вон из комнаты, прикрикивая – пошла, пошла!
– Только попробуй! – женщина нервно-боязливо огрызается. – Это она все, прошмандовка.
А в голосе страх. Вечный такой, бабский. И Рита замирает, не понимая теперь, что больше пугает ее – перспектива попасть в узловатые руки свекрови или стать свидетельницей расправы свекра над собственной женой. Липкое, парализующее чувство ужаса грозит вывернуть желудок наизнанку.
– Ненавижу! Всех вас! – то же чувство подстегивает истерику Нины Андреевны. – Дураки вы все! И она вас всех обдуряет! – вырываясь из-за мужа, еще раз пытается плюнуть в Риту. Матерясь, Никита Михайлович грабастает жену в охапку и буквально выносит прочь. Их личная теперь разборка выливается сначала на улицу, потом удаляется к соседнему дому. О том, чем у них все это сегодня, сейчас закончится, Рита даже думать боится. Бледная, почти не дыша, она стоит на прежнем месте, будто прикована теперь к нему навек.
– Что? Получила? – скрещивая руки на груди, злорадно усмехается Мишка.
Что-то в этом есть детское и древнее одновременно.
Как удовлетворенное мамино «я же говорила! Марш в угол!», когда ты все-таки разобьешь эту вазу или слетишь со ступенек, ободрав при этом коленки. Ненависть бытовая обыкновенная. Житейская. Родная, практически. Тебе заботливо прижгут колени и локти зеленкой, при этом строжась – терпи, сам/а виноват/а! А брат или сестра покрутят пальцем у виска – там сорвется только полный лох! И через пару дней окажется на твоем месте со всем набором причитающихся реакций.
Свекровь сама когда-то была невесткой, а до этого дочерью невестки и внучкой свекрови.
Маленькая Нина Андреевна помнит старания своей молодой матери непременно угодить мужу и той, которую за глаза звала мерзкой старухой, льстиво улыбаясь при этом в личном общении.
Помнит первую жену старшего брата, как она за глаза назвала мать Нины самодуркой, и какой из этого после случился эпичный скандал!
Нина сама однажды вошла в чужой дом, в одночасье превратившись из дочери и золовки с более высоким социальным статусом, в бессловесную сноху с единственной, главной задачей – доказать свою полезность и лояльность. Она старалась изо всех сил, скрывая слезы и обиды до той поры, когда можно будет их достать из сундуков памяти и приумноженные передать невестке. Вот только Рита оказалась слишком неправильной, а Мишка чересчур мягкотелым. Только и способным по-детски, за спиной родителей, показывать язык и ехидно хмыкать – «получила?»
Вещи собирали почти не глядя. Просто поднимали с пола все подряд, трамбовали в клетчатые «челночные» сумки, их грузили в объемный багажник раритетного Доджа Павла Юрьевича.
Из соседнего дома Золотаревых-старших время от времени доносились повышенные голоса Мишкиных родителей. Позже к ним примешался еще один, подозрительно похожий на соседский.
Мишка сначала язвил, помогая собирать барахлишко, потом пытался просто заговорить с женой, но из этого ничего не вышло. Рита упорно хранила молчание.
– У нее стресс. Не приставай, – вступился за падчерицу Павел Юрьевич, когда, по его мнению, Мишкин голос стал излишне настойчив.
– Какие мы нежные, – отступая, хмыкнул Золотарев. Он из принципа никогда не лез в женскую иерархию семейных отношений, руководствуясь неписаными правилами традиций, переходящими из века в век. Во многом основанными на древнем «стерпится – слюбится», вот только Риту все больше раздирал вопрос – зачем терпеть без любви? Ради денег? Положения в социуме? Маленькой дочери? – только дети, даже если не понимают, все равно чувствуют нелюбовь.
– В следующий раз звони сначала! – Мишка победителем захлопывает за женой калитку, металлически крепко щелкает задвижкой.
Рита садится на переднее кресло рядом с отчимом. Павел Юрьевич заводит машину.
– Звонила Диана, они с Сонечкой идут на озеро кормить уточек, там связь не ловит, – мягко передает предупреждение матери. Между строк "любимую женщину успокоил, все дети в порядке, включая Соню и саму Риту".
Машина трогается с места. Шины с легким шорохом катятся по мелкому щебню насыпной дороги. Золотар