Чувствуя надвигающуюся катастрофу, Джамала отказывается верить в нее, уподобляясь страусу, прячущему голову в песок.
«Будет ли настолько безразлично Талгату то, откуда и как она дошла к нему?»
«Он принципиален. В чем-то даже уперт. Он умен, нежен, интересен… мамочки, я так люблю его!»
Красиво кусая кулачок, Джамала стоит у окна.
«Мы все смертельно больны этой жизнью, а живем, лишь умирая от любви, и после я буду жить одним-единственным этим моментом, самыми чистыми чувствами Талгата, влюбленного в ту меня, которой никто и никогда не знал и не узнает».
Отправив сидящему рядом Талгату на ознакомление свой отчет, Ольга ведет машину по городу. На сегодняшнем собрании предполагается присутствие представителей РЖД – в районе намечается практически новый вокзал на месте их действующего сортировочного узла. И представители компании-партнера, специализирующейся на торгово-развлекательных комплексах. А также дорожники и газовики.
– Боюсь, одним днем мы не решим все вопросы, – сомневается вслух, – слишком много.
Талгат пожимает плечами. Он весь погружен в чтение с экрана Ольгиного планшета.
Впрочем, ей его ответ тоже не нужен. Это скорее мысли/сомнения вслух, ведь если она задержится, то и Рите придется каким-то образом решать – оставаться и ждать или возвращаться в Городок. Причем ни первое, ни второе нисколько не воодушевляет на сколько-либо конструктивное решение. И оба варианта заведомо провальны.
С предыдущего вечера Диана Рудольфовна не могла найти себе места. Сарафанное радио в Городке работает почти в режиме реального времени, поэтому весть об отказе Олега работать в дальнейшем с Ритой стала известна ей практически сразу. Эта новость уже успела обрасти подробностями чужих мнений, объясняющих причину, почему он так поступил. В очевидном никто не сомневался – отказ Луканина, это очередной ход Золотарева-старшего в войне против гордой невестки. Как никто не делал ставок на иное развитие событий, где в конечном результате Рита либо сломается и запьет, либо загуляет и скурвится. Либо приползет обратно в соплях и извинениях. Впрочем – «она сама виновата, зажралась! Другие девки о ее замужнем/материальном положении только мечтают!»
Нужно ли говорить, что такое массированное мнение со всех сторон не только не добавляло Диане оптимизма, но и очень расстраивало ее. Тем более, что во многом она была согласна с «общественным мнением» – сможет ли Рита обеспечить себя и дочь, вопрос очень спорный, а ответ крайне зыбкий.
«Мы, конечно, их не бросим, но наши возможности скромны и далеко не вечны», – констатирует с сожалением.
С другой стороны – Диана видела сама, как Рита несчастна с Михаилом и как преобразилась/ожила, почуяв бриз собственной личной свободы.
«Как же все сложно в этой жизни!» – вздыхала Диана, решая сделать Рите маленький сюрприз.
Отвела Сонечку на вечер к папе. Причем, девочку пришлось еще поуговаривать – вот ведь настырный характер подрастает!
Интуитивно чувствуя негласное противостояние между взрослыми, Соня по-своему разграничила мир на «своих» и «врагов».
«Это ужасно!» – мысленно жаловалась себе Диана Рудольфовна, но как исправить гражданскую войну в отдельно взятой ячейке общества, она просто не представляла.
О ней, об очень многом в предыдущий вечер хотела поговорить с дочерью наедине. С глазу на глаз, без необходимости отвлекаться на ребенка, мужа и весь прочий мир. И может быть, даже, уговорить ее вернуться назад к Золотаревым. Ибо чем дальше, тем больше она сомневалась в правильности поступка дочери. Тем больше списывала ее бунт на гормональный всплеск с накопившейся усталостью от бытовой рутины.
«Это со всеми бывает. И человечество придумало уже миллион вариантов, как с этим кризисом справляться», – мысленно готовила речь Диана, но, неожиданно, непредвиденно Риты дома не оказалось. Вместо нее на кухонном столе красовалась коробка с Ритиными туфлями и еще более странный Ритин ответ по телефону – «все в порядке, где, не скажу, буду завтра», – не только ничего не объяснил, лишь еще больше запутал и без того непонятную ситуацию.
«Мне неудобно говорить, мам, завтра. Со мной все отлично», – голос Риты был терпеливо-усталым с нотками досады на необходимость отчитываться. Диана, скрепя сердце, согласилась на завтра, совершенно не представляя, как до этого завтра ей теперь дожить.
В пустой и тихой квартире, в подступающем со всех сторон мороке вечера, вооруженном сомнениями, страхами, тяжелыми переживаниями, она почувствовала себя смертельно одинокой.
Рита черт знает где и, кажется, окончательно сбрендила. Сонечка у «той родни». Верный Павел Юрьевич, узнав, что Дианы в эту ночь не будет дома, решил съездить с братом на ночную рыбалку в такую глушь, куда не дойти, не дозвониться.
Почти физически страдая от стихийно сложившегося одиночества и жалея уже в большей степени себя, чем переживая за дочь, Диана в вечер вышла из дома. Сердце, ноги, интуиция сами привели ее на улицу в «частном секторе», бывшей когда-то окраиной.
Она, эта улица, и сейчас больше выглядит деревенской, нежели городской. Даром, что вдалеке высятся желтоглазые многоэтажки – здесь так же просто, вольно.
Как гласит семейная легенда, на этом месте двести лет кряду, а, может быть, больше, жил род Мельниковых. Мельниц, правда, история не сохранила, но, когда брат Дианы, Стефан, затеял на доступном клочке земли глобальную закладку сада, он выкопал много интересных свидетельств жизни собственных пращуров.
– Говорят, что чуть дальше – там, где сейчас «продуктовый» с мороженым, раньше когда-то стоял трактир или просто какой-то питейный дом. А еще дальше, там, где склады сейчас, тогда был острог, – Стефан любит рассказывать историю рода, в буквальном смысле откопанную им в земле, документах на эту же самую землю и прочих полудокументальных источниках. Глазастые внуки притихли и слушают деда. Диана благодарно принимает теплый плед от снохи, закутывается в него, словно в истории брата.
– …и жили они тихо, мирно. По субботам ходили в баню, а по воскресеньям в церковь и на ярмарку, когда в их семью однажды попал один лихой парнишка.
Диана тоже знала эту историю. Ее рассказывала ей мать вместо сказок, когда ждала отца со смены темными, вьюжными ночами, очень давно и очень далеко отсюда.
– В одном южном городе у самого черного моря так же сто лет процветал в торговле род одного хитрого грека. У него был просторный дом с дивным садом, лавка с товарами, три дочери и четыре сына. Самая младшая и красивая дочь однажды влюбилась в бессарабского цыгана, что с табором прибыл в их город. Да так жарко и неосмотрительно, что после девять месяцев кряду ей пришлось прятаться за высокими семейными стенами от бурлящего слухами общества.
Греко-цыганенок родился крепким, шумным, смекалистым и страшно непоседливым. Вся молодая энергия матери, скованная вынужденным смирением, передалась сыну и утроилась. Он учился буквально слету, вникал во все, интересовался следующим. Он мог бы стать «большим человеком», но чем больше Яков умел, тем сильнее завидовали и злились на него другие родственники. «Ты не такой, как мы, ты чужой и неправильный!» – кричали они вместо того, чтобы жить в мире, обратить на пользу семье его способности и, в конце концов, выжили парня из дома. Взяв только доброе слово матери и пообещав однажды вернуться за ней, Яша отправился с проходящим табором искать свою настоящую семью…
– Разве так бывает? – прерывает деда семилетний внук. – Может быть, он просто драчун был? Или… жадина?
– Может быть, – соглашается Стефан. – Но бывает и так, что в одной семье дети, тети и дяди, словом, все, живут, соревнуясь между собой, кто главнее, сильнее или богаче. Мы все, так или иначе, сравниваем себя с другими и других с собой. Мы все разные и каждый из вас хорош по-своему, и главное – научиться ладить друг с другом, помогать, и тогда одному не придется быть драчливым, а другому жадным.
– Как запчасти одного автомобиля? – сравнивает Максим, щуря один глаз, от чего его мордашка кажется особенно хитрой.
– Верно говоришь, – кивает ему дед Стефан, окидывает взглядом остальных, – представьте, если в вашей машине все запчасти хороши, исправны, но не подходят друг другу. Что будет тогда?
– У нас будет самый большой магазин запчастей! – сверкает белозубой улыбкой Яна.
– Но не будет автомобиля! – отвечает ее брат-близнец Ярослав.
– Правильно, – поддерживает внука дед Стефан. – Но можно и с магазином сравнить. Представь, солнце мое, – он смотрит на Яночку, – что все твои продавцы, грузчик и две уборщицы считают себя самыми главными и начинают приказывать остальным, как им работать и когда приходить. Хорошо это будет?
– Это будет неправильно! Я всех уволю! – сердито сверкает глазами девочка.
– Как директор, ты это можешь, а в семье? – продолжает дед. Ребята переглядываются, гудят.
– Ты не сможешь уволить папу с мамой и бабушку с дедушкой, да и братьев с сестрами тоже. Каждый из вас важен и нужен. Каждый из вас должен быть главным в своем деле. Главным, значит, лучшим, – подсказывает Стефан, – профессионалом. Но, только не зазнаваться, а помогать и быть полезными друг другу. Мы одна семья, один автомобиль и один магазин, где каждый главный на своем месте, но не в ущерб другому, а дополняя его. Директор занимается очень важным делом, он думает, как сделать магазин лучшим для покупателей, решает, какие детали закупать, какие витрины устанавливать и прочее и прочее, но если при этом уборщица магазина будет ленивой замарашкой, то все старания директора пойдут насмарку. Никто не пойдет в грязный магазин, и виной тому непрофессионализм главного по чистоте…
– Там Миша Золотарев приехал, Сонечку привез. – В шумном гомоне обсуждения семейно-деловых вопросов полушепотом сообщает Диане жена старшего племянника. – Температура у нее, вроде…
Нахохленная, словно мокрая птица, пятилетняя девочка хмуро проходит мимо бабушки Дианы и садится в ряд двоюродных, троюродных братьев и сестер.