Современная индустриальная застройка, уносящая человека в 30-35-этажную высь, совершенно чужда российским архитектурным традициям, мешает развивать архитектурное зрение, заслоняет горизонт и порой уничтожает вид на некогда великолепные ландшафтные композиции. Небоскреб в России всегда являлся лишь центральной доминантой ансамбля (Главное здание МГУ, Дворец Советов), но «лес тучерезов» никогда не правил отраслью. Нам нужно не «в небеса шарахать железобетон», а стремиться к традиционной высотности русских городов. Отрадно, что все больше девелоперов возвращаются к комфортной застройке, равной в нашей стране 3–8 этажам.
Москва собачья
Человек привык считать свое племя вершиной эволюции. Люди участвуют в войнах, занимаются торговлей, возводят пышные здания, устанавливают спортивные рекорды, изобретают вечный двигатель и пьют пиво в придорожных забегаловках. Однако на планете мы делим жизненное пространство еще с десятками тысяч существ. На время сойдем с трона истории и понаблюдаем, как на столицу влияли братья наши меньшие. Существуют маршруты «Москва златоглавая», «Москва кабацкая», почему бы не пройтись по Москве собачьей?
Домик Муму
Начнем неторопливую прогулку со старинной Остоженки, где жила главная собака классической русской литературы. «В одной из отдаленных улиц Москвы, в сером доме с белыми колоннами, антресолью и покривившимся балконом, жила некогда барыня, вдова, окруженная многочисленною дворней», – начинает свое печальное повествование о судьбе Муму И. С. Тургенев. Скромный особнячок (№ 37) в 1840-1850-х годах снимала мать писателя, Варвара Петровна Лутовинова. Она считается главным прототипом барыни из рассказа. У Тургенева сложились неважные отношения с матерью, в доме на Остоженке он бывал наездами и в сумме провел здесь около года.
В саду чудом уцелел вяз той эпохи. Вероятно, мимо него проходил Герасим, отправляя Муму в последний путь. Возле Крымского брода молчаливый великан взял лодку и начал грести в сторону Воробьевых гор. Прохладные воды Москвы-реки простились с собачкой, а школьники продолжают спорить о мотивах преступления на уроках литературы. Домик с колоннами украшает Остоженку и служит живым воплощением классики. В Москве осталось не так уж и много дворянских особнячков первой половины XIX века, а похвастать литературной составляющей могут только единичные здания.
Калабуховский дом
По переулкам с чарующими названиями переместимся на Пречистенку. Если страдания Му-Му литературоведы относят к золотому веку русской прозы, то приключения следующего персонажа начинаются в совершенно другой период, во времена НЭПа. «Ах, люди, люди. В полдень угостил меня колпак кипятком, а сейчас стемнело, часа четыре приблизительно пополудни, судя по тому, как луком пахнет из пожарной пречистенской команды. Пожарные ужинают кашей, как вам известно», – причитает пока еще не очеловечившийся Шарик, главный герой «Собачьего сердца». Повесть Михаила Булгакова пользуется горячей народной любовью после блистательной перестроечной экранизации Владимира Бортко.
Большинство исследователей считает, что профессор Преображенский жил в доме № 24 по Пречистенке. Возможным прототипом яркого образа является родной дядя Булгакова, известный гинеколог Н. М. Покровский. Врач занимал внушительную квартиру в доме архитектора С. Ф. Кулагина. В «Собачьем сердце» зодчий Кулагин превратился в Калабухова и заставил Филиппа Филипповича воскликнуть: «Боже, пропал калабуховский дом!»
Своей вотчиной Шарик, похоже, считал все пространство Пречистенки. Во время прогулки до храма Христа Спасителя профессор Преображенский пытается приучить Шарика к ошейнику, и бедного пса его бывшие знакомые даже облаяли «барской сволочью» и «шестеркой».
Каштанка
Московских детей занимает и судьба чеховской Каштанки. Маленькая рыжая собачка жила у столяра Луки Александровича, испугалась на улице полкового оркестра и случайно потеряла хозяина. Каштанка попадает в руки к дрессировщику и обзаводится новым именем – Тетка. Но во время циркового дебюта собачка узнает старого хозяина и возвращается к нему.
Антон Чехов опубликовал душещипательный рассказ в 1887 году. Каштанка вполне могла выступать в цирке на Цветном бульваре – артист Альберт Саламонский открыл свое заведение несколькими годами ранее, в 1880 году. Администрация цирка ежедневно выделяла двадцать бесплатных билетов для бедных студентов. Чтобы воспользоваться привилегией, нужно было предъявить большую медную бляху. Впрочем, заведующий студенческим общежитием почему-то требовал за каждую бляху по одной копейке. Видимо, он хотел напомнить студентам, что бесплатный сыр можно раздобыть только в мышеловке.
Мальчик
Мы завершаем прогулку на станции метро «Менделеевская», где расположен памятник бездомной собаке. Пес по кличке Мальчик облюбовал для жизни подземный переход. Беззащитного щенка-подростка убили в 2001 году. Памятник «Сочувствие» установили в 2007 году на народные пожертвования. В создании скульптуры принимал участие музыкант Петр Налич.
Человеческие и собачьи судьбы оказались переплетены в городском пространстве. Они могут показать как примеры верности, так и свидетельства обмана и предательства. Оторванный от России Александр Вертинский напишет в стихотворении «О моей собаке»:
И когда мы устанем бежать за веком
И уйдем от жизни в другие края,
Все поймут: это ты была человеком,
А собакой был я.
По московским фабрикам и заводам
В дореволюционную эпоху московские промышленные предприятия располагались зачастую в самом центре города – так, прямо напротив Кремля на Софийской набережной находился завод Листа, занимавшийся работами по металлу. Не все предприятия были безопасными – так, в районе Павелецкого вокзала начинались Кожевники с ужасной почвой и множеством прудов для выделки кож. В современных «спальниках» часто найдешь следы кирпичных заводов, гончарного производства (в городе есть улица с чудесным названием Кирпичные Выемки).
Но в конце XIX века промышленная архитектура стала довольно интересным ответвлением отечественной школы зодчества – многие фабрики строились из красного кирпича, со временем предприятия выводились за пределы столицы, но в 2000-е годы был запущен проект редевелопмента промышленных территорий. Здесь стали располагаться лофты, офисы, рестораны, магазинчики, музеи, объекты креативной экономики. Подобная практика говорит о том, что любой старинной архитектуре можно найти современное применение. Побывайте в московских районах, где целые кварталы старых фабрик уже давно служат фоном для фотосессий, а бордовая «патина» благородно стареющего кирпича лишь придает очарования старому городу.
1. Голутвинская слобода. Один из первопроходцев приспособления промышленных корпусов под новые цели. Находится в районе Якиманской набережной. В 1-м Голутвинском переулке чудом сохранилась усадьба Рябушинских с каменным мезонином.
2. Фабрика «Эйнем», в будущем «Красный Октябрь». Сладкий запах витал над Замоскворечьем больше столетия. Строения занимают оконечность Болотного острова, где находится симпатичное маленькое здание Императорского яхт-клуба, построенное в 1892 году.
3. Фабрика «Большевик», бывшее предприятие «Сиу», комплекс прекрасно отреставрированных помещений на Ленинградке недалеко от Беговой улицы. Рядом работает музей русского импрессионизма.
4. «Винзавод», «Артплей» и «Арма» – три кластера в районе станции метро «Курская». Бывший винный комбинат, завод «Манометр» и Московский газовый завод сейчас стали локомотивами новой экономики. Выставки, учебные заведения, шоу-румы, кофейни… На любой вкус и цвет.
5. «Депо» на Лесной улице. Гастрономический квартал, раньше занимаемый троллейбусным депо. Идеальное сочетание выверенного красного кирпича и пира желудка.
6. Завод «Кристалл». В районе Лефортова и изгибающейся Яузы зрителя встречают помещения Московского казенного винного склада, возведенного в 1901 году. В годы ВОВ здесь разливали «коктейль Молотова» в обычные винные и водочные бутылки. Сейчас промышленные мощности выведены, но на новой территории уже открыты музей ретроавтомобилей и другие точки притяжения.
7. Мануфактура Эмиля Цинделя. В районе Дербеневской улицы расположился целый городок бывшей ситценабивной фабрики. Здесь есть своя башня с часами, множество краснокирпичных корпусов, раньше даже была своя железнодорожная линия, увековеченная в фильме «Такси Блюз». Рядом находятся казармы для рабочих, возведенные на средства немецких предпринимателей.
8. «Красная Роза». Фабрика в Хамовниках, раньше носившая имя Розы Люксембург, в начале 2000-х годов отдала свои площади постиндустриальной экономике и ее локомотиву, «Яндексу».
9. «Трехгорка», Трехгорная мануфактура на Красной Пресне. Безупречная деловая репутация купцов Прохоровых, переулки, помнящие Декабрьское восстание 1905 года, разнообразие корпусов и огромная территория.
10. «Хлебозавод». Несколько минут от станции метро «Дмитровская», и вы попадаете в будто перенесенный из Берлина район ярмарок, маленьких интересных магазинов и локальных баров. Хлебозавод № 9 был запущен в 1934 году, инженер Григорий Марсаков разработал уникальную автоматизированную линию выпекания хлеба. С тех пор многое изменилось. Кстати, через дорогу находится дизайн-завод «Флакон», история которого начинается с 1860-х годов и хрустально-стекольного производства француза Фредерика Дютфуа.
Эпоха рабочих поселков
Революция 1917 года кардинально изменила облик московских улиц. Но еще в годы нэпа город выглядел практически неизменно – больших строек не велось, церкви начали сносить позже. Однако статус столицы, который вернула себе Москва, не лишил ее градостроительных экспериментов.
Рубеж двадцатых и тридцатых – интереснейшая эпоха в истории московской архитектуры. Еще нет единого генерального плана застройки, центр по-прежнему выглядит дореволюционным, единичные новые зубы не могут пока изменить общий вид челюсти. Власть в это время старается строить здания там, где находится ее социальная база – пролетариат. Московские окраины (впрочем, сейчас все они в пределах Третьего кольца) обзаводятся приличными рабочими поселками. Здесь резко меняется городской ландшафт. Над авангардным жильем трудятся самые дерзкие архитекторы. Молодость и радость. Таких поселков в Москве – 26. Мы часто не понимаем их ценности. Но это именно тот случай, когда нужно смотреть не на внешние стены, а внутрь. Краска со штукатуркой облупились, но не ушел в историю потрясающий эксперимент по изменению городского пространства, а вместе с ним – и социальной структуры.