Он поочередно вперился в обоих своих новых друзей — весьма сурово.
— По-моему, — объявил он, — вам полагается некоторое личное разъяснение, касающееся моей персоны. Вовсе неверно было бы считать меня христофобом.
— Меня тоже, — нахально брякнул Хэкетт.
— Ранние книги Библии я принял как миф, но миф живучий и придуманный искренне, как наставление людям. Принял я как данность и сказ о судьбоносной встрече между Богом и мятежником Люцифером. Но много лет не мог я определиться в отношении исхода той встречи. Откровение о том, что Бог восторжествовал и навеки изгнал Люцифера в ад, мне подкрепить почти нечем. Ибо если — повторяю, если — решение получилось обратное, и изгнали Бога, кто, как не Люцифер, наверняка распространил бы другую, противоположную историю?
— Но с чего бы ему? — спросил недоверчиво Мик.
— Дабы хорошенько обмануть и обречь род людской, — ответил Де Селби.
— Ну уж, — проговорил Хэкетт, — подобную тайну будь здоров как пришлось бы хранить.
— Тем не менее, — продолжил Де Селби задумчиво, — я в этом рассуждении изрядно заблуждался. Мне удалось выяснить, что все обстоит именно так, как сказано в Библии, — по крайней мере в том, что с раем все в порядке.
Хэкетт тихо присвистнул — возможно, в насмешку.
— Откуда такая уверенность? — спросил он. — Вы же не отлучались от мира сего, правда, мистер Де Селби?
— Не вполне. Но обстоятельно поговорил с Иоанном Крестителем. Очень понимающий человек, знаете ли, прямо хоть клянись, что иезуит.
— Небеси! — воскликнул Мик, а Хэкетт поставил фужер на стол, поспешно и со звяком.
— О да, очень понимающий. Безупречные манеры, конечно, и любезное снисхождение к моим личным слабостям. Очень интересный человек, Креститель этот.
— И где же это произошло? — спросил Хэкетт.
— Здесь, в Долки, — ответил Де Селби. — На дне морском.
Возникла краткая, но полная тишина.
— Покуда время стояло недвижимо? — продолжил расспросы Хэкетт.
— Я вас обоих, друзья мои, завтра свожу на то самое место. То есть, ежели вы желаете того и умеете плавать — в том числе и под водой, на небольшие расстоянья.
— Мы оба — великолепные пловцы, — сказал Хэкетт бодро, — хоть я и гораздо лучший из нашей пары.
— Мы с удовольствием, — перебил Мик с кислой улыбкой, — если есть уверенность, что мы вернемся в целости и сохранности.
— Опасности никакой. Во владениях Плавательного клуба Вико есть занятная полость, скрытая в камнях, у кромки воды. В отлив открывается обширный проход из воды в эту полость. В прилив проход отрезается, и воздух в полости оказывается запечатан. Вода обеспечивает полную непроницаемость.
— Полость ужасов, запросто, — вставил Хэкетт.
— У меня имеются маски, моего собственного изобретения, оборудованные сжатым воздухом, обычным, с автоматическим клапаном подачи. Маски и резервуар довольно легкие, из алюминия.
— Думаю, я в общих чертах уловил, — сказал Мик, сосредоточенно нахмурившись. — Мы погружаемся под воду в этих дыхательных приборах, пробираемся до скального входа в полость и там встречаемся с Иоанном Крестителем?
Де Селби тихонько хмыкнул.
— Не обязательно и не вполне. Мы попадаем в пустую полость, как вы и сказали, а затем я высвобождаю крошечное количество ДСП. После чего мы пребываем в безвременном азоте, но по-прежнему способны дышать — из резервуаров у нас за плечами.
— А физический вес у нас не изменится? — спросил Хэкетт.
— Несколько изменится.
— И далее что произойдет?
— Посмотрим, что произойдет, после того как встретимся у плавательного бассейна в восемь завтра поутру. Вы собираетесь вернуться в гостиницу «Рапс»?
— Само собой.
— Ну, тогда отправьте сообщение Тейгу Макгеттигэну, чтоб пригнал мне свой чертов экипаж к 7:30. Носиться с этими масками и прочей дребеденью — занятие утомительное.
Итак, встреча была назначена, Де Селби любезно довел своих гостей до двери и распрощался с ними.
Глава 3
Парочка шагала по Вико-роуд к Долки, и Хэкетт слегка хмурился и помалкивал. Мик ощущал в себе озабоченность, в мыслях — беспорядок. Из солнечного вечера словно бы отчасти утек свет.
— Нечасто случаются у нас подобные развлечения, Хэкетт, — отметил он.
— Уж точно не каждый день нас угощают чудотворным виски, — отозвался Хэкетт сумрачно, — и при этом сообщают о нашем смертном приговоре. Не надо ль предупредить людей? Наших личных скво, к примеру?
— Это, что называется, сеять панику и недовольство, — напыщенно предостерег Мик. — Что тут хорошего выйдет?
— Люди могли бы сходить на исповедь, верно?
— Да и ты бы мог. Но люди над нами лишь посмеются. Что ж до тебя — скажут, ты был пьян.
— Это недельной выдержки пойло — восхитительная штука, — пробормотал Хэкетт, помолчав. — Чувствую себя хорошо, но все еще не уверен, не было ли там какого препарата. Гипнотическое что-нибудь, медленного действия, или чего похуже, что сразу добирается в мозг. Еще, глядишь, не успеем добраться до «Рапса» да как взбесимся. Нас, может, сержант Фоттрелл арестует.
— Черта с два.
— Я бы уж точно не стал присягать в суде за сегодняшнее.
— У нас завтра на раннее утро встреча назначена, — напомнил ему Мик. — Предлагаю о сегодняшних делах никому ничего не говорить.
— Ты собираешься завтра явиться?
— Еще как. Но в такой час из Бутерстауна{7} придется ехать на велосипеде.
И они пошли дальше, молча, задумчиво.
Непросто описать гостиницу «Рапс», ее хозяйку миссис Лаветри или же тамошнюю своеобразную атмосферу. Когда-то, хоть и совсем не в нынешние времена, это было обычное публичное заведение под вывеской «Константин Керр, лицензированный виноторговец»; говаривали, что миссис Лаветри, вдова, переделала бар, упразднила оскорбительное название паба и переименовала владения в гостиницу «Рапс».
Откуда такое странное название?
Миссис Лаветри была женщиной чрезвычайно благочестивой и однажды имела разговор с соседом о красном фонаре, висевшем в церкви перед алтарем. Когда ей сообщили, что огонь в светильнике питается рапсовым маслом, миссис Лаветри набожно решила, что это священное масло, какое применял в чудодейственных целях святой Рапс, вмч[9], и решила, что дом ее должен встать под это знамя.
Вот устройство бара тех дней, когда Хэкетт и Шонесси были его клиентами:
Область, именуемая «Гадюшником», — просторная, с мягкими кожаными сиденьями вдоль стены и в зале, уставленная столиками. Как гостиницу заведение никто всерьез не воспринимал, хотя миссис Лаветри чинно утверждала, что наверху имеется «много добротных кроватей». Смелый чужестранец, если требовал еды, получал здесь поджарку из бекона с яйцом в беспорядочной кухне на задах. К тем порам миссис Лаветри уже давно копила на паломничество в Лурд{8}. Была ль она глуха? Никто не знал наверняка. Сомнения возникли несколько лет назад, когда Хэкетт в открытую назвал ее «Миссис Лаваторий», на что она не обратила никакого внимания. Вероятно, тугая на ухо, она, быть может, к тому же подумала, что Хэкетта не выучили разговаривать как следует.
Когда Хэкетт и Шонесси вошли после визита к Де Селби, «Гадюшник», сиречь обитель завсегдатаев, занимали доктор Крюитт, очень старый, морщинистый и умудренный врачеватель, видавший многие виды в МССВ[10], но считавший ниже своего достоинства щеголять военным званием. Рядом с ним сидел незнакомый молодой человек, а миссис Лаветри размещалась за баром — вязала.
— Привет всем, и, слава богу, мы вернулись к цивилизации, — объявил о себе Хэкетт. — Миссис Л, дайте мне два тигля вашего патентованного ирландского солода, будьте любезны.
Та дежурно улыбнулась во все свое широкое невзрачное лицо и двинулась исполнять заказ. Хэкетт ей не очень-то нравился.
— Где вы были? — спросил доктор Крюитт.
— Гуляли, — сказал Мик.
— Вы, господа, дышали дурманящим воздухом, — заметил доктор. — Цвет лица ваш делает вам большую честь.
— Славный денек был, доктор, — учтиво добавил Мик.
— Мы вдыхали кислород, богословие и астральную физику, — сказал Хэкетт, принимая у миссис Лаветри два стакана.
— Ах физику? Понятно, — вежливо отозвался молодой незнакомец. Был он тощ, черноволос, безус, в толстых очках и тянул лет на девятнадцать.
— Не следует пренебрегать греческим словом «кинесис», — сказал Хэкетт учено, однако с налетом издевки.
— Хэкетт, — предостерегающе встрял Мик, — думаю, лучше бы нам держать свои дела при себе.
— Так вышло, что я изучаю в Тринити{9} медицину, — добавил незнакомец. — Ищу тут себе нору.
— Зачем же выезжать в такую глушь, — спросил Хэкетт, — и каждый день таскаться в город и обратно?
— Это наш новый друг, — объяснил доктор Крюитт. — Позвольте представить мистера Немо Крабба.
Все обменялись кивками, Хэкетт приветственно поднял стакан.
— Предлагаете снять комнату в Тринити? — откликнулся Крабб. — Вот уж спасибо. Это мерзкое, полуразвалившееся жилье, а проживающему студенту положено опорожнять свой урыльник самостоятельно.
— В мое время в Египте у нас и того не было. Зато беспредельные пески и дикий кустарник.
— Кроме того, — добавил Крабб, — мне нравится море.
— Что ж, ясно, — буркнул Хэкетт, — чего б тогда не остаться прямо здесь. Это ж гостиница.
Миссис Лаветри недовольно подняла голову.
— Я уже сказала этому господину, мистер Хэкетт, — проговорила она резко, — что у нас битком.
— Да, но чего?
Вмешался миротворец доктор Крюитт:
— Миссис Лаветри, думаю заказать по глашину[11] всей компании, будьте так любезны.