<сдать> только один экзамен по политической части.
Был сильный голод, студенты голодали. Один товарищ <нрзб.> лежал весь день в постели, чтоб не хотелось кушать. Я получала посылки из дома — коржи и другие продукты, посещала институт, слушала лекции по остеологии, посещала оперный театр: я музыку всегда любила, и мне опера очень нравилась. Не помню, какие оперы я слушала тогда. Но счастье моё долго не продолжалось. Начали студенты постепенно разъезжаться. Мне объяснили, что <если> я достану скелет, <то> сумею и в Гайсине некоторое время учиться. Уже с меньшими мучениями вернулась домой в Гайсин. Меня обыскивали, раскрывали чемоданы. Мы вдвоём вышли на перрон, чтобы купить себе что-нибудь, и поезд ушел, расписания не было. Опять мы переживали, пока дождались следующего поезда. Благо что вещи не пропали — за ними следили другие товарищи. Началась новая эпопея в жизни. Павлуша демобилизовался и поехал в Белую Церковь, где уже его родители жили. Устроился на работу в райкоме, началась у нас переписка.
В течение 1922 года я его письма прятала и скрывала от родителей, а у меня любовь к нему разгоралась. В августе 1923 года он получил отпуск и решил поехать в город Гайсин — авось соглашусь выйти за него замуж, а то он решится жениться на другой, ему уже было 33 года, он <был> старше меня на 10 лет. Родителям он очень понравился, и <они> начали мне подсказывать, что они не возражают считать его зятем. Отношения с ним повернулись в лучшую сторону: я учла, что я очень скучала, никто из друзей меня не интересовал. Павлуша обещал златые горы, что он будет всячески содействовать, чтоб я продолжала учиться. И вот настал момент: 6 августа вечером, сидя на скамейке около дома, решили, что надо с родителями поговорить, чтоб они дали согласие на женитьбу. Ему хотелось, чтоб я с ними поговорила, а я отнекивалась. В общем, он меня оставил одну сидеть, а сам (это было вечером) зашёл в квартиру, побледнел, сказал, что просит дать согласие <на брак>, чтоб, мол, дочь вышла замуж, поскольку полюбили друг друга. Папа и мама ответили: если вы между собой решили серьезно, обдуманно вступить в брак, то они не возражают, и тут же позвали меня и начали поздравлять, удивились, что он, то есть будущий жених, муж, сам вел разговор.
— А где же Хонця? Какие мы дураки.
Сразу послали Гришу в магазин за вином и выпили по рюмке. Стало нам обоим легко на душе.
Маму я просила об этом событии никому не рассказывать.
А мама, конечно, утром, когда мимо нас проходила на кладбище тетя, миме[169] Зисл, она тут же с радостью известила, что помолвлена я с Пинхосом (так его звали).
1 сентября был день рождения Павлуши (так мы его звали, называли его также чужие «Пётр»).
Пригласили моих друзей-подруг: Хонцю Урман, Полю Коган и других.
Приехали родные из местечка Дашева (моей родины): тетя Фаня, тетя Белла, двоюродный брат Евсей. Очень весело провели вечер, пели, танцевали. Мама напекла и наварила, был очень вкусный ужин. Была одета в белое платье из ткани, которую папа привёз из Львова, когда он ездил на заработки в начале Первой отечественной войны.
Настроение было у нас отличное. Когда подруги возвращались от нас домой, они гадали: что за торжество было? Именины[170] или свадьба?
19.12.1988
Был большой перерыв у меня, и не было вдохновения.
Мне очень хочется выполнить просьбу любимого
внука Павлуши, и постараюсь что-то вспоминать,
продолжать автобиографию.
Отпуск Павлуша провел у нас, а потом договорились, что меня подготовят, чтоб поехать уже к нему. Павлуша надеялся, что его переведут из Белой Церкви в Киев, где я буду продолжать учёбу.
Но человек предполагает, а бог, как говорится, располагает. Его направили в г. Бердичев[171] в качестве председателя союза «Пище-вкус»[172]. Он сильно переживал, думал, что я не соглашусь поехать в Бердичев.
Мне уже было 23 года, и менять слова о женитьбе было бы несерьёзно.
Сыграли свадьбу без балдахина[173], но папа настоял, чтоб мы записались в ЗАГСе по закону в то время.
В 1923 году было сложно что-нибудь достать. Пошили мне зимнее суконное пальто, шерстяное платье, в котором я сфотографировалась в первый год <после свадьбы> 26 августа 1924 года. Бельё у меня было. Постель-подушки-одеяло тоже дали.
Пригласили родственников, друзей, приготовили угощение, как водится, и собрались в дорогу. Не догадались пригласить <на свадьбу> родителей <жениха Павла Шойхета>, даже не известили. Допустили глупость, но тогда ещё всё было сложно, правда, киевляне <родители Павла Шойхета> обиделись.
Началась новая эпопея.
Приехали в Бердичев. На вокзале извозчики забастовали и не брали пассажиров. Пришлось обратиться к носильщику, у нас было три тяжёлых места. Народу на вокзале было много, и мы боялись потерять носильщика и наше имущество. Наконец добрались к дому по улице Большой Юридике. Павлуша подготовил комнату у порядочной семьи. Дочь была артисткой Еврейского театра, Мурованная Зинаида Григорьевна[174]. В комнате стояли кровать, стол, два стула и посудный шкаф. (Забыла, был ещё одежный.) Из хозяйственных вещей был чайник эмалированный с медным дном (достала на толкучке), две чашки с блюдцами. Вот и всё. Мы распаковали вещи, я очень красиво убрала кровать, стол накрыли скатертью, и стало уютно. Перекусили, было ещё из дома, что дали с собой. Кулинарничать не пришлось. Обедали в партийной столовой, питание было очень вкусное и сытное. Завтрак сами готовили: яички, каша манная и какао. Не боялись растолстеть. Я была худенькая и в течение первого года совместной жизни стала неузнаваемой. Павлуша после армии у своей мамочки на пирожках и блинчиках тоже приобрел животик.
Вскоре поехали в Житомир[175] к дорогим нам тёте Ривке и дяде Гершелю. Они нас приняли на высшем уровне — была и рыба фаршированная, и пирожки, и разные яства. Преподнесли нам свадебный подарок. В коробочке были: серебряная ложечка, чтоб сахар набирать, ложечки для чая и вилочка для лимона. Кроме того, два льняных полотенца.
Наконец, поехали к родным в Киев. Там устроили настоящую свадьбу. Я произвела хорошее впечатление. Была моложе <их> сына на десять лет. Восторгались моей прической, косами длинными.
Павлуша спросил у мамы, есть ли буряковый квас, так как я привыкла мыть голову по такому рецепту. Мы там, у родителей <мужа>, были несколько дней. Пригласили родственников, главными были сестра Эстер и шурин Мотл с детьми от первой жены, покойной Цирл — Генрихом, Доней и Сонечкой, и Лилей, 1922 года рождения, уже общей, если можно так выразиться. Пели, танцевали, я знала арии из опер и другое. Все удивлялись, откуда мне знать такой репертуар, мол, выросла не в Киеве, а в провинции (Гайсин). Мне подарили золотую брошку и ещё подарки. Остались довольны, обида рассеялась, и отмечу, что с того времени очень дружно все жили. Были братья, Генрих, Йосиф и Митя. У тёти Эстер был еще сын Бенчик от первого мужа, с которым она разошлась.
<Муж> начал сразу работать по национализации предприятий пищевой промышленности: мельниц, сахарного завода, бойни. Бойцы <скота> были жестоко настроены и угрожали, что его убьют. Я уже была в панике. Я же, не имея специальности и во время безработицы, учитывая, что материально мы были устроены, осталась без руля и ветрил.
Посещала рабочий клуб, читала, но мне было не по себе. Любили друг друга и довольствовались этим.
Вдруг случилась беда: Павлуша должен был поехать в район, местечко Ружин[176], национализировать мельницу. Остановился у владельца мельницы. Ночью, видимо, подглядели бандиты, которые ограбили жителей, затем коснулись и «гостя». Забрали у него партийный билет, кожух (он был в моде) и пиджак ещё армейской формы. Предварительно связали всем руки.
Павлуша начал просить, умолять бандитов, они сжалились, отдали партбилет и кожух, себе <взяли> только пиджак, видимо, их интересовали деньги.
Когда <бандиты> от дома далеко уехали, Павлуша развязал всем руки, и <все> были рады, что остались живы.
Я, чтобы не оставаться одной дома, уехала домой к родителям. Для меня это была большая радость, также и у родителей, и всей семьи. <Павлуша> расстроенный после пережитого решил съездить за мной в Гайсин. Со всеми поделился, кроме меня.
Будучи уже дома, спросил меня, нашла ли в шкафу потери. Я всё пересмотрела и ничего не заподозрила. Тогда он в шутку спросил: «А мой пиджак нашла?» Тогда уже рассказал о происшествии. Вот так, в нашей жизни всякое бывает…
На второй год <супружества> в сентябре 1924 года я забеременела и начала плакать: как быть со стремлением учиться, рухнут все мои планы.
Павлуша уступил мне (как всегда), и мы решили, чтобы <я> сделала аборт. Когда гинеколог раньше согласился на это мероприятие, то во время процесса поставил меня в известность, что рискую остаться бесплодной, поскольку еще не рожала. Я испугалась и вышла из кабинета. Павлуша ожидал меня на улице. Увидя меня, он намерен был взять извозчика: он сразу подумал, что я хочу его успокоить. Пришли домой, опять начала плакать, Павлуша уже возмутился, мол, поступила по своему желанию. Я успокоилась.
1.02.1989
У подруги родился мальчик Мися. И вот 18 мая 1925 года родилась у нас девочка, назвали её Розочка. Мама моя с младшим сынишкой Милей к нам приехали за три дня до родов. В то время еще было принято, чтобы для помощи договорились со старушкой-няней.
Я кормила девочку грудью, и росла настоящая Розочка, всем на радость, белокурая, пухленькая, к году начала ходить. Была красивой, забавной, все родные её очень любили.