<еного>, ни консервов, ни кофе (в больнице не имею возможности использовать присланное кофе, и оно останется. Запасов мне никаких не нужно). Посылайте: клг. масла, сахар, мяса, немного сыру (с ½ клг.), гр<аммов> 300 театр<альных> конф<ет>[785] и немного печенья малосладкого (в последней посылке очень удачное). Сухофруктов с 1½ клг. Если не удастся сварить — я их и сырыми съем.
Крепко целую всех вас, родные мои.
Пишите часто. Ваш Моисей.
26 января 1955 г.
Дорогие мои! Вчера 25-го января постоянная выездная сессия Иркутского областного суда начала у нас работу. Мое дело вчера же было рассмотрено, и постановлением суда я освобожден. Это называется условное досрочное освобождение. Списки освобожденных посылаются в Москву, и там решают, кому можно ехать домой, а кому здесь (т. е. в Иркутской обл<асти>, или Красноярском крае) оставаться. Эта процедура длится месяца два. Хочу надеяться, что мне будет разрешено вернуться домой. Если же — паче чаяния — этого не будет, то я не успокоюсь — как и вы — до тех пор, пока такое разрешение не получу.
Как бы то ни было, мы и впредь должны добиваться полной [моей] реабилитации. Я никакого антисоветского проступка не совершил и без вины пребываю в заключении в течение 4½ лет[786].
Сегодня суд продолжает работу. Кивович пошел с утра.
Позавчера получил, наконец, ваших два письма (№ 6 и 8; 7-го пока нет). Мне жалко, если ты, Сарунька, ездила в Москву в январе. Уж лучше было бы ехать после того, что я судом освобожден. Это все же еще один новый мотив, который ген<еральный> прокурор может принять во внимание.
Мы не знаем, сколько мы здесь пробудем и куда нас повезут в ожидании ответа из Москвы. Помните, что я просил посылок не посылать, пока я не попрошу об этом. Возможно ведь, что посылка больше не понадобится, а лучше будет выслать наличными рубл<ей> 150. Об этом я напишу, как только выяснится наше положение. Без моих указаний ничего не делать. Ни книг, ни бандеролей мне пока не посылать.
В полной мере это относится и к Соне[787]. Кстати, она может иметь представление о том, что Кивович уже умирает — судя по тому списку болезней своих, которые он ей представил. Это не так. Мы старики, болезней у нас достаточно было уже и до лагеря, здесь мы, конечно, стали старше, следов<ательно>, многое усугубилось, но «умирать нам еще рано»[788]. Мы еще «проскрипим», и хочу надеяться, что недалек тот час, когда их квартира вновь огласится былыми «кличами»: «Соня, подай ложку! и пр. пр.».
Когда Кив<ович> вернется в корпус — суд заседает в клубе, — мы сегодня к обеду решили угоститься мясом из стекл<янной> баночки. До сегодн<яшнего> дня мы ее не трогали, она на морозе стоит, а так как мне хотелось отдохнуть от мяса, то и он не брал ее. Сегодня мы отмечаем его освобождение (вчера вечером — мое) и решили приступить к этой баночке. Как видите, мы совсем не так плохо живем. Кроме мяса у нас еще есть печенье и много других вещей. Кстати, скажи Соне, что она слишком много гвоздики кладет в торт. Может быть, ей мало одного привередника, т<а>к нашелся новый. Ладно, критиковать [больше] не буду.
Кончаю. Всего хорошего, родные мои. Крепко, крепко целую вас всех много раз, а вскоре, надеюсь, и не только мысленно всех вас расцелую.
Ваш М. Береговский.
31 января 1955 г.[789]
Дорогие мои! Как видите, я еще в больнице. В ближайшие дни нас отсюда отправят, и, конечно, тотчас же напишу вам свой новый адрес.
Судя по всему, меня домой не пустят, а оставят где-нибудь в этих местах. Дело в том, что кроме категории «стойкий инвалид»
добавляется еще «может или не может себя обеспечить». У меня, как и у моего приятеля Кивовича, написано «может», а таких, вероятно, домой не отпускают. Впрочем — увидим на деле, что с нами будет. Нам, по крайней мере, еще ничего не объявляли…
От вас я, к сожалению, кроме двух писем № 6 и 8 ничего больше не получал. Я не упрекаю вас, ибо уверен, что вы писали, но 033 не торопится переводить, а письма, посланные на 038, еще не получены[790]. Посылку еще не получил. Помните, что я просил в феврале не посылать, а ждать нового адреса и моих указаний на этот счет.
Чувствую себя неплохо. За 26 дней, что я здесь нахожусь, я даже поправился — много лежим, а питание неплохое. Кроме того, мы получаем молоко и масло (гр<аммов> 20–25). Мне дали 10 уколов (глюкоза, никотин и еще что-то). И это, вероятно, помогло лучшему самочувствию. [Боли в] пояснице прошли почти совсем. Лечился я весьма примитивным средством — натирал поясницу скипидаром, так как грелки было трудно достать.
Всего хорошего, дорогие мои.
Крепко целую вас.
Ваш Моисей
11 февраля 1955 г.[791]
Последние дни получил от вас три письма: от 26 янв<аря>, 31 янв<аря> и 1-го февраля. Телеграмму также получил. Я хотел сразу ответить, но так как позавчера мне передали перевод на посылку, то я отложил письмо, пока получу посылку. Однако и сегодня с почты не привезли посылок (говорят — завтра), и я решил [больше] не ждать. Когда получу посылку, еще раз напишу.
Я уже писал вам, что в результате актировки я получил инвалидность (диагноз врачей — нетрудоспособен), однако с оговоркой — «может себя обеспечить». Это противоречит логике — но что поделаешь. Следовательно — я пока не нуждаюсь в иждивении. Что будет дальше, когда поеду на место жительства — трудно сказать. Я обо всем подробно писать вам буду. Во всяком случае — беспокоиться вам незачем. На первое время у меня на жизнь есть — у меня осталось 90 р<ублей>, а у Кивовича я взял 50, след<овательно>, у меня 140 р<ублей>. Продуктов у меня тоже достаточно. Из новой посылки мы, вероятно, мясо съедим, а остальных продуктов мне хватит (я, правда, не знаю, что там есть). Кивовичу я дам (так мы договорились) 750 гр<аммов> масла (из моих остатков) и клг. сахара.
Я, скорее всего, поеду в Караганду. Там и климат<ические> условия лучше, там и с овощами и фруктами можно быть обеспеченным. Конечно, лучше всего было бы теперь получить из Москвы полную реабилитацию [и поехать прямо в Киев], но это ведь не совсем от нас зависит.
Бандероль до сих пор не получил. На 033, вероятно, считают, что я из больницы уже уехал. Хоть посылку они на днях перевели сюда. Ничего пока не посылайте, ни посылки, ни денег, ни газет. Если нужно будет, я телеграфно попрошу денег.
Саррунька, твой фантастический диагноз насчет болезней, которые я собираюсь лечить 200 гр<аммами> печенки (жареной или вареной), меня привел в восторг. И может же подобное прийти в голову! Браво, браво!
Мне непонятно, почему Ирочка не работает. Что там случилось?
Целую вас всех крепко, крепко.
Ваш Моисей.
Воскресенье 13-го февраля 1955 г.[792]
Здравствуйте, дорогие!
Вчера, наконец, получил посылку. Все дошло в отличном виде. Ничего не испортилось и не разбилось. Сегодня мы уже могли завтракать мясом с горчицей (неужели мне не хватило бы одной баночки?), пощелкали орехов и закусывали конфетами (не житье, а масленица!). Все же мы решили, что раньше всего нужно налечь на одно мясо, и поэтому мы отставили разные масла и сыры на будущее.
Мясо в бумаге пришло в отличном виде. Имей в виду, что б<ольшая> часть коробок пластмассовых ломается в дороге, а тут в непропускающей бумаге оно (мясо) находится в лучшем виде. Не нужно было посылать рис. Но поскольку это всего 400 гр<аммов> (мешочек разорвался и пришлось его собирать из ящика), то не стоит и говорить об этом. Мясо больше присылать не придется. Полученной посылки плюс остаток прошлых мне хватит на добрый месяц, т. е. до середины марта. В марте посылать мясо уже нельзя, тем более что я, скорее всего, поеду отсюда в Караганду. Там весна раньше, чем здесь, наступает. Так как я пока никакого представления не имею о том, что будет через месяц, где я буду находиться, какие там будут условия, что мне нужно будет, а что и не нужно вовсе, то никаких посылок не посылайте без моей просьбы. Когда приеду и ознакомлюсь с новыми условиями жизни, я обо всем подробно писать буду.
Пока что у меня ничего нового. Когда поедем — неизвестно. С Кивовичем живем вместе, спим рядом. Думали мы, что это на пару недель, а оно, как видите, тянется уже 2-й месяц.
На днях я заполнил опросный лист, где указал Изю[793]. Может случиться, что придут к вам с обоими опросными листами[794] (но может, и ни с одним — все бывает!), то не волнуйтесь по этому поводу.
Эллочкину открытку — поздравление с Новым годом получил. Спасибо, родненькая.
Носовые платки тоже получил.
Могу вам открыть секрет, что из всех платков, которые вы мне по разным поводам посылали, я ни одного не использовал по назначению. Повседневно пользуюсь платками, которые я привез с собой. Раз в десять дней стираю их в бане, и до сих пор они мне служили верой и правдой (часть уже изорвались и я их выбросил, речь идет о тех, которые еще могут быть использованы). Что касается посылаемых мне, то часть из них я дарил кое-кому (чаще всего уходящим на волю), а остальные лежат в мешке. Один служит мне для вытирания стекол[795], а остальные ждут своей очереди. Поскольку я вскоре буду жить на воле, то, верно, придется обратиться к запасам платков. Хоть вес их мал, но выбрасывать их было бы больно — тем более что это так много напоминает мне вас, дорогие мои. Но в сумме с другими вещами, которые тоже невозможно пока выбросить, делают мешок очень тяжелым (относительно моих слабых сил. Все же не молод [никак не решусь писать «старик»] и сердечник к тому же!). Чтобы не носиться с мешком (вернее, с мешками, — ведь кроме вещевого у меня есть и продуктовый мешок, о весе которого вы заботитесь весьма рьяно), я заказал себе маленькие саночки, которые я привяжу к мешку (наглухо, так сказать). Возить