У вас не возникло мысли сразу поехать домой?
БК: Знаете, нет. Как-то мы в начале войны, вот я о себе скажу и моих товарищах, я не знаю, как остальные, вообще не верили, что может быть такая война. Мы понять не могли, как это Гитлер на нас полез. Что он, с ума, что ли, сошел? Мы же видели все эти картины: «Если завтра война», понимаете, там, «Танкисты»[847] и прочее. Первые дни совершенно не понимали, но это первые дни. Можно сказать, до выступления Сталина[848], даже раньше. Мы начали понимать, когда уже пошли сводки, какие мы оставляем [территории], эти самые. Потом начали появляться раненые. Ну, те уже начали рассказывать, по-настоящему что делается. Вот так мы, собственно, и вступили в эту войну.
ЕЛ: Что было дальше?
БК: Дальше, значит, бабушка в то время жила в Днепропетровске на квартире своего старшего сына. Старший сын был в армии, и вся его семья, они из Гродно были, там он майором был. И она одна там жила. И началась эвакуация. Значит, мы с ней пошли, взяли там пару чемоданов, узлы, и в вагон. Это было, если не ошибаюсь, в июле или в августе [1941 года], в самом начале. Сели в вагон, поехали через огромный мост Днепропетровский, отъехали мы [после моста] километров 40, и начали рассказывать, что этот мост практически разбили самолеты. Мы одни из последних выскочили. Ехали мы долго до Ставрополя, с месяц. По дороге нас собрались отправить куда-то в Краснодарский край. Но мы вылезли из вагона, поскольку мы не просто эвакуированные, а ехали на вполне определенное место. И доехали до своих в Ставрополь.
ЕЛ: Что вы видели по дороге?
БК: По дороге страшные вещи были. Огромные эшелоны, бомбили нас несколько раз по дороге, разбитые вокзалы бомбежкой. Абсолютное превосходство, да не то что превосходство, мы за всю дорогу, я ни одного нашего самолета не видел в небе. Летали как хотели. Люди бежали, по дорогам бежали. Ну, видели, когда проезжали не на станциях, а вот так проезжали, видели, как скот угоняют. Вот эшелоны шли со станками, впрочем, навстречу шли эшелоны с войсками. Но по тем временам танков и прочее я видел мало.
ЕЛ: Когда вы приехали в Ставрополь?
БК: В августе месяце [19]41 года.
ЕЛ: Что вы там застали?
БК: Я же говорил, что, во-первых, значит, мы уже переселились в две комнатки. Ну что застали? Еда уже была не та, все не то, очень много эвакуированных. Но пока город был не тревожным. Вот когда взяли Ростов[849], тогда уже началась тревога. Это было в начале зимы, насколько я помню, [19]41 года. А потом, мне кажется, под Новый год, да точно, под Новый год, наши выбили немцев из Ростова[850]. Что интересно, те, которые приезжали из Ростова, евреи, они не знали о том, что немцы уничтожают евреев. Потому что так недолго Ростов был у немцев, что еще карательные органы не начали работать, там зашли только войсковые части. И поэтому немного, да и газеты у нас об этом не писали. И сообщений об этом не было в те времена. Так, были слухи. А когда приехали из Ростова, мы их начали расспрашивать: как при немцах? — Да ну как? Пришли немцы, потом ушли. Они были там неделю, по-моему, что-то в этом роде. Этим сбили здорово всех. В Ставрополе было очень много эвакуированных евреев.
ЕЛ: А откуда?
БК: С Украины в основном. То есть посчитали, что там [в Ставрополе в период оккупации с августа 1942 года] этих евреев, эвакуированных, в первый же день было расстреляно 2000 человек, только эвакуированных[851]. Потому что сразу было видно, потому что до того в Ставрополе же евреев очень было мало. Ну, на Кавказе мало их, пожалуй.
ЕЛ: А был временной промежуток между отступлением наших войск и наступлением немцев?
БК: В Ставрополе? Тогда я должен рассказать такую значительную [историю]. После того как наши сдали Харьков, был крупный прорыв в этом направлении. И от такого города Сальска немцы шли, как потом говорили, по сто километров в день. Институт, в котором был отец, погрузили в эшелон. И они все там были, значит, в эшелоне. И вот он [эшелон] стоял сутки, стоял двое. И на третьи сутки, когда он чуть-чуть тронулся, потом оказалось, что он тронулся в никуда. Потому что из Ставрополя, чтобы выехать на железную дорогу, ведущую к Баку, нужно ехать на запад к станции Кавказская, а потом только поворачивать. Там ветка, там через Ставрополь не проходит главная дорога. А в это время уже Кавказская была занята. Появились самолеты, начали бомбить. Мы выскочили и бежали через порядки наших войск. Что интересно, что на Ставрополь шла группа Клейста[852]. И впереди шла танковая дивизия СС «Мертвая голова»[853]. А против нее был поставлен 15-й запасной кавалерийский полк, у которого не у каждого была винтовка. Это я видел своими глазами. Ну, мы убежали обратно в город, бросив там, конечно, все вещи эти. Вот таким образом пришли немцы. То есть никакого не было, это самое, наоборот, наши еще были в городе, еще были западнее, когда немцы уже шли напрямую с нашего города по направлению Невинномысска — Минвод [Минеральные воды]. Они, прямо пройдя город, прошли туда. Поэтому там после этого мы попробовали уйти пешком, но у первой деревни увидели, что нам это не под силу. То есть отцу моему за 60 лет уже было, а бабушка еще старше была. И мы вернулись назад.
ЕЛ: А сколько было бабушке?
БК: Бабушке? Лет, наверное, около 70.
ЕЛ: А маме?
БК: А моя мама, ей был 41 год в [19]41 году, 42 года было, когда немцы пришли.
ЕЛ: Как вы увидели немцев в первый раз?
БК: На улице. На улице идут немцы. Лежал труп одного убитого, значит. Был такой у нас, он немного полоумный такой был, ко всем приставал. Говорили, он к немцам подошел, начал это [приставать], и они его застрелили. Он тут же валялся. Ходили немцы в сапогах, никого не трогали. Правда, отец рассказывал, что один раз к нему подошел один немецкий солдат. Отец по-немецки разговаривал. Спросил, сколько времени. Тот ему часы, у него хорошие были часы, старые, тот ему говорит: «Отдайте мне часы». — «Ну как же? Они мне самому нужны». — «Они вам не понадобятся». Он пришел и рассказал такую вещь. А в чем дело, он не понимал.
ЕЛ: Это искренне? Искренне не понимал?
БК: Искренне не понимал. Мы в то время не знали об этом [о массовых убийствах нацистами евреев] ничего. Наверное, если бы писали в газетах, если бы это громко говорили, так, конечно, всего бы этого не было бы. Но это замалчивали.
ЕЛ: Когда немцы вошли в Ставрополь?
БК: 3 августа [19]42 года.
ЕЛ: И каковы были их первые шаги в отношении евреев?
БК: 11 августа были расклеены воззвания к еврейскому населению, где было сказано, что 12 августа на площадь перед вокзалом должны собраться все эвакуированные в город евреи для переселения в другие местности. Я там не был. Они там все собрались, и их куда-то увезли. Затем 13 числа было написано, что все местные евреи должны явиться в здание бывшего НКВД, краевого НКВД, это недалеко от нашего дома, мы жили в самом центре, для того чтобы зарегистрироваться и получить нарукавные повязки. Ну, мы и пошли. Была большая толпа, то есть не толпа, а очередь установилась. Туда пропускали зачем-то, до сих пор до меня не доходит, записывали каждого в этом самом здании и выводили во двор. Когда всех собрали, это самое, вышли два офицера. Потом я их знал. Оказывается, это были уполномоченный и его заместитель: уполномоченный по еврейскому вопросу Венцель и Рауш[854], его заместитель. Они начали всех сгонять, шомполами бить. Значит, остальные немцы ничего такого, ничего особенного не делали. И заявили через переводчика, что всех оставляют на ночь, потому что нужно проверить, кто из евреев плохо относится к немецкой власти.
ЕЛ: А сколько там было народу?
БК: Там было 500 человек. Около 500–600, вот так вот было. Посредине стояло такое большое здание, потом я в нем пребывал, это была тюрьма. Внутри тюрьма НКВД, которая стояла внутри тюрьмы СД, или, как у нас все называли, «гестапо». Если точно сказать, то гестапо у нас не было. Это внутренняя полиция, а это СД, зихерхайтсдинст[855]. Нас за эту тюрьму загнали. И там были, потом я узнал, что это такое, прогулочные дворики. Несколько таких двориков, метров 10, значит, в ширину и метров 20 в длину. И в эти дворики нас всех загнали. Там один на другом был. И мы там провели всю ночь. Наутро тут уже с дикими криками пришли немцы и русские полицаи и начали отделять женщин и детей от мужчин в первую очередь. Всех, значит, отделили, вывели из этих двориков. Ну, там, видно, значит, и сразу раздеваться. И начали грузить в машину, французские машины марки «Пежо» [фр. Peugeot], крытые брезентом вот с таким вот тупым носом, то есть не тупым, а именно острым. Ну и тут мы, конечно, все поняли, все это дело. Когда остались мужчины, вдруг туда зашел офицер, с ним еще несколько человек. Офицер, который, потом я узнал, был командиром так называемой «кавказской роты», каратели которой были взяты из кавказцев-пленных, для того чтобы потом иметь готовые кадры в Закавказье: полицейских и прочее. Он по-русски говорил, этот самый офицер говорил на каком-то кавказском языке, на каком не знаю, на азербайджанском, что ли. Потом узнал, что фамилия его Керер, Вальтер Керер[856]. Он по тем временам был довольно известный человек, потому что он до этого уничтожал в Краснодаре людей. И его имя всплыло на краснодарском, первом краснодарском процессе во время войны еще [1943 года]. Но его не поймали. Что интересно, описывают, что в Западной Германии уже после войны он открыл ресторан. И на каждой тарелке было написано «Керер». Это описывал Гинзбург в «Бездне», в книге «Бездна»