Уже довольно пожилой и больной, Шнеур Залман категорически не пожелал оставаться на оккупированной французами территории и ушел со всей семьей и учениками из своего местечка вместе с отступавшими российскими войсками за Днепр, забрав с собой часть личного имущества. При этом на двух возах разместилось 28 человек — взрослых и детей. Российские власти предоставили ему защиту и помощь, поскольку видели, что его влияние укрепляет лояльность евреев. Вынужденный покинуть родные места, занятые неприятелем, он и в дороге проповедовал свои взгляды в еврейском обществе, предсказав взятие Москвы французами и их последующее отступление по уже разоренным Белоруссии и Литве: «…Хотя враг и возьмет Москву, однако он не удержится, и мы будем спасены!» Путь обоза Шнеура Залмана пролегал через города Красный, Смоленск, Вязьму, Можайск, Сергиев Посад, Юрьев-Польский, Владимир, Рязань, Тамбов, Орел и Курск. «Много мы претерпели от холода и недостатка провизии, питались грубым хлебом с водою, жили в курных крестьянских избах, — вспоминал его сын, рабби Дов Бер Шнеерсон из Любавичей. — В селах нас всюду встречали насмешками и бранью… Испытания и горести изнурили отца…»[708] И лишь смерть вдали от дома, в селе Пены Сумского уезда Слободско-Украинской губернии, Шнеура Залмана, здоровье которого было подорвано жизненными невзгодами, в самом начале 1813 года прервала эту подвижническую деятельность. Он был похоронен в городе Гадяче Полтавской губернии — ближайшем месте черты оседлости, где было еврейское кладбище. С тех пор место погребения рабби и бывшего узника Петропавловской крепости стало одним из мест паломничества российских евреев-хасидов.
Документы
«Это отчаянное материальное положение меняет еврейскую физиономию, еврейскую психологию»Воспоминания И. М. Гейцмана об анархистском движении среди евреев в России начала XX векаПубликация, подготовка текста, вступительная статья и комментарии Д. И. Рублева
Начало XX века стало временем зарождения анархистского движения в Российской империи. Фактически его первыми центрами в 1903 году были Белосток и Одесса. Затем движение широко распространилось по городам и местечкам западных и юго-западных губерний, в настоящее время расположенных на территории Беларуси, Литвы, Польши, Украины. Это были регионы компактного проживания еврейского населения, входившие в печально известную «черту оседлости». В силу этого в первые годы деятельности анархистских организаций в России в составе движения численно преобладали евреи.
Не случайно в 1920-е годы бывшие участники анархистского движения, ставшие членами Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльно-поселенцев (ВОПКиС), приходят к осмыслению роли представителей еврейского народа в истории анархистского движения России. В 1920-е — начале 1930-х годов эта тема обсуждается в рамках Секции по изучению истории революционного движения среди евреев, действовавшей при Совете ВОПКиС и его Ленинградском отделении. Так, 16 сентября 1931 года С. О. Мельник-Горский[709] на заседании Секции по изучению революционного движения среди евреев Ленинградского областного отделения ВОПКиС прочитал доклад «Об анархизме среди еврейских рабочих в Варшаве»[710]. 26 января 1932 года в Ленинграде для членов секции были прочитаны воспоминания Якова Борисовича Соломонова[711] «Анархизм среди еврейских рабочих», посвященные роли евреев в развитии анархистского движения в Минске[712].
Публикуемый нами доклад был прочитан 27 ноября 1931 года в Москве на заседании Секции по изучению революционного рабочего движения среди евреев. Его автор, Илья Моисеевич Гейцман, прожил поистине бурную жизнь, достойную авантюрного приключенческого романа.
По данным Департамента полиции МВД Российской империи, его полное имя — Ицко (Исаак) Мовшев-Файвишев Гейцман.
Но сам Илья Моисеевич был с этим категорически не согласен. Так, в своей автобиографии он писал, что при аресте в 1906 году в Вильно ему удалось выдать себя за брата Исаака: «И с помощью товарищей со свободы удалось уведомить дома об аресте и предупредить, чтобы меня признали на имя брата моего. Таким образом, с 1906 г. я стал называться Исааком Гейцманом. За этим именем я позже поступил на каторгу также»[713].
Он родился осенью 1879 года в городе Двинске (ныне Даугавпилс, Латвия). Несмотря на это, в качестве места его рождения в документах был указан Поневеж (ныне Паневежис, Литва). Гейцман объяснял это обстоятельство тем, что родители были приписаны именно к этому городу[714].
Илья был выходцем из еврейской интеллигентной семьи, в былые времена обладавшей достатком, но сильно обедневшей. Гейцманы были приписаны к мещанскому сословию. Отец, Файвиш Мовшев (по другим данным — Моисей Ионов) Гейцман, был учителем еврейского языка, в основном подрабатывавшим частными уроками, а затем служил в конторе спичечной фабрики Закса. Мать, Роза Моисеева, всю жизнь оставалась домохозяйкой[715].
По данным Департамента полиции МВД, кроме уже упомянутого Исаака в семье было еще шестеро детей: две сестры (Клара и Ревекка, по другим данным — Соня) и четыре брата (Александр (Сендер), Израиль, Пинхус и Шолом). Исаак Гейцман в 1890–1892 годах окончил Двинское ремесленное училище и затем уехал в Англию, где стал ремесленником. Пинхус работал учителем в Двинске, а затем уехал в Париж, где зарабатывал на жизнь ремеслом столяра. Оставшийся на родине Израиль работал бухгалтером. Сендер уехал в США, а затем занялся торговлей в Южной Африке, в том самом Трансваале, о котором в России была сложена известная песня. Шолом стал часовых дел мастером, работал в Санкт-Петербурге, а затем выехал в Париж. Клара вышла замуж за торговца и вместе с мужем переехала жить в местечко Дагде Двинского уезда[716]. Но самое интересное, что никакого брата Ильи среди них не упоминается. Возможно, что его подлинное имя было Пинхус, а не Илья, тем более что ряд фактов биографии И. М. Гейцмана (работа столяром, частные уроки еврейского языка для сверстников в Двинске, проживание в Париже) близки сведениям из полицейской характеристики Пинхуса Гейцмана. К тому же его первый революционный псевдоним, Пинке, представляет собой не что иное, как сокращенный вариант от имени Пинхус.
Илья вынужден был оставить обучение в еврейской школе, так как родители не могли за него заплатить[717]. «Домашнее-тюрем-ное», «домашнее и каторжное» — так иронично он охарактеризовал свое образование в анкете для вступающих в ВОПКиС и «Личном листке ответственного работника Народного комиссариата по иностранным делам»[718]. В регистрационном бланке личного дела члена РКП(б) Гейцмана за 1936 год о его образовании сказано еще более лаконично: «самоучка»[719]. При этом по данным на 1936 год он говорил и читал по-русски, по-немецки и на родном идише[720].
С 12 лет родители отдали Илью на щетинную фабрику, принадлежавшую их родственнику. С мая 1891 по апрель 1892 года он проработал на этом предприятии. Этот период Илья вспоминал позже как один из самых неприятных в своей жизни, связанный с лишениями и нищенской зарплатой. Затем отец, не желавший для сына участи рабочего, забрал его с фабрики и устроил учеником в аптекарский магазин. Девять месяцев Илья выполнял преимущественно работы по дому у фармацевта. Уже в это время проявился его бунтарский характер. В один прекрасный момент он отказался идти на базар с женой хозяина и вынужден был оставить обучение. Затем еще три года он прослужил приказчиком в фаянсовом, бакалейном и кожевенном магазинах[721]. Как он признавал впоследствии, «жизнь приказчика была решительно не по мне»[722].
В 15-летнем возрасте Илья освоил столярное ремесло. Выбор профессии был обусловлен желанием зарабатывать на жизнь своим трудом, добиться личной независимости. Кроме того, как отмечал Гейцман в автобиографии, это был бунт против родителей, не желавших, чтобы дети посвятили свою жизнь грубой физической работе[723]. С весны 1896 года он обеспечивает себя, работая столяром — сначала как самостоятельный ремесленник, затем как рабочий в мастерских[724].
События июня 1897 года положили начало политической биографии Гейцмана. Он становится организатором стихийной экономической забастовки столяров Двинска и за свою деятельность более недели проводит в тюрьме[725]. После освобождения из заключения Илья знакомится с членами Бунда и вскоре вступает в эту организацию[726]. Социалистическая среда дала Гейцману ощущение новой жизни, яркой, полной впечатлений, вырывавшей его из полосы обыденности:
Я быстро акклиматизировался в новой идее, последняя была мне по плечу. В первое время мне все нравилось в социалистическом движении: и общественность, и разговоры, и пирушки, риск, связанный с подпольными собраниями, наконец, широта замысла социалистического плана переустройства общества. Я набросился на новые книжечки, неслыханные в мире книжечки, глотал их целыми связками, изучал их почти наизусть