Анархическое движение в целом и среди евреев в частности совершенно не разработано. До сих пор масса людей, не только обывателей, но людей с большой социальной и социологической эрудицией, думали и многие думают до сего дня, что это движение отчасти было временным, отчасти было случайным. Я, по крайней мере, помню в [1] 905 году, очень многие так трактовали, не будь нескольких десятков челов[ек], которые приехали с готовым анархизмом из-за границы в Россию, быть может, этого движения не было бы вовсе. Я, товарищи, давно не анархист, и от анархизма к коммунизму какой трудный путь надо было пройти, чтобы убежденно проделать эту операцию. Когда я, однако, обращаюсь к прошлому и гляжу ретроспективно на это анархическое движение [190]5-го года (кстати, я буду касаться [не] только [190]5-го года на сегодняшний вечер — т. е. от [190] 2 до [190]8-го года), когда я бросаю перспективный и ретроспективный взгляд на движение, я уверен, что это совершенно неслучайное движение, хотя, быть может, и ненормальное. Ненормальное еще это не есть случайное, уклон от нормы бывает весьма и весьма законный, под этим словом я подразумеваю, что оно имело законные естественные причины, корни, следствия и т. д.
Раньше, чем перейти к фактам, я хотел бы напомнить экономическое положение евреев в России. Это положение, материальное положение, было из рук вон плохо, оно было больше чем плохим — ненормально плохим. Естественно, что это положение молодняк и рабочих еврейских именно и погнало в тупик. Еврейское население не было вытеснено из жизни экономическими процессами, а было именно вытеснено политикой, прежде всего. Я не хочу останавливаться на влиянии построения жел[езных] дорог и в конце прошл[ого] столетия и начале XX столетия. На таком крупном событии, как установление водочной монополии[869], которое повлияло на еврейское население. Наконец, то бесправное положение евреев, когда они не могли поехать туда, где можно было работать, и должны были оставаться там, где не было требования на рабочие руки[870]. Я хочу только напомнить, что это положение еврейской бедноты усиливается, идет рука об руку с развитием капитализма. Вспомните, что постройка жел [езных] дорог, открытие фабрик и з[аво]дов, вообще развитие капитализма начинается с [18]80[-х] годов, до приблизительно яп[онско] — русской войны и после ход развития капитализма шел довольно гигантским шагом и именно в это время становится экономическое положение евр [ейского] населения плохим, в эти годы, приблизительно в 30 и 40 лет не менее 1 мил [лиона] евреев эмигрировали из России в Америку, в Лондон и друг[ие] страны, в особенности в Америку. В те же годы возникает огромное политическое] общественное движение, которое не знало примеров в истории еврейского народа; были другие экономически-политические движения, как сионистское, бундовское[871] и друг[ие]. Такого естественного нормального движения я не припомню, оно было вызвано историей, если только не было социальной катастрофой, которая обосновала такое движение.
Мимоходом я хотел бы, товарищи, отметить один интересный момент. В одном [месте] Достоевский[872] в его отвратительных спорах в антисемитских выступлениях против евреев говорит, что еврейство в Западной Европе пришло вместе с победой рубля[873]. Он это хочет сказать, что не мотив гуманизма, не Французская революция[874], не стремление человечества к свободе, справедливости заставили человечество признать еврейство. Он говорит, что с победой капитала. Разумеется, что победу капитала он невысоко расценивает. Достоевскому улыбался больше феодальный строй, чем капиталистический, он хотел сказать, что с вульгарной победой рубля побеждает также еврей.
Я хочу сказать, насколько мне это понятно, что в России мы наблюдаем совершенно обратное явление. Надо сказать, что никогда особенно хорошо не жилось евреям в России, но с победой капитала (отчасти, капитал не целиком в России победил, как в Западной Европе) еврейское положение становится гораздо хуже. Местечки с еврейским населением напоминают гетто Средних веков, в Минской, Витебской губ[ерниях], в Литве, Латвии, Польше и т. д. Я не хочу много распространяться об этом. Я хочу подчеркнуть, что это положение становится ненормально плохим.
Мне вспоминается ряд лекций Мандельштама[875] о еврейском положении в России. Начал он эти лекции за границей, кончил их, кажется, в Киеве. Профессор] Мандельштам говорит, что то, что мы сейчас наблюдаем у евреев, история не знала. История не знала, в сущности, что значит еврейская девушка-проститутка. Евреи, говорит он, не знали массу таких-то и таких-то болезней, еврейская история не знала мелких воришек в тюрьме. Он берет прошлое столетие. Я, конечно, думаю, что здесь исключения подтверждают правильность этого взгляда. Я думаю, в самом деле, что еврейские такие девушки, которые появились в начале этого столетия, которых было так много, хоть пруд пруди в еврейских и русских городах, в тюрьмах России было столько мелких воров, что это было действительно ненормально. В чем же дело? Дело не в том, что евреи особенно чистый и честный народ, я хотел только подчеркнуть, что именно с развитием капитализма в эти последние 10 лет прошлого столетия и начале этого столетия, в связи с этой эпохой появляются новые группировки, новые элементы у еврейского населения. Я могу привести доказательства, но так как это лежит в стороне от моей темы, я только хочу эту мысль указать вам, чтобы потом мне было легче говорить об анархизме, о законности его появления. Это отчаянное материальное положение меняет еврейскую физиономию, еврейскую психологию. Я думаю, что в данном случае многое удалось царскому правительству достигнуть тех результатов, которые были желательны.
Несмотря на сильные официальные ограничения для еврейского населения, которые угрожали ему такой огрубелостью, таким невежеством, которые евреям были чужды в продолжение всего их существования, [тем] не менее развитие еврейского населения, еврейских рабочих, уровень еврейского интеллекта отнюдь не был так низок, как это можно было думать. Может быть, что элементарной грамотности многим не хватало, то развития в смысле литературном, в смысле духовной жизни царскому правительству не удалось отбросить еврейство приблизительно в деревенское невежество. И вот я думаю, что само еврейство из своей среды выдвинуло такие элементы, такие силы, такие способности к жизни, которые вступили в борьбу, отчаянную борьбу с этими преследованиями со стороны правительства.
Отчаянное материальное положение толкало еврейство к более решительному отпору, к большему идейному развитию еврейских передовых элементов, еврейских рабочих, фабрично-заводских и ремесленных, к таким действиям, которые являются естественным ответом на это угнетение. Раньше, чем анархисты были, не мешало бы вспомнить выстрел Гирша Леккерта[876]. Это было в начале 1902 г. приблизительно. В это время анархисты только что приехали в Россию. Тогда, правда, и в еврейской, и в русской литературе было уже достаточное представление об анархизме.
За неимением своей литературы тогда сам Бунд таскал из Америки и Лондона. Еще будучи бундовцем, я прочел Макса Нордау[877], получив эти брошюрки у своего бундовского комитета в Вильне. Еще более солидную литературу я читал, будучи бундовцем. Самый солидный журнал в Америке[878]. Нам выдавали его за бундовскую литературу. Не сказали, что это анархистская литература. В [190] 5-м году, после моего возвращения из Лондона в Россию, в Ленинград[879] и Москву, я узнал, что в России есть старички, которые помнят Бакунина и бакунизм[880] и имеют о нем довольно цельное представление.
Анархизм возникает одновременно в Белостоке, в Зап [адной] Европе и в Одессе[881], возникает, быть может, случайно, именно потому, что мог возникнуть двумя годами раньше или позже, но когда люди приехали, когда литература получалась анархистская, то они получили такую богатую почву для работы, что просто не верилось глазам. Я в [1] 900 году эмигрировал в Лондон и пять лет там жил. После Гапоновской демонстрации[882], когда группы молодых еврейских рабочих стали возвращаться в Россию, мы довольно активно работали в Париже, Лондоне и Нью-Йорке и т. д. Я помню, как заграничные анархисты расценивали нашу практику, всеми силами сопротивляясь этим поездкам, утверждая, что не успеем мы показаться в России и погибнем, ничего не делая в то время, как за границей можно гораздо больше сделать.
Вместе с тем должен сказать, что мы имели гораздо больше успеха в России, чем можно было иметь в Зап[адной] Европе, в Париже и т. д. Буквально стоило приехать в какой-ниб[удь] город (могу и я позволить себе увлекаться отдельными моментами?) — как создавались группы. Группы создавались двумя-тремя рефератами. Я приехал, был арестован на границе, был выпущен в свой полк, откуда в [1]900 году бежал, по дороге остановился в Ковно, как раз была Пасха и командир полка под поручительство всех евреев полка дал мне неделю свободы. Я использовал ее вовсю. Это было весной [190] 5-го года, приблизительно март-апрель. Как только узнали некоторые знакомые старые, что я вернулся анархистом, сам Бунд стал меня таскать к себе, чтобы я рассказал всю истину, что за революция в нас: ты всех видел, всюду был и т. д. Бунд опять устраивал мне побег, уж зная, что я анархист. Мне не хотелось пакостить ему, и так как я ехал в Белосток по особым делам, я не хотел вступать в борьбу с Бундовской организацией в рефератах Бунда.