Захваченные боевиками средства, значительную часть которых составляли крупные банкноты по пятьсот рублей, поступили в распоряжение большевистской фракции РСДРП, рассматривавшей «эксы» как вполне допустимую форму революционной борьбы и важнейший способ пополнения партийной кассы. Рассчитывая, что номера «экспроприированных» купюр не переданы за границу, «финансисты» из ленинского окружения разработали план одновременного размена пятисотрублевок в банках разных городов Европы. Для осуществления этого плана они «мобилизовали», по формулировке историка Бориса Николаевского, большевистскую молодежь, в том числе и Равич. Расчет, однако, не оправдался, и операция по размену полностью провалилась. Вся «мобилизованная молодежь», а также и некоторые опытные партийцы оказались за решеткой[939].
Секретное донесение начальника мюнхенской полиции предоставляет нам некоторую биографическую информацию о революционерке, которой несколько лет спустя предстояло стать переводчицей Шолом-Алейхема:
Равич Сара, еврейка, не замужем, студентка философии из Витебска в России, родилась в Витебске 1 августа 1879 г., дочь проживающего в Витебске лавочника Ноэхима Лейба [Нохим-Лейба] и его жены Гольды [Голды], урожденной Иахним [Яхнин].
Сестра Сары Равич, Фанни Равич, 27 лет, зубной врач, должна проживать в Санкт-Петербурге на Коло-Колонной [Колокольной?] улице.
Равич показала, что она приехала в Мюнхен из Женевы… <…> Она утверждает, что принадлежит к русской социал-демократической партии, и в январе 1905 г. находилась по политическим обвинениям несколько месяцев в санкт-петербургской тюрьме. В июне 1906 г. она уехала со своей родины (Витебск) в Париж, в Париже провела 6 месяцев, а затем переехала в Женеву, где она, так же как и в Париже, изучала философию и жила, получая помощь от родителей[940].
Судя по всему, сведения, которые на допросе сообщила о себе студентка философии, соответствовали действительности[941].
Из тюрьмы она попыталась передать оставшимся на воле соратникам тайную записку, в которой содержался женевский адрес видного большевика Николая Семашко. Записку перехватила охрана, после чего швейцарская полиция взяла под стражу и Семашко, и жившего в одном доме с Равич Вячеслава Карпинского. Впрочем, оба они не имели прямого отношения ни к «Тифлисскому эксу», ни к размену «криминальных» пятисотрублевок, а потому в заключении находились недолго. Что касается представителей «большевистской молодежи», задержанных в Мюнхене, Стокгольме, Париже и других городах, то добиться их выдачи российскому правительству, невзирая на все усилия, так и не удалось. Непосредственную причастность арестованных к экспроприации власти европейских государств посчитали недоказанной. В Баварии Сарру Равич привлекли к суду лишь за укрывательство похищенных кредитных билетов, а в ходе судебных разбирательств обвинение и вовсе переквалифицировали на пособничество преступлению. В тюрьме она провела 15 месяцев и вышла на свободу в апреле 1909-го с предписанием навсегда покинуть пределы Баварского королевства[942]. Уже во второй половине того же года «товарищ Ольга» (партийный псевдоним Равич) вновь работала в женевской группе большевиков и отправляла отчеты о своей деятельности Семашко, перебравшемуся вслед за Лениным в Париж[943].
Центром притяжения не только для политических эмигрантов, но и для всей многочисленной русской колонии Женевы служила общественная библиотека. Еще в 1902 году библиофил и издатель Георгий Куклин открыл в городе русскую библиотеку-читальню. Позже в нее влилась часть Библиотеки и архива РСДРП. В соответствии с завещанием Куклина после его смерти в 1907-м учреждение перешло в распоряжение большевиков и стало носить имя основателя. Заведование библиотекой по тому же завещанию поручалось супругам (видимо, гражданским) Вячеславу Карпинскому и Сарре Равич[944]. Брал там книги и Шолом-Алейхем, подолгу живший как в самой Женеве, так и в других местах на побережье Женевского озера — Лозанне, Монтрё и Кларане. В январе 1912-го писатель поручил московским издателям выслать библиотеке им. Г. А. Куклина первые шесть томов своего собрания сочинений на русском языке, за что удостоился благодарственного письма от Карпинского[945].
Характерные для эмигрантских мемуаров сетования на финансовые и бытовые тяготы присутствуют и в воспоминаниях Равич: «Жизнь в эмиграции, особенно во время войны, мало чем отличалась от ссылки. <…> Дороговизна жизни, безработица, отсутствие поддержки из России делали жизнь эмигрантов крайне тяжелой»[946]. До начала Первой мировой войны, как мы уже знаем из донесения мюнхенской полиции, какую-то поддержку от остававшихся в России родителей она получала, тем не менее супруги были весьма ограничены в средствах. Предложение Шолом-Алейхема, искавшего переводчика для своего нового романа, пришлось как нельзя кстати.
Сотрудничество еврейского писателя и профессиональной революционерки, как уже было сказано, продолжалось около полутора лет — с осени 1912 года по январь 1914-го. Несколько раз за это время они встречались лично, но в основном общение происходило по переписке и протекало далеко не просто, сопровождаясь взаимным раздражением и взаимными упреками. Быстро выяснилось, что переводчица, на которую автор возлагал столь серьезные надежды, не обладает необходимыми литературными навыками, а ее владение идишем оставляет желать много лучшего: неоднократно Шолом-Алейхему приходилось указывать ей на ошибочно интерпретированные фразы и даже объяснять значение некоторых слов. И все же определенное взаимопонимание в конце концов было достигнуто.
Всего Равич перевела четыре произведения Шолом-Алейхема — два романа и два цикла рассказов, но из них в ее русской версии увидело свет лишь одно — роман «Der blutiker shpas» («Кровавая шутка»)[947]. Циклы новелл «Men izzikh moykhl» и «Ме hulyet», в переводе озаглавленные «День Всепрощения» и «День веселья», были анонсированы журналом «Современник» на второе полугодие 1913 года под общим названием «Миниатюры», однако по неизвестной причине публикация не состоялась (Амфитеатров, благоволивший еврейскому коллеге, в этом издании давно не работал)[948]. Что касается романа «In shturem» («В бурю» или, в версии Равич, «В грозу»), то Шолом-Алейхем почему-то прервал редактирование перевода, поступившего к нему от Равич в конце 1913-го, и больше к этой машинописной рукописи не возвращался[949]. То ли он рассорился с издателем и переводчицей, то ли остался недоволен полученным текстом, то ли отложил работу над ним на потом, увлекшись другими проектами. В любом случае «потом» уже не наступило: с середины апреля по середину июля 1914-го писатель совершал турне по городам России, выступая в переполненных залах с чтением своих рассказов, а все дальнейшие планы перечеркнула начавшаяся две недели спустя мировая война.
Сама Сарра Равич, как кажется, опытом переводческой работы осталась довольна. Едва завершив сотрудничество с Шолом-Алейхемом, она — уже по собственной инициативе — взялась за перевод автобиографической книги австрийской социал-демократки и борца за права женщин Адельгейды Попп. Чтобы получить разрешение от автора, Равич обратилась за рекомендацией к Георгию Плеханову, не без гордости сообщив «патриарху марксизма»:
Я позволю себе, уважаемый товарищ, попросить Вас дать мне рекомендацию, из которой видно было бы, что я добросовестно выполню эту работу.
Немецкий язык я знаю достаточно хорошо (жила в Германии). Переводить пробовала и успешно[950].
Уже через три месяца «История одной работницы» Адельгейды Попп появилась на страницах того самого журнала «Современник», в котором публиковались «Блуждающие звезды» Шолом-Алейхема, но не нашлось места для его «Миниатюр». За напечатание мемуаров Попп на один из номеров журнала был наложен арест, а редактора привлекли к уголовной ответственности[951]. После революции «История одной работницы» в переводе Равич выдержала несколько переизданий.
В годы Первой мировой войны Равич входила в круг наиболее близких сподвижников Ленина. Среди сотен писем, которые он написал в тот период, десятки адресованы ей, Карпинскому или им обоим. Тематика писем: борьба с «оппортунизмом» швейцарских социал-демократов, организация различных «рефератов» (публичных лекций), издательские дела, запросы на те или иные библиотечные книги и многое другое. Не случайно в апреле 1917-го «товарищ Ольга» оказалась среди пассажиров первого же «пломбированного вагона», в котором большая группа эмигрантов-революционеров во главе с Лениным через Германию возвратилась в Россию[952].
В России Равич включилась в деятельность Петроградского комитета РСДРП(б), заведовала его агитационным отделом, участвовала в заседаниях ЦК по подготовке вооруженного восстания. В дальнейшем она занимала различные партийные и государственные должности, несколько месяцев — после гибели Моисея Урицкого в августе 1919-го — даже возглавляла Комиссариат внутренних дел Союза коммун Северной области. К тому времени ее брачный союз с Карпинским распался, но сложился новый, как видно не слишком продолжительный, — с Григорием Зиновьевым, «хозяином Петрограда» (то есть председателем Петроградского совета), тогда кандидатом в члены, а затем и членом Политбюро ЦК РКП(б)