Улыбка у нее была все такой же, как и прежде, всесильной и поглощающей.
— Известно также, что у Гомбоевых имелись, выражаясь современным языком, конкуренты, настойчиво пытавшиеся отнять у них место шамана, но тем не хватало связей и поддержки других семей, что было у нас.
Ойлун не скрывала гордости.
— Постепенно авторитет Гомбоевых только усиливался, ибо мы сумели убедить соседей в необходимости делиться с нами своими знаниями. Мы стали брать, как сказали бы сейчас, «для прохождения практики», детей из других семей. Нам стали отдавать старинные свитки, которые не смогли прочесть или понять. Все шло хорошо до того времени, пока в середине тридцатых не началась борьба с «мракобесием». Подробности до сих пор неизвестны, хотя я знаю точно, что в расправах принимали участие не только чекисты, но и представители других семей — такие же тибетцы.
Неожиданно Ойлун достала сигарету и закурила. По лицу Азизова пробежала тревога, но он промолчал. Только положил руку на ладонь жене.
Сделав несколько затяжек, Ойлун затушила сигарету и продолжила:
— Убитых не вернуть, и мной руководит не месть. Во время этих расправ были изъяты древние книги, частью — наши, гомбоевские, частью — отданные нам другими семьями. Вот, видите, — Ойлун снова наклонилась к портфелю, — это все, что осталось у нас.
Она положила перед Корсаковым небольшую, сантиметров десять-двенадцать, полоску темно-желтой, местами потрескавшейся тонко выделанной кожи.
— Это… — женщина вдруг резко встала и вышла из салона.
Нависшую паузу прервал Тимур:
— С этим кусочком старинного манускрипта Ойлун выросла. Он был ее самой любимой игрушкой, с которой она засыпала и просыпалась, делилась тревогами и мечтами, и он до сих пор всегда при ней неотлучно.
«Что-то раньше я этого не заметил», — хотел возразить Корсаков, но сам себя оборвал: мужьям точно не все надо знать!
— Что касается Ойлун, — продолжил Азизов. — Я не случайно ухватился за этого самого Росохватского. Дело в том, что, насколько нам известно, все документы, отнятые у Гомбоевых, были переданы именно профессору Росох-ватскому. Он проводил какие-то сверхсекретные исследования, которые до сих пор под грифом и не подлежат разглашению, или как там у них принято говорить. Поверьте, я предлагал достойные деньги серьезным людям — ни один не смог ничего сделать. Вот такие дела.
— Не совсем понимаю, в чем же тогда мое преимущество, если многие, как вы выразились, серьезные люди, уже оказались бессильны.
Тимур расслабленно раскинулся в кресле.
— Рано или поздно вы бы об этом спросили, — признал он. — Ваш вопрос закономерен, но опасения необоснованны, поверьте. Я откровенно, отчасти цинично изложил причины, по которым обратился к вам, и вынужден повторить: ваша сила — в профессиональных навыках!
Азизов хотел добавить еще что-то, но вернулась Ойлун, и муж сменил тему:
— Как ты?
Женщина мягко качнула головой — мол, «все в порядке» — и подсела к столу.
— Простите, но для меня все это очень важно, и я не могу сдержаться. В конце концов, тут присутствует журналист, но, надеюсь, нет папарацци, — улыбнулась она, снова и снова возвращая Корсакова в далекое прошлое. — О чем вы тут без меня болтали?
— Я уточнил задание, которое мы намерены поручить Игорю Викторовичу, — четко ответил Азизов, а Корсаков кивнул, соглашаясь.
— Ну, значит, остались сугубо технические вопросы, — констатировала Ойлун, и Игорю показалось, что ей сразу стало легче.
Между тем она снова поднялась и вышла из салона.
— Игорь, давайте перейдем к текучке, — подобрался в кресле Азизов. — Начнем вот с чего: мы не хотим с самого начала «замыливать» ваш взгляд своими измышлениями. Первая задача, которую я намерен на вас возложить, состоит в следующем. Нам удалось найти в Казани человека, который занимается всевозможными древностями и продал нам кое-какие рукописи. Он сделал это, можно сказать, заочно, но готов поделиться информацией об этих свитках при личной встрече. Если согласны, через час мы приземлимся в Казани. Вас встретят и разместят так, чтобы вы могли заниматься только тем, чем сочтете нужным. Я не тороплю, у вас на размышления есть… — Азизов посмотрел на часы, — минут десять. Кстати, чтобы мысль работала продуктивно, вот. — Он повернул к Корсакову дисплей своего телефона, на котором светились цифры в несколько раз большие, чем гонорары за обе книги, сделавшие Корсакова знаменитым.
— Повторяю, — Азизов скинул цифры. — Я всего-навсего справедливо оплачиваю труд, рассчитывая на такое же отношение с вашей стороны.
Увидев, что Корсаков что-то хочет произнести, Тимур попросил:
— Не надо ничего объяснять. Мы с вами мыслим схожими категориями.
…В Казани, едва открылась дверь самолета, в салон, внося морозный воздух, вошел мужчина лет сорока, чуть выше среднего роста, плотный, собранный.
Вошел и вытянулся метрах в трех от Тимура.
— Знакомьтесь, Игорь, это — Борис Суровикин, начальник моей службы безопасности. Вас я ему не представляю: он готовил все материалы по вам.
Корсаков и Суровикин пожали друг другу руки, и Азизов заключил:
— В общем, Игорь, вы знаете, что и как нужно делать, а Борис знает, как вам помогать и содействовать.
Он пожал руки обоим:
— Жду вестей. Удачи!
10. Казань. Понедельник
Встреча была назначена на обед. Место встречи — квартира антиквара. Дома любой человек чувствует себя увереннее. Зная это, можно получить серьезное психологическое преимущество.
Уже в прихожей угадывалось обиталище любителя старины и изысканности. Мебель, начиная с вешалки и обувного ящика, солидная. На стенах картины, на полу ковры. Обедали в столовой, и посуда соответствовала обстановке. Ели неспешно, обсуждая питерскую погоду и трудности хоккейного «Ак Барса», но времени на обед ушло не много.
Антиквар, Георгий Тарасович Сутормин, был ровесником Корсакова, хотя по телефону показался человеком пожилым. Видимо, виной ошибочному представлению было курение, сделавшее его голос хриплым и каким-то вибрирующим.
Жену, видимо, он давно выдрессировал: та все делала сноровисто, как официантка известного своими традициями ресторана.
Пообедав, отправились в кабинет. Там хозяин усадил гостя поближе к балкону и предложил сигару.
— Теперь можно и о делах. Вас, как я понял, интересует подлинность предложенных бумаг?
— Это важно, но нас интересует и их происхождение.
— Ну, да, ну, да, — согласился Сутормин. — Тут, конечно, целый комплекс вопросов. Вы сами-то хорошо просмотрели бумаги?
— Нет. Я видел их мельком. Что толку осматривать, не зная о них ничего?
— Ага, — то ли соглашаясь с Корсаковым, то ли подтверждая, что ответ услышан и понят, кивнул Сутормин. — Ну, значит, ничего толком и не знаете. В общем, так… Бумаги эти ко мне попали случайно. Позвонили из нашего музея, зная, что я увлекаюсь письменными раритетами, сказали, что пришел какой-то алкаш, предлагает бумаги. Довольно старые, и, кажется, среди них — некие восточные рукописи. Музей от покупки намеревался отказаться. Во-первых, она непонятна. Во-вторых, надо заплатить большие, по меркам музея, деньги. И, в-третьих, продавец — бомж. Ну, не бомж, так алкаш, это точно. Воняло, правда, от него какой-то, извините, помойкой, а поведение выдавало человека будто бы воспитанного. В общем, посмотрел я бумаги и обмер: среди них — два свитка явно тибетского происхождения. Ну, увел я этого бомжа от греха подальше, расспросил, чтобы потом с милицией дел не иметь. Вижу, все вроде бы нормально. Рассчитался я с ним, приехал домой, сел изучать и вскоре понял, что это — часть архива какой-то экспедиции.
— Почему вы так подумали?
— Да, сейчас и сами увидите, — Сутормин взял со стола простую картонную папку, раскрыл ее. — Я продал свитки. На них всегда спрос: их модно вывешивать в кабинетах хозяев или, например, в гостиных, для форса, а остальные бумаги всей этой публике неинтересны. Вот, например, два листка. Тут часть отчета одного из участников этой экспедиции. Первой страницы нет, и имя того, кому отчет адресован, мне установить не удалось. Вот еще два листка с точно теми же характеристиками: масса интересных подробностей, но опять неизвестен адресат. Подпись в обоих случаях одна и та же, но кто этот человек — непонятно. В общем, тут много еще интересного.
Сутормин легко поднялся из кресла, взял со стола хьюмидор, предложил сигару Корсакову, потом, не спеша, выбрал и сам. После того как сигары были раскурены, продолжил:
— Так вот, о бумагах. Я их показал тем, кого сам считал экспертами: людям, никак друг с другом не связанным, и мне, конечно, стало приятно, когда их мнение во многом совпало с моим.
— И каково, так сказать, экспертное мнение?
— Не «так сказать», а в самом деле — экспертное заключение, если угодно, — поправил Сутормин, но поправил автоматически, без обид, и сразу же продолжил. — Скорее всего это — часть документов, которые были вывезены одной из экспедиций, организованных в двадцатые-тридцатые годы. Тогда ведь советская власть усиленно двигалась на Восток, в Азию. Туда отправлялись и по воле ЧК и ее наследниц, и по зову пламенного революционного сердца, так сказать.
— А смысл? — поинтересовался Корсаков.
— Смыслов много. Во-первых, в отличие от Востока, Запад, то есть Европа, свои двери держали крепко запертыми. Во-вторых, я думаю, что большевики, подобно Наполеону, намеревались подорвать мощь Британской империи, лишив ее азиатских владений. Индии, например. Вот и ехали на Восток коммунистические миссионеры.
— Неужели так серьезно? — усмехнулся Корсаков.
— А вы не смейтесь. Это сегодня все стало таким смешным. А каково было большевикам не видеть своих товарищей по борьбе с мировым империализмом?
Сутормин подошел к книжному шкафу, взял какую-то книжку, полистал и открыл на нужной странице:
— Вот, извольте, цитирую статью одного из лидеров бунтующей Индии, требующей свободы: «Советская революция продвинула вперед человеческое общество и зажгла яркое пламя, которое невозможно потушить. Она заложила фундамент новой цивилизации, к которой может двигаться мир». Обратите внимание, какие мысли, какие сравнения! Это писал, между прочим, Джавахарлал Неру.