Он пожал руку Дружникову и уселся по другую сторону стола.
— Сколько тебя тут держать будут? — начал он светскую беседу.
Корсаков демонстративно отвернулся.
— Что еще расскажете, Валерий Гаврилович? — поддержал беседу Дружников.
— Был я там, — Небольсин рукой указал куда-то повыше своего, но не самый верх.
— Понял, — кивнул Дружников.
Помолчали. Первым не выдержал Небольсин:
— Советуют быть осторожнее, — он говорил безлично, отвлеченно. — Азизов влиятелен, у него обширные связи на всех уровнях. Конфликтовать с ним сейчас никто не станет.
— Особенно из-за какой-то ерунды, — вклинился Корсаков.
— Погоди, Игорь, погоди, — попросил Дружников. — Что еще?
Небольсин, ощутив слабое сочувствие, ободрился:
— Считают, правда, по косвенным, что он сыграл важную роль в свержении клана Ракиевых.
— Да, — подхватил Дружников. — Ракиевы представляли собой большую опасность. Марат почти напрямую просился в Штаты, обещал капиталовложения. Вполне мог в обмен на это помочь укреплению Штатов у себя на родине.
Нависла пауза, и Корсаков понял, что его приглашают включиться в разговор.
— Мог бы, конечно, если бы сменил отца, — подхватил он.
— Ну, а переворот и отца отстранил, и, тем более, Марата, — ободрился Небольсин. — Хотя, говорят, многие кланы уже были готовы Марата поддержать, особенно узбекские.
— Вот видишь, — повернулся Дружников к Корсакову. — Вот тебе и кланы, вот тебе и история семей.
— Так что, сейчас Азизов считается одной из самых влиятельных персон в этом регионе, и, по слухам, влияние его ширится и все больше переходит в реальную плоскость.
— Это же наркотрафик, — подал голос Корсаков.
Небольсин пожал плечами:
— Святых там нет. Наркотики лучше, чем штатовские базы у нас под боком, согласись.
— А там? — Корсаков показал пальцем в потолок. — Там понимают, что Азизов просто прорабатывает свой собственный сценарий? Ракиевы Ракиевыми, но ведь так можно и…
Небольсин сокрушенно покачал головой, легко шлепнув себя по уху. То ли это означало «лопух ты, Корсаков», то ли намекал, что их слушают. Впрочем, какая разница? Слово — не воробей.
Дружников же среагировал иначе.
— Теперь ты понимаешь, как важен для него архив. Мы пока не знаем, как он влиял на тех, кто его поддержал в вопросе с Ракиевыми, но можем представить, какую власть он обретет, если овладеет подобными тайнами. Это, брат Игорь, Восток.
— Восток — дело тонкое, — согласился Корсаков.
Небольсин хмыкнул:
— Свежая мысль.
— Вы представьте, что будет, если Азизов с новыми силами и возможностями влезет в газовые дела, — вернулся к основной теме Дружников. — На чьей стороне он окажется? Газпрома? Набукко[2]?
— Так он может и свой собственный проект запустить, например, в Индию или в Китай, — подсказал Корсаков.
Дружников прищурился, уткнулся пальцем в Небольсина:
— Как сказал один умник — свежая мысль.
— Одни юмористы кругом, — вынес свое заключение Корсаков.
Дружников продолжил:
— Именно в этом направлении нам и надо думать.
— О чем? — поинтересовался Небольсин.
— Если гипотетически возможна идея самостоятельного проекта Азизова, значит, так же гипотетически, это кому-то может не нравиться.
— А что, — взбодрился Небольсин. — Это в самом деле надо обсудить.
— Вот-вот, обсудите поскорее, — попросил Дружников. — Я тоже поговорю, где возможно. Но это — перспектива, а нам надо подумать о ближайших часах.
— Почему?
— Вы — мудрый человек, Валерий Гаврилович, но сейчас немного увлеклись. Время, в данном конкретном случае по имени Игорь, не на нашей стороне.
— То есть?
— Сегодня у нас какой день недели?
— Пятница.
— Именно. А когда заканчиваются эти каникулы?
— В понедельник.
— Во вторник, — поправил Корсаков Небольсина.
— Значит — что? — спросил Дружников тоном учителя.
Выждав паузу, сам себе ответил:
— Значит, надо использовать обстановку временного разреженного пространства.
— И относительно спокойного проникновения, — дополнил Небольсин.
— Я так понимаю, что мне конец? — завершил логическую последовательность Корсаков.
— Тебя-то мы прикроем, — сказал Небольсин, натыкаясь на саркастический взгляд Корсакова. — Людей я вызову прямо сейчас.
Он потянулся к своему телефону, когда распахнулась дверь, и Катя официальным тоном предложила:
— Посетители — на выход, — и отошла в сторону.
Ее место в проеме двери занял солидный пижон лет пятидесяти, приветственно кивнувший Дружникову.
— Это — главврач, — негромко проконсультировал Дружников, поднимаясь.
А главврач обратился к кому-то, стоящему за дверью:
— Вот он, ваш пациент, — и отошел в сторону, освобождая путь.
Корсаков не поверил себе: в дверях стоял Шукис.
32. Москва. Пятница
Эмиль Шукис, или, проще, Эмик, он же — Элик, он же — Элька, был стопроцентным евреем.
Вова же Беккер был русским немцем, предки которого давным-давно приехали в Россию, кажется, во времена Екатерины Великой. Когда Беккера сослуживцы попросили уточнить время их прибытия, он, подумав, ответил:
— Не помню. Меня тогда еще не было.
Однажды во время ожесточенного спора по какому-то очень важному вопросу, о котором потом никто не мог вспомнить, Эмик, исчерпав аргументы, выкрикнул:
— Гитлер — капут!
На что Беккер нарочито сдержанным тоном диктора московского радио проинформировал:
— Мир клеймит позором сионистскую военщину!
Эмик покраснел и заявил совсем по-детски:
— Дурак!
Беккер помолчал несколько секунд, потом констатировал очевидное:
— Оба хороши.
После чего Эмик выскочил из комнаты.
Он вернулся только после отбоя и вытащил уже заснувшего Беккера из кровати. Не говоря ни слова, потащил его из казармы. За углом остановился, достал из кармана бутылку водки.
Больше всего Вовку поразило, что абсолютно непьющий Шукис принес из самоволки алкоголь. Бутылку эту они выпили, по очереди отхлебывая из горлышка и занюхивая куском черного хлеба.
Ни опустошая бутылку, ни позже, они не вспоминали о состоявшемся диалоге. Корсакову понадобилось больше месяца, чтобы клещами вытянуть из своего лучшего друга, Вовки Беккера, ответ на вопрос: куда вы с Шукисом тогда ходили?
Свидетелем сцены, которая произошла, был только Игорь, и все трое молчали, хотя рядом с ними постоянно находились всего два человека: Саня Андронов — Дрын, и Анзор Поликаниди, откликавшийся на Полю. Шукиса и Беккера чаще звали по фамилии, а Корсакова — Корса.
Впятером они составляли РДГ, или, говоря понятнее, разведывательно-диверсионную группу. Первые полгода, в учебке, всем им пришлось поработать с разными людьми, но в конце концов они оказались именно в таком составе.
Их часть стояла в Литве, но каждой РДГ то и дело приходилось выезжать на учения, точнее — вылетать. Самолет уносил их на тысячи километров, и с того момента, как они вываливались в ночную тьму, всякая связь с частью прерывалась.
После выполнения задания — учебного или боевого — они добирались «домой» самостоятельно, не имея права обращаться за помощью ни к кому, кроме членов своей группы.
Однажды их выбросили где-то в Азии. Объект, который им следовало «работать», находился в Таджикистане, а возвращаться пришлось через Казахстан.
Камуфляж десантника со всеми его карманами и карманчиками, сам по себе — почти вооружение, поэтому десантировались, конечно, по форме. Однако после выполнения задания следовало переодеться, и по условиям учения часть гражданской одежды им было разрешено взять с собой, но «без превышения», чтобы, как уточнил прапорщик Костенко, не подвергать самолет риску падения. (Никогда нельзя было понять, шутит Костенко или говорит серьезно.)
Короче говоря, в тот раз взяли с собой только необходимое, и им впервые не повезло: В Средней Азии они ухитрились приземлиться на озеро и потеряли часть груза.
Возвращались с видом не краше бомжей. Шли на отшибе от населенных пунктов, чтобы не привлекать внимания: в тот раз задание было боевое, и кое-кто из местных жителей с удовольствием посчитался бы с РДГ.
На третий день стало ясно, что без контактов не обойтись, и, увидев какой-то домишко, отправили туда Корсу, оставшись на отдалении ожидать его.
Когда через сорок минут Игорь не появился, выдвинулся вперед Поля. Вернулся он в сильном волнении: Корсу метелят менты, человек двадцать.
Теперь уже все вчетвером рванули вперед, но опоздали: милиционеры садились в грузовик. Нападать в таких условиях было бы глупо. Бежать следом пришлось на большом отдалении от грузовика, чтобы никто не «засек».
Когда прибежали в небольшой городок, наступила ночь. Корсу, видимо, закрыли в камере отделения милиции, откуда его и следовало доставать.
Они отступили, нашли какие-то развалины, в которых и расположились на ночь.
Планировал, конечно, Дрын: тут никто не возражал, зная, что лучше ни у кого все равно не получится. Планировал он молча, про себя, а потом всех расставил по местам, как в фильме «Чапаев».
Оружие, как и все остальное снаряжение, зарыли. Поэтому полагались исключительно на свои умения и на точное выполнение плана.
Когда хитростью и коварством городская милиция была захвачена, приступили к переговорам, благо начальник отдела после операции улегся спать в своем кабинете вместе с другими милиционерами.
Просыпались они уже под полным контролем неизвестных, настроенных очень решительно. Корсу, правда, освободить не удалось, потому что дежурный не знал, где ключи, а ломать двери не стали: людям тут потом службу нести.
Между прочим, факт уцелевших дверей стал аргументом в пользу захватчиков. Потом еще выяснилось, что один из милиционеров тоже служил в ВДВ, и боевое братство одержало верх.
После чего сели пить чай, не сразу вспомнив о Корее. Если бы тот не заорал, устав ждать «освободителей», долго бы ему еще сидеть в кутузке.