Но процесс этот должен быть постоянным. Я решил, что это общий закон, а не отдельный факт. Если висмут превратился в ртуть, во что превратится ртуть? Пока на этот вопрос не был получен ответ, я не знал покоя. Я заменил истощившиеся батареи и пропустил ток через сосуд с ртутью. Шестнадцать часов я провел в лаборатории, наблюдая, как металл постепенно сгущался, становился плотнее, терял серебряный блеск и приобретал тусклый желтоватый оттенок. Наконец, взяв его щипцами и бросив на стол, я убедился, что он утратил все признаки ртути и явно превратился в какой-то другой металл. Несколько простых проверок показали, что этот другой металл — платина.
Для химика последовательность этих превращений имеет очень большое значение. Может быть, вы, Роберт, и сами понимаете, какие между ними отношения?
— Нет, не могу сказать.
Роберт внимал этому необычному рассказу с широко распахнутыми глазами и чуть приоткрытым ртом.
— Я вам расскажу. Говоря химическим языком, висмут — самый тяжелый из металлов, его атомный вес двести десять. Следующим по весу идет свинец, двести семь, за ним — ртуть, двести. Возможно, то длительное воздействие, которому подвергался в мое отсутствие висмут, превратило его в свинец, который в свою очередь превратился в ртуть. Вес платины сто девяносто семь с половиной, и именно этот металл появился в результате непрекращающегося воздействия. Теперь понимаете?
— Теперь все ясно.
— Когда я это вдруг понял, сердце мое чуть не выпрыгнуло из груди, а голова пошла кругом. Следующим в этой цепочке идет золото. Его атомный вес сто девяносто семь. Тогда я впервые понял, почему именно свинец и ртуть алхимики использовали в своих экспериментах. Дрожащими от волнения пальцами я снова подключил провода и почти через час (длительность процесса пропорциональна разнице между металлами) передо мной лежал скомканный кусочек красноватого металла, который отвечал всем реакциям на золото.
Ну вот, Роберт, это длинная история, но, я думаю, вы согласитесь, что ее важность стоила того, чтобы рассказ был подробным. Убедившись, что действительно мною создано зо лото, я разрезал кусочек пополам. Одну половину я послал ювелиру, специалисту по драгоценным металлам, которого немного знал, с просьбой оценить качество металла, а со второй продолжил эксперимент и постепенно, шаг за шагом, превратил его во все последующие металлы: серебро, цинк, марганец, пока наконец не дошел до самого легкого — лития.
— Во что же превратился он? — спросил Роберт.
— А потом произошло то, что для химика является самой интересной частью моего открытия. Он превратился в мельчайший сероватый порошок, который, сколько я ни пропускал через него электричество, дальнейших результатов не принес. Этот порошок — первооснова всех элементов, прародитель всего. Короче говоря, это то вещество, существование которого недавно предположил один известный химик и которое получило от него название «протил»[134]. Я открыл великий закон электрического преобразования металлов, я — первый, кто получил протил, поэтому, мне кажется, Роберт, если ни одно из моих начинаний и не закончится успехом, имя мое, по крайней, мере, останется жить в анналах химической науки.
Рассказ мой почти подошел к концу. Ювелир вернул мне тот кусочек золота и подтвердил мой взгляд на его природу и качество. Вскоре я обнаружил несколько способов, позволяющих упростить этот процесс, самый важный из которых — изменение обычного электрического тока, отчего его воздействие становится намного более эффективным. Получив определенное количество золота, я продал его за сумму, позволившую мне закупить лучшее оборудование и более мощные батареи. Таким образом я стал увеличивать объемы работы, что в конце концов закончилось постройкой этого дома и лаборатории, в которой я могу продолжать работу в еще бóльших масштабах. И, как я уже говорил, совершенно не кривя душой, могу заявить, что доходы мои ограничиваются исключительно моим желанием.
— Просто поразительно! — выдохнул Роберт. — Похоже на сказку. Но, наверное, вам ужасно хотелось поделиться своим открытием с другими.
— Я много об этом думал. Я взвесил все за и против и пришел к выводу, что, если о моем открытии узнают, первое, к чему это приведет, будет полный обвал цен на все драгоценные металлы. Место золота заняли бы какие-нибудь другие материалы (скажем, янтарь или слоновая кость), а само золото стало бы дешевле меди, поскольку оно тяжелее, но в то же время не такое мягкое. Никто не заинтересован в подобном исходе, поэтому, если я сохраню тайну и буду пользоваться своим открытием с умом, я смогу превратиться в величайшего благодетеля человечества, который когда-либо жил на земле. Именно эти мысли — и я думаю, что их нельзя назвать бесчестными — и заставили меня хранить молчание, которое я сегодня нарушил впервые.
— О, можете не сомневаться, я не раскрою вашу тайну никому, — с чувством вскричал Роберт. — Уста мои будут запечатаны до тех пор, пока вы сами не разрешите мне говорить.
— Если бы я сомневался в вас, я бы не доверил вам этой тайны. А теперь, дорогой мой Роберт, перейдем от слов к делу. Практика всегда намного интереснее теории. Я и так слишком долго говорил, и если вы не против пройти со мной в лабораторию, я покажу вам практическую сторону своих слов.
Глава XI. Химическая демонстрация
Рафлз Хоу вышел через парадную дверь и, перейдя через посыпанную гравием площадку, направился к входу в лабораторию, тому самому, через который проносили пакеты, привезенные на телеге. Но, войдя внутрь, Роберт понял, что это была еще не сама лаборатория, а большая пустая прихожая, вдоль стен которой были уложены штабелями те самые предметы, которые в свое время вызвали любопыт ство у него и разные предположения у его отца. Однако сейчас они не представляли никакой загадки, поскольку некоторые из них теперь были развернуты — как оказалось, это были большие свинцовые болванки.
— Это заготовки, — сказал Рафлз Хоу, небрежно кивнув на кучу. — Каждую субботу мне привозят телегу. Этого количества хватает на неделю, но, когда мы с Лорой поженимся, нужно будет увеличить объем вдвое. Разумеется, мне нужно очень внимательно следить за качеством свинца, ведь любая примесь отразится и на золоте.
Во внутреннее помещение вела тяжелая железная дверь. Хоу открыл ее ключом, и оказалось, что за ней, примерно в пяти футах, находится еще одна дверь.
— На ночь пол здесь отсоединяется, — заметил он. — Я не сомневаюсь, что среди моих слуг ходят разные слухи про эту запечатанную комнату, так что приходится защищаться от какого-нибудь слишком любопытного конюха или пытливого дворецкого.
Внутренняя дверь провела их в лабораторию, высокое помещение со стеклянной крышей и голыми выбеленными стенами. У стены находились печь и паровой котел, железное жерло его было закрыто, но сквозь щели заслонки пробивался горячий красный свет, и по всему зданию разносилось мощное приглушенное гудение. С обеих сторон стояли ряды огромных лейденских банок. Бесчисленные сосуды были расположены в несколько ярусов. Над ними высились колонны гальванических элементов. Осмотревшись по сторонам, Роберт увидел гигантские колеса, огромные пучки переплетенных проводов, штативы, пробирки, разноцветные стеклянные сосуды, колбы с делениями, бунзеновские горелки, фарфоровые изоляторы, в общем, все то, чему полагается быть в химической или электрической лаборатории.
— Проходите, — сказал Рафлз Хоу, пробираясь между груд металла, кокса, упаковочных ящиков и оплетенных баллонов для кислоты. — Кроме меня, вы первый человек, чья нога ступает по этому полу с тех пор, как отсюда вышли строители. Слуги заносят свинец в переднюю комнату, но дальше не заходят. Печь можно чистить и загружать снаружи. Для этого я держу специального человека. А теперь давайте заглянем сюда.
Он открыл дверь в дальнем конце помещения и взмахом руки пригласил молодого художника войти. Но, переступив одной ногой через порог, Роберт остановился, пораженный тем, что открылось его взору. Стены и пол комнаты, площадью примерно в тридцать квадратных футов, были золотыми. Точнее, большие прямоугольные бруски золота тесными рядами покрывали весь пол, а стены до самого потолка были скрыты за огромными батареями аккуратно уложенных друг на друга слитков. Свет одинокой электрической лампы, освещавшей эту лишенную окон камеру, отражался тусклым холодным желтоватым мерцанием на поверхности бесчисленных кирпичей драгоценного металла и красновато поблескивал на золотом полу.
— Это моя сокровищница, — заметил хозяин. — Как видите, сейчас она почти заполнена. В последнее время мой импорт, так сказать, превосходил мой экспорт. Вы знаете, что сейчас у меня есть и другие дела, поважнее производства золота. Здесь я храню свой товар, пока он еще не продан. Обычно я каждую ночь отправляю в Лондон один ящик. Я держу семнадцать специальных маклеров, которые продают для меня золото. Каждый из них думает, что он единственный мой партнер, и всем им до смерти интересно узнать, где я беру такое количество самородного золота. Они говорят, что мой металл на рынке чистейший. Сейчас самая популярная версия, что я — посредник, представляющий какой-то новый южноафриканский прииск, и не хочу раскрывать его точного местонахождения. Во сколько бы вы оценили все золото в этой комнате? Тут плоды почти недельной работы, кое-что это должно стоить.
— Без сомнения, это какая-то баснословная сумма, — от ветил Роберт, обводя взглядом желтые нагромождения. — Не знаю… Может, тысяч сто пятьдесят фунтов?
— Что вы! — рассмеялся Рафлз Хоу. — Уверяю вас, намного больше. Давайте подсчитаем. Если брать, предположим, по три десять за унцию, хотя это почти на десять шиллингов меньше обычной цены, выходит примерно пятьдесят шесть фунтов за фунт веса. Каждый из этих слитков весит тридцать шесть фунтов, то есть стоит две с лишним тысячи. У каждой из трех стен комнаты сложено по пятьсот слитков, у четвертой из-за двери — только триста, но на полу лежит еще не меньше двух сотен, что вместе составляет приблизительно две тысячи слитков. Как видите, друг мой, маклер, который выложит за содержимое этой комнаты четыре миллиона фунтов, будет думать, что удачно вложил деньги.