Все это напоминало “Театральный роман” Булгакова – увидите автомобиль без колес, человек в тулупе спросит, вы зачем, а вы ему скажете: назначено… Шуша поехал. Все было точно, как описал Джим. Оставил машину у восьмиугольного мавританского фонтана, отделанного керамической плиткой, поднялся по кирпичным ступенькам главного здания. В центре фасада был витраж, стилизованный под Бёрн-Джонса или кого-то еще из прерафаэлитов. Войдя в огромный вестибюль, он ахнул: там стояла черная отливка роденовского Бальзака во весь рост. На ковре под большой картиной Фернана Леже сидели три подростка, увлеченные компьютерной игрой Super Mario 64 на телевизоре Sharp. Таких больших телевизоров Шуша еще не видел.
– Извините, ребята, – обратился к ним Шуша, – где мне найти Марка Поремского?
Один из подростков быстро вскочил на ноги и с неожиданной для американского тинэйджера приветливостью сказал:
– Пойдемте, я вас провожу!
Они поднялись по лестнице, ведущей в большую спальню. На покрытой пледом кровати лежал и читал маленький лысый человечек в больших очках, тренировочных штанах и футболке.
– Пап, – крикнул подросток из двери, – к тебе пришли.
Человечек быстро встал, всунул ноги в шлепанцы и протянул руку:
– Марк Поремский. Вы от Джима?
– Да, Алекс Шульц. Джим просил, чтобы вы рассказали мне о проекте. Работать буду в основном я под его, как он сказал, “неусыпным руководством”.
– Неусыпным, – улыбнулся Марк, – это обнадеживает.
– Я поражен вашим домом, – они медленно спускались по лестнице. – Эти копии Бёрн-Джонса и Родена…
– Это не копии, – сказал Марк. – Раз уж вы интересуетесь искусством, давайте я вам кое-что покажу.
Они спустились в вестибюль, где Шуша сразу обратил внимание на странное сооружение, что-то вроде этажерки, стоящее на большой деревянной платформе; белая полка на круглых ножках поддерживала другую полку на витых ножках, на которой стояла полусфера с палкой. Из палки расходились стилизованные лучи. Вокруг были расставлены скульптуры, мраморная голова с греческими буквами, голова Бальзака, еще чья-то голова и несколько совсем странных предметов.
“Такое мог сварганить только Этторе Соттсасс, – подумал Шуша, – тот самый, которому эти итальянские stronzi[65] так и не послали мой концептуальный проект”.
Они остановились у головы Бальзака.
– Подлинников Родена не существует вообще, – начал Марк. – Через сорок лет после смерти Бальзака французские писатели из Société des Gens de Lettres[66] заказали Родену скульптуру. Срок был восемнадцать месяцев. Роден работал семь лет. Писатели взбунтовались и стали грозить судом. За эти семь лет Роден изучил все что можно про Бальзака, сделал десятки, если не сотни, небольших гипсовых моделей. В конце концов выбрали одну из его моделей, мастера сделали с нее большую гипсовую копию и выставили в Салоне, где она не понравилась никому, кроме художников-импрессионистов.
– Это можно понять, – вставил Шуша. – Это чистый импрессионизм.
– Именно. Поэтому-то за него вступились Тулуз- Лотрек, Моне и даже Сезанн. Роден обиделся и оставил большую гипсовую модель у себя дома. Только через двадцать два года после смерти Родена с этой большой модели сделали бронзовую отливку, которая до сих пор стоит на бульваре Монпарнас. А музеи мира наводнены отливками и копиями, сделанными с маленьких и одной большой модели. Какая-то часть из них – в этом доме.
– Вы, наверное, искусствовед?
– Нет-нет, я любитель.
– А кто вы по профессии?
– Я когда-то преподавал философию в Калифорнийском университете.
Шуша с удивлением смотрел на сказочного гномика в больших очках.
– Никогда не думал, – сказал Шуша после паузы, – что за философию так хорошо платят.
Гномик рассмеялся.
– За философию платят гроши. Мне повезло. Сначала я попал на лекцию одного из самых блестящих мыслителей столетия, Джона фон Неймана, венгерского еврея. От него я впервые услышал слово “компьютер”. А потом я вложил небольшую сумму денег в маленькую компанию, которая потом выросла.
– Как она называлась?
– Вы, возможно, слышали, Intel.
– Что?! И у вас по-прежнему есть их акции?
– Не очень много, но есть. У моего друга Эндрю Гроува их больше, он тоже, кстати, венгерский еврей. Вообще, роль венгерских евреев в создании Силиконовой долины недооценена. Короче, после лекции Джона я решил, что академическая карьера мне не подходит. Я разыскал компанию, которая уже начинала делать компьютеры. Пошел к ним работать. Тот факт, что я ничего не знал о компьютерах, не имел никакого значения – никто ничего не знал о компьютерах, не существовало ни одной книги, ни одного учебного курса. Мы всё придумывали с нуля. Потом я создал свою компанию, потом мою компанию купила компания Xerox, а я стал начальником одного из отделений. Потом мои друзья, занимающиеся полупроводниками, решили создать свою компанию и пригласили меня к ним присоединиться. Так три десятилетия назад началась Силиконовая долина, а я стал обладателем большой коллекции искусства.
– Для души или как инвестиция?
– Нет-нет! Я не дилер. Я не смешиваю деньги с искусством. Только для души. Когда я приобретаю новые вещи, то те, к которым уже остыл, отдаю в музеи. У меня нет запасников. Когда я умру, часть моей коллекции перейдет в галерею Поремского в Иерусалимском музее, часть в музей Лос-Анджелеса, часть в MoMA.
Шуша, взглянув на часы, решил, что надо переходить к делу:
– Давайте теперь поговорим о проекте, которым Джим будет “неусыпно руководить”.
– Давайте, – сказал Марк. – Помните, был такой фильм с Барброй Стрейзанд, “Смешная девчонка”?
– Слышал, хотя не видел.
– Ну да, вы из России. Сценарий написала разочаровавшаяся коммунистка Изобель Леннарт, у которой на этом самом месте стоял дом, довольно уродливый. Когда она умерла, я купил этот дом у ее мужа, снес его и решил построить новый. Меня все- гда привлекал стиль Spanish Revival. Природа и климат Малибу немного похожи на юг Испании, поэтому здесь этот стиль очень прижился. Для интерьера я пригласил Соттсасса.
– Я так и думал! – воскликнул Шуша. – Его стиль.
– Вы тоже его знаете?
– Лично нет, но он великий дизайнер, я прочел почти все, что про него написано.
– Да, да, он мой друг. Он сделал прекрасный дизайн интерьера и украсил его своими парадоксальными композициями. Вот хотя бы эта этажерка, до сих пор не могу смотреть на нее без улыбки. Но главное, он нашел идеальное место для каждого предмета из коллекции. Теперь, через пятнадцать лет, моя коллекция изменилась, и интерьером опять надо заниматься. Я позвонил Этторе. Он сказал, что с удовольствием прилетит распить со мной бутылочку Brunello di Montalcino, но он слишком стар, чтобы работать. Он знает, что я не пью, это была просто итальянская любезность.
– Как жалко!
– Очень, – подтвердил Марк, – но для вас это шанс стать соавтором Этторе.
– Об этом я не мог и мечтать, – сказал Шуша, – но я пожертвовал бы этим шансом за возможность увидеть еще одно творение Этторе.
– Ну что же, – сказал Марк, – я верю, что вы говорите искренне. Это дает надежду, что мы сможем сработаться, под “неусыпным” или без него…
Через неделю Джим сообщил Шуше, что проект отменяется. Марк Поремский умер от разрыва сердца в самолете Лос-Анджелес – Тель-Авив.
Диалог со шпионом
В кабинете Джима сидел высокий пожилой мужчина в костюме и галстуке. Высокий лоб, губы чуть кривит усмешка… Его лицо показалось Шуше смутно знакомым. Но где он мог его видеть?
– Знакомьтесь, – сказал Джим, – это Алекс, а это мой троюродный, или что-то в этом роде, дальний родственник, Джоэл.
– Не такой уж и дальний, – сказал Джоэл.
– Дальний, дальний, не примазывайся! В общем, я убегаю на встречу. Можете тут поболтать, если хотите, пока меня не будет, – сказал Джим и уже в дверях добавил: – Даже по-русски!
– Вы говорите по-русски? – удивленно спросил Шуша.
– Да, конечно, – ответил Джоэл почти без акцента.
– Мне кажется, я вас где-то видел. Вы не могли быть… в Зеленограде?
– Мог – это не то слово, – сказал Джоэл, улыбнувшись. – Я, можно сказать, создал Зеленоград.
Шуша уставился на него.
– Иосиф Вениаминович Берг? Советский шпион?
– Иосиф Вениаминович – да. Советский шпион – нет.
– Но вы же были в одной группе с Розенбергами.
– Был, меня могли арестовать, поэтому пришлось бежать, хотя я никакой секретной информации не передавал…
– Подождите! А радары? А proximity fuse?
Тут настала очередь Иосифа Вениаминовича замереть.
– Откуда такая информация? – спросил он после паузы. – Это вы, наверное, советский шпион?
– Могу рассказать, – ответил Шуша. – Я собирался эмигрировать, и меня вызвали в отдел кадров. Там кагэбэшник стал объяснять мне, какой я дурак, что хочу бежать из СССР, когда умным и честным американцам приходится бежать из Америки. Намекал на вас. Упомянул радары и все остальное. Сказал, что вы никогда не добились бы такого высокого положения в Америке.
– Он прав. Мы получили такие возможности, о каких здесь не могли бы и мечтать. Если нам в чем-то отказывали, звонили Хрущеву, и тут же все получалось. У нас было все, чего не было у советских людей, – машины, квартиры, деньги…
– Довольно странно слышать это от бывшего коммуниста.
– Почему бывшего?
– Тогда при чем тут деньги?
– Я говорю о миллиардах рублей, на которые мы создавали советскую микроэлектронику. Мы не строили себе дач.
– Тогда почему вы здесь?
– Я приехал повидаться с детьми. ЦРУ дало мне понять, что я их больше не интересую. К сожалению, всего хорошего, что было в СССР, больше нет. Страна копирует Америку, причем берет самое худшее. Но ваш кагэбэшник прав, вы сделали глупость. Я тут зашел в супермаркет – все в Америке, как вы уже заметили, супер, экстра или мега – на полке двадцать шесть сортов горчицы. Кому это нужно? Зачем такое расточительство ресурсов и человеческого труда! В ленинградском гастрономе был один сорт горчицы, и всем хватало.