баграми и ведрами.
— Все в порядке, проезжайте, товарищ капитан, — козырнул старший сержант на пропускном посту. — Комендатура в центре города, улица Центральная, 99. Там у фрицев тоже комендатура была, перешла, так сказать, по эстафете. Не удивляйтесь, там такой бардак…
Мотоциклы медленно ехали по Центральной улице, огибая воронки от снарядов, горы мусора. Над отдельными зданиями уже развевались красные полотнища. У посеченного осколками магазина стояла полуторка с хлебной будкой, красноармейцы раздавали населению хлеб. К машине выстроилась длинная очередь. Красовались распотрошенные пулеметные гнезда, скорбно возвышались обугленные останки танка «Т-34». Тела убитых с улиц убрали, но кровь еще не отмыли, она была везде — на заборах, в воронках. На подъезде к комендатуре ветхая полуторка застряла в колдобине. Ее выталкивали несколько красноармейцев, вибрировал и сотрясался двигатель под крышкой капота. Мат в помощь, как говорится… Объезжать это «несчастье» пришлось по обочине.
На центральной городской площади тоже было людно. У здания комендатуры — краснокирпичного «купеческого» особняка — толпились люди в форме и штатском. Здание выглядело целым, но в окнах не осталось ни одного стекла. Бурые пятна забросали землей. Красные флаги со свастикой уже стряхнули, они валялись под крыльцом, и люди с удовольствием по ним топтались. Развевались красные флаги с серпом и молотом. Площадь оцепили автоматчики комендантской роты. Из подвалов выгоняли оборванных, окровавленных людей. Они слепо щурились, затравленно смотрели по сторонам. Солдаты не скупились на удары прикладами, гнали пленных к грузовику с откинутым задним бортом. «Полицаи, — догадался Алексей, — добровольные помощники вермахта». Пленные безропотно подчинялись, закрывались руками. «На хрена их везти в район, товарищ капитан? — выкрикивал какой-то злобный красноармеец. — Выстроить у стенки, да всех в расход! Мы что теперь — их кормить обязаны, бензин на них переводить?» «Отставить разговорчики! — ругался худощавый капитан. — Всех в машину и в район — судить предателей будем, каждому воздастся за грехи его тяжкие!»
На площади собралась изрядная толпа. Двое или трое что-то злобно выкрикивали, остальные угрюмо наблюдали за происходящим.
Алексей с досадой посмотрел на часы. Начинало темнеть. Слишком долго копались. Поздно выехали из Ложка, да и дорога оказалась тернистой, ждали, пока саперы настелют накат на разрушенный мост, потом дважды сворачивали не туда, карты безбожно врали, а проселочных дорог оказалось больше, чем предполагалось. Регулировщиков не выставили — слишком стремительно прокатилась по местности красноармейская лавина. Потеряли драгоценное время, помогали вытаскивать из кювета застрявших связистов. «Замечательно, — беззлобно ворчал под нос Коля Одинцов. — Недолго продержался немецкий порядок. Снова, куда ни глянь, — милый сердцу советский бардак…»
— Что за народные гуляния, капитан? — спросил Макаров, доставая служебное удостоверение.
Жилистый офицер резко повернулся, нервы у всех ни к черту, — сглотнул, мельком глянув на красную книжицу, как-то подтянулся, козырнул:
— Здравия желаю… товарищ капитан. Комендант Калачана капитан Несмелов. Выполняем приказ — всех пленных под конвоем доставить в район. Немцев уже увезли, остались эти сволочи… Видите, что творится? У парней руки чешутся, моя бы воля, самолично бы всю толпу на удобрения… Но нельзя, советская законность, итить ее… А мы, между прочим, восемнадцать бойцов потеряли, когда с этими подонками схлестнулись…
— Ничего, им воздастся, — успокоил Алексей. — Советская законность — превыше всего. Доложите обстановку.
Люди угрюмо смотрели, как красноармейцы закрывают борт. Конвойные последними забирались в кузов, зуботычинами тесня пленных к кабине. Машина, чадя зловонным дымом, уходила с площади. Ей в хвост пристроился грузовик с открытым кузовом — дополнительная охрана на случай непредвиденной ситуации.
— Сами видите, полная неразбериха, — вздохнул Несмелов. — На весь городок только наша рота — восемьдесят шесть штыков да три офицера. Наши ушли на запад, по лесам рассосались, заглохло, кажется, наступление. Весь день дорога через город пустая, ни людей, ни техники. Мы люди маленькие, нам не докладывают, где именно развивается наступление. Раньше канонаду на западе слышали, а сейчас совсем тихо стало. Несколько дозоров выставили на западной окраине — с ними телефонная связь. Зачищаем частный сектор — «набело», так сказать. Пару часов назад засекли немецкую группу, отсиживались в подвале на Подъемной улице. Пацан прибежал — сообщил, что немцы его маманьку повязали и никуда не отпускают. Мы их окружили, гранатами забросали, хату спалили… Четверо их было и унтер-офицер при них. Все раненые, оборванные. Сдаваться не хотели, отстреливались до последнего, потом с ножами бросались. Пришлось уничтожить всю группу. Двоих потеряли. И маманьку пацана не уберегли, ее фашисты кончили. Теперь не знаем, что с пацаном делать, ревет, с ума сходит, мы его в медсанбат на всякий случай определили… В лазарете три десятка раненых, много тяжелых. Обещают утром прислать машины, всех увезти в район — там бывший немецкий госпиталь, он уцелел, условия лучше, чем здесь. — Он снова вздохнул и развел руками: — Людей не хватает, не знаем, за что хвататься. Но ничего, наладим мирную жизнь, нам местные товарищи помогают, те, что не были замечены в сотрудничестве с оккупантами…
— Много предателей? — спросил Алексей, провожая взглядом уходящие машины.
— Много, — вздохнул Несмелов. — Военнопленных сюда сгоняли, согласившихся работать на фашистов. А еще в сорок первом ворота колонии для уголовников открыли под Раменкой, ее не успели эвакуировать, слишком быстро мы тогда отступали. Целая комиссия, говорят, работала, отбирали недовольных нашей властью, кому оружие давали, кого во вспомогательные подразделения отправляли. Ну, и прижились тут эти упыри, два года терроризировали местное население… Вопрос позволите? Вы по какому-то конкретному делу?
— Нет, капитан, в отпуск приехали, — улыбнулся Алексей. — Говорят, на Баратынке рыбалка знатная.
— Может, и знатная была, — мрачно отозвался Несмелов. — Только сейчас в ней трупов больше, чем рыбы…
— Что известно по объекту, сооруженному немцами за Шагринским лесом? Там размещалась школа абвера и… парочка сопутствующих учреждений.
— Есть такой объект. Но нам туда дорога заказана, да и слава богу. Там все заблокировано. Нам пришло распоряжение выделить им дополнительный взвод для охраны… как будто бойцов девать некуда.
— Моей группе предписано явиться на объект. Выделите людей для сопровождения? Не волнуйтесь, капитан, они назад вернутся.
— Да езжайте, мне-то что, — пожал плечами Несмелов. — У каждого своя задача. От центра города километра четыре — если на север. Немцы там дорогу хорошую проложили, трудно ошибиться. Выделю людей, если хотите. Только знаете… — Он вдруг помялся и добавил: — Решать, конечно, вам, я не знаю, какой у вас приказ… Уже темнеет, там нет электричества, ноги сломаете в этих подземельях. Лейтенант Ходасевич там был, сопровождал выделенный взвод. Говорит, серьезный объект, но наши его полностью контролируют. Человек тридцать там, все входы-выходы стерегут. Мощные стальные двери заблокированы, без электричества не открыть. Можно подорвать, но тогда есть угроза обрушения подземных конструкций. Утром должны прибыть специалисты, будут разбираться, что там с энергией… Хотите туда — езжайте, но вряд ли найдете, где переночевать. Советую провести ночь в городе, подберем вам жилье, отоспитесь, отдохнете по-человечески, а уж утром — в добрый путь. Решайте, мое дело предложить.
Алексей колебался. Приказа не терять ни минуты вроде не было. Охрана пустит на территорию школы абвера только «Смерш». Какой смысл ходить кругами всю ночь вокруг запертых бункеров?
Люди, собравшиеся на площади, подходили ближе, видимо, ждали, что новая власть в лице коменданта скажет что-то доброе. Немцы убивали, терроризировали, но при них хоть какой-то порядок был. Детишки жались к матерям и бабушкам. В толпе было несколько пожилых мужчин. Алексей перехватил взгляд невысокой молодой женщины. Одета неброско — в длинной юбке, затертом жакете, голова повязана платком, тонкое обостренное лицо, с выступающими скулами, глаза окружали серые круги. Она смотрела как-то странно, потом опустила голову, отвернулась. Ее загородили другие люди.
— Граждане, внимание! — поднял руку комендант. — Я отвечу на все накопившиеся вопросы через тридцать минут у здания исполкома! Пошумите там, сообщите соседям — пусть придет побольше людей! Я не намерен все повторять дважды! А сейчас расходитесь, нечего вам тут торчать! Все в порядке, товарищи, нет причин для переживаний, Советская власть вернулась навсегда!
Алексей недолго совещался со своими людьми. Идею провести ночь в городе оперативники восприняли с энтузиазмом. Хоть выспаться по-человечески!
— Капитан, на минутку! — Макаров снова поманил пальцем задавленного заботами коменданта. — В здании комендатуры есть место для ночлега?
— Да сколько угодно, — нервно усмехнулся Несмелов. — Если вам привычно спать на стеклах, в лужах засохшей крови… Сейчас устроим, товарищ капитан, — сказал он и подозвал еще не старую, но седую женщину в вязаной кофте: — Ильинична, а ну, поди сюда! Анна Ильинична Божкова, — буркнул он на ухо Алексею. — Активистка ярая, помогает нам тут, весь день суетится. До войны секретарем трудилась в местном отделении облпотребсоюза — потребительскую кооперацию курировала. Старые грамоты свои показывала, почетные значки — схоронила все при немцах, не выбросила… Вроде нормальная баба, из наших… Ну что, Ильинична, пометила свой старый кабинет? — подмигнул он женщине. — Не волнуйся, скоро определим тебя на старую работу, восстановим нашу славную потребительскую кооперацию. Короче, хватит метаться, женщина, без тебя разберемся. Ты где у нас обитаешь — на Рассветной улице?
— Там, Павел Витальевич, — охотно закивала Божкова. — Переулком можно выйти, тут три минуты ходьбы.