– Меня зовут Маккензи Бишоп. – Четыре года, как не стало деда, и ни малейшего соблазна открыться. Ни маме с папой, ни Бену, ни даже Линдс. – И я – Хранитель.
Небо не обрушивается на землю. Никто не умирает. Двери не раскрываются сами собой. Из ниоткуда не возникают члены Отряда и не уводят меня с собой. И только Уэсли Айерс так светится от радости, что с лихвой хватило бы для нас обоих.
– Я патрулирую Коридоры, – говорит он.
– Я охочусь за Историями, – продолжаю я.
– И возвращаю их в Архив.
Наша перекличка превращается в игру, полную шепота и переглядываний.
– Я скрываю, кто я на самом деле.
– Я борюсь с мертвыми.
– И вру живым.
– И я одинока.
И тут я понимаю, почему Уэсли улыбается, хотя улыбка так не идет к его подведенным глазам, иссиня-черным волосам, жесткому подбородку и испещренной шрамами коже.
Я больше не одинока. Эти слова крутятся в моей голове, вокруг него, наших колец и ключей. И я тоже начинаю улыбаться.
– Спасибо тебе.
– Не за что, – говорит он и смотрит наверх, в небо. – Уже поздно. Мне пора.
На короткий глупый момент я вдруг пугаюсь, что он уйдет и больше не вернется, а мне придется остаться с этим неохватным одиночеством. Я подавляю чувство паники и делаю над собой усилие, чтобы не последовать за Уэсли к дверям студии.
Вместо этого я продолжаю стоять на месте и наблюдаю, как он прячет ключ под рубашкой, разворачивает кольцо рисунком внутрь. Он выглядит так же, как обычно, и я задумываюсь – неужели и я сама ничуть не изменилась после того, как для меня открылась какая-то новая дверь и так и осталась приотворенной.
– Уэсли, – зову я, и в тот момент, когда он оглядывается, вдруг злюсь сама на себя. – Спокойной ночи, – робко и неуклюже говорю я.
Он улыбается и одним движением сокращает расстояние между нами. Его пальцы легонько поглаживают ключ на моей шее, прежде чем спрятать его мне под воротник. Металл приятно холодит кожу.
– Спокойной ночи, Хранительница, – говорит он и уходит.
Глава десятая
После того как Уэс ушел, я на мгновение задерживаюсь в саду. Смакуя во рту послевкусие наших признаний, я испытываю сладкое чувство свободы и бунта. Чтобы в полной мере насладиться вечерним покоем, я позволяю колючему холодку проникнуть под свою кожу и полностью сосредотачиваюсь на ощущениях.
Дед как-то вывел меня в сад и рассказал, что защитные стены – способные заблокировать шум, исходящий от других людей, – должны казаться именно такими. Броня из непроницаемой тишины. Он говорил, что эти стены намного лучше кольца – они всегда со мной, в моей голове, и могут защитить от всего. Мне только оставалось научиться их возводить.
Но я так и не смогла. Иногда я думаю, что если бы могла вспомнить, каково это – прикасаться к человеку и не ощущать ничего, кроме теплоты кожи…
Но у меня ничего не выходит, а когда я пытаюсь заблокировать шум, становится еще хуже – меня будто бросают на дно океана в хрупком стеклянном аквариуме, а давление и звук пробивают в нем трещины. Дед испробовал все, чтобы меня научить. Поэтому мне остается лишь вспоминать о том, как легко он мог приобнять за плечи собеседника – даже не моргнув, просто и естественно.
Я готова все отдать, лишь бы снова стать нормальной.
Эта мыслишка незаметно прокрадывается в мою голову, но я тут же отгоняю ее прочь. Нет, ни за что. Ничего я не отдам. Я не пожертвую связью, что была у нас с дедом. И тем временем, что провела у ящика Бена. И Роландом, и Архивом, и этим неземным светом и потрясающим ощущением покоя, равного которому мне не доводилось испытать. Это все, что у меня осталось. Это все, что позволяет мне быть самой собой.
Я иду к дверям студии, размышляя об убитой девушке и юноше с окровавленными руками. У меня ведь есть работа. SERVAMUS MEMORIAM. Увидев тучную фигуру за столом в углу, я замираю на пороге.
– Мисс Анджели.
Ее брови взмывают вверх, к пышному пучку прически – я сильно подозреваю, что это шиньон. Секундное удивление, и я понимаю, что меня узнали. Если даже ей и неприятно меня видеть после того, что произошло сегодня утром, она этого не показывает, и я даже какое-то мгновение сомневаюсь, верно ли истолковала ее спешку. Может, она действительно опаздывала на важную встречу.
– Маккензи Бишоп, та, что разносит сласти, – говорит она. Ее голос звучит тихо и почти приветливо. На столе перед ней раскрыто несколько толстых книг с затертыми страницами. Между двумя томами примостилась чашка чая.
– Что вы читаете?
– В основном истории.
Я понимаю, что она имеют в виду те, что по классификации деда начинаются с маленькой «и», и тем не менее слегка вздрагиваю.
– Откуда все это взялось? – Я обвожу рукой тома, занимающие полки.
– Книги? Накопились со временем. Кто-то из жильцов забирал одну, но на ее место приносил две или больше, и студия разрасталась естественным образом. Я уверена, когда Коронадо открывался, полки были укомплектованы классиками в кожаных переплетах, атласами и энциклопедиями. Но теперь это причудливый винегрет из старого, нового и подчас совершенного неожиданного. Прошлым вечером я нашла любовный роман, затесавшийся между адресными книгами. Только представьте себе.
У меня екает сердце:
– Адресными книгами?
Что-то пробегает по ее лицу, и она показывает пальцем с массивным кольцом в сторону полок. Я оглядываю ряды книг и вижу с дюжину более крупных, чем остальные, на которых вместо заголовков значатся даты.
– В них записаны жильцы? – как можно более непринужденно интересуюсь я, разглядывая даты. Самые ранние относятся к прошлому веку, и более старая половина книг – красная, а другая – синяя.
– Поначалу их использовали, когда Коронадо еще был отелем, – объясняет мисс Анджели. – Можно назвать их гостевыми. Те, красные – со времен отеля. Синими они стали после перепланировки.
Я обхожу стол и встаю перед полкой с адресными книгами. Затем снимаю одну и просматриваю. Каждая заключает в себе записи пяти лет, и каждому году отведен отдельный линованный блок с разделителем. Я открываю последний – этот год – и пролистываю его в поисках записей о третьем этаже. В колонке 3F кто-то простым карандашом перечеркнул слово «свободно» и аккуратным почерком написал «Мистер и миссис Бишоп». Пролистнув назад, я выяснила, что до этого квартира 3F два года пустовала, а еще раньше сдавалась некоему Биллу Лайтону. Я закрываю книгу, водворяю ее на полку и тянусь за следующей.
– Что-то ищете? – спрашивает мисс Анджели. В ее голосе чувствуется легкое напряжение.
– Просто любопытствую, – говорю я, просматривая записи о своей квартире. Все еще мистер Лайтон. Потом появляется мисс Джейн Олингер. Я задумываюсь – судя по картинке, которую показали стены, это произошло больше десятилетия назад. К тому же девушка была слишком молода, чтобы жить в одиночестве. Я возвращаю и эту книгу, беру следующую.
Снова мисс Олингер.
А перед ней мистер и миссис Альберт Локк. Недостаточно давно.
А перед ними – свободно.
Вот так обычные люди знакомятся с прошлым.
Затем появляется мистер Кеннет Шоу.
А потом я нахожу то, что искала. Черную стену, мертвое пространство между воспоминаниями и убийством. Я веду пальцем по колонке.
Свободно.
Свободно.
Свободно.
Это не просто колонка. Это уже целая книга гласит «Свободно». Я продолжаю пролистывать книги под напряженным взглядом мисс Анджели. Осталась последняя синяя книжка с подписью «1950–1954».
В 1954 году здесь по-прежнему никто не живет, но, открыв разделитель 1953 года, я замираю.
Колонки 3F нет вообще. Нет всего третьего этажа. Нет и года.
На их месте нетронутые листы. Я пролистываю 1951-й и 1952-й. То же самое. Никаких записей про убитую девушку. Вообще ни о ком. Все эти годы пропали. Первый год, 1950-й, отмечен, но в графе 3F не написано имени. Что сказала Линдси? Никаких записей и сведений. Подозрительное молчание.
Я роняю книгу на стол, чуть не расплескав чай мисс Анджели.
– Вы что-то побледнели. С вами все в порядке?
– Тут не хватает некоторых частей.
Она хмурится:
– Книги очень старые. Возможно, что-то вывалилось и потерялось.
– Нет, – отрезаю я. – Это сделано намеренно.
Квартира 3F пустовала почти два десятилетия после загадочно исчезнувшего промежутка времени. Убийство совершили в эти годы.
– Наверняка, – говорит она больше себе, чем мне, – эти части где-то хранятся.
– Да, я… – И тут меня осеняет: – Вы правы. Вы совершенно правы.
Кто бы это ни сделал, он считался лишь с уликами, хранящимися во внешнем мире, но в Архиве все так просто не уничтожить. Я буквально вылетаю из кресла.
– Спасибо вам огромное за помощь! – выпаливаю я, подхватываю книжку, ставлю ее на полку и спешу дальше.
Мисс Анджели удивленно поднимает брови:
– Но я ничего такого…
– Наоборот. Вы просто волшебница. Спасибо. Спокойной ночи!
Я бегу наружу, в вестибюль Коронадо, и, еще не добежав до двери, снимаю кольцо и вытягиваю ключ из-под воротника.
– Что привело вас в Архив, мисс Бишоп?
За столом Лиза.
Она поднимает на меня глаза, и ручка зависает над фолиантами, громоздящимися у таблички «Соблюдайте тишину», – наверняка это ее придумка.
Ее волосы, как всегда, собраны в пышный пучок, а из-за темно-зеленой роговой оправы за мной следит цепкий, но добрый взгляд. Лиза – Библиотекарь, как Патрик или Роланд, но в отличие от них внешне она гораздо лучше соответствует подобной должности. Если не обращать внимания на то, что один глаз у нее стеклянный – память с тех времен, когда она была членом Отряда.
Я смущенно мусолю в руках ключ.
– Не могла уснуть, – вру я. На самом деле еще не так поздно. Это мой привычный ответ, наподобие того, как в обычном мире люди обмениваются вопросами «как дела» и ответами «нормально» и «хорошо». – Прикольно выглядит, – киваю я на ее ногти. Сегодня у нее золотистый маникюр.