– Но ты был здесь всегда.
– Нужно же кому-то следить, чтобы ты не попала в передрягу.
Роланд нервно постукивает носком кеда.
– И что нам теперь делать?
– Нам – ничего. – Роланд резко вздергивает голову. – Ты просто будешь держаться подальше от всей этой галиматьи.
– Ни за что.
– Маккензи, именно по этой причине я тебя и вызвал. Ты уже и так слишком много рисковала…
– Если ты говоришь об Архивном листе…
– Тебе вообще повезло, что я увидел его первым.
– Это была случайность.
– Это было чистое безрассудство.
– Если бы я знала, что такая операция возможна, если бы у Архива не было столько секретов от собственных сотрудников…
– Хватит. Я знаю, что ты хотела помочь, но тот, кто это делает, очень опасен. И совершенно ясно, что они не хотят быть пойманными. Ты просто обязана уйти с…
– Уйти с дороги?
– Уйти с опасного перекрестка, скажем так.
Я вспоминаю о ноже Джексона и драке с Хупером. Слишком поздно.
– Пожалуйста, – говорит Роланд. – Тебе есть что терять. Позволь мне самому все решить.
Я сомневаюсь.
– Мисс Бишоп…
– Как давно ты работаешь Библиотекарем? – вдруг решаюсь я на прямоту.
– Слишком давно, – уклончиво отвечает он. – Ну же, пообещай мне.
Я заставляю себя кивнуть и тут же ощущаю болезненный укол совести: он заметно приободряется. Видимо, поверил. Он встает и подходит к двери. Я иду за ним, но на полдороге останавливаюсь.
– Может, тебе стоит отвести меня к Бену?
– Зачем?
– В виде прикрытия. На случай, если Библиотекарь-отступник следит за нами.
Он улыбается и отправляет меня домой.
Глава восемнадцатая
Мама частенько говорит, что не существует вещей, которых не мог бы исправить горячий душ. Я варюсь под кипятком уже в течение получаса и ни на шаг не приблизилась к решению своих проблем.
Роланд отправил меня домой, одарив на прощание тяжелым взглядом и просьбой не доверять никому. Это не так трудно, если вспомнить о том, что кто-то пытается уничтожить прошлое и тебя заодно. Я тут же думаю о Патрике, но как бы ни сильна была моя антипатия, стоит признать, что он – образцовый Библиотекарь, а параллельно с ним в Архиве работает множество народа. Это может быть кто угодно. С чего же начать?
Я включаю такую горячую воду, что едва могу терпеть, и обжигаю плечи. После встречи с Роландом я пошла в Коридоры, чтобы развеяться. Это не помогло, и мне удалось вернуть только две самые молодые Истории и наполовину очистить лист. Прошло всего пять минут, и появились три новых имени.
Я искала Оуэна, но безуспешно. Я боюсь, что спугнула его, хотя в Коридорах сложно скрываться долгое время. И тем не менее там существует множество тайников. О которых ему, судя по всему, известно больше, чем мне. Я никогда еще не встречала Истории, которой не хотелось бы, чтобы ее нашли. И почему он не должен прятаться? Ведь его день уже истек, а я – та, кому суждено отправить его назад. И я это сделаю… но сначала я должна понять, что ему известно. А для этого мне нужно заполучить его доверие.
Как заполучить доверие Истории?
Дед сказал бы, что это абсурд. Пока горячая вода заливает мои плечи, я вспоминаю лицо Оуэна и невыразимую грусть в его глазах, когда он говорил о сестре. Не о ее гибели, а о том, как она любила играть с ним, о сказках, фрагменты которых она прятала для него в отеле.
Как-то раз она сочинила для меня сказку и рассовала фрагменты по всему Коронадо: в трещины каменных скамей в саду, под плиты… Понадобилось много времени, чтобы собрать все фрагменты, и даже тогда мне не удалось найти окончание…
Я резко выключаю воду.
Вот возможность расположить его к себе. Щедрый подарок, входной билет в его душу. Это действительно хорошая возможность. Но я тут же падаю духом. Каким образом маленькие клочки бумаги могут сохраниться за шестьдесят лет? Потом я думаю о Коронадо, о его медленном, словно неохотном угасании, и надеюсь, что все возможно. Во всяком случае, не исключено.
Поглядывая на Архивный листок, брошенный на кровати (и хмурясь на пять имен в списке, самому старшему из которых – 18), я быстро одеваюсь. Раньше я жила в ожидании каждого имени и безумно радовалась, когда появлялась новая работа. Теперь я равнодушно засовываю листок в карман. На большой стопке коробок пылится «Божественная комедия» Данте. Сунув книгу под мышку, я иду к выходу.
Папа снова сидит за кухонным столом и приканчивает уже четвертую чашку кофе, судя по пустому кофейнику. Мама сидит рядом, составляя списки. Перед ней лежит сразу пять листов бумаги, и она что-то переписывает с таким рвением, словно надеется внести порядок во всю свою жизнь.
Они одновременно поднимают головы, когда я вхожу.
– Ты куда собралась? – интересуется мама. – Я как раз краску купила.
Одно из основополагающих правил удачного вранья, если такие вообще существуют, – никогда не втягивать посторонних в свои истории. Ведь ты не можешь контролировать других людей. Поэтому когда я говорю «гулять с Уэсли», мне хочется ущипнуть саму себя.
Папа сияет, мама хмурится. Я морщусь как от зубной боли и иду к двери. И тут, к моему счастью, ложь превращается в правду: я открываю дверь, и сталкиваюсь на пороге с худой фигурой в черном.
– И вот, о чудо! – говорит Уэсли, ссутулившись. В руках у него пустая кофейная чашка и коричневый бумажный пакет. – Мне удалось скрыться.
– Легок на помине, – говорит папа. – Маккензи как раз собиралась…
– Скрыться от чего? – перебиваю я папу.
– От гнева Чеза Айерса, в западне которого я мучился долгие дни. Недели. Годы. – Он картинно утыкается лбом в дверь. – Я даже не знаю, как это описать.
– Мы же только вчера виделись.
– Ну и что. А ощущение было такое, что годы. А теперь я пришел молить о кофе и принес конфет, чтобы спасти тебя от гнета и самодурства… – Он вовремя замечает маму, стоящую неподалеку со скрещенными на груди руками. – Ой, здравствуйте!
– А ты, наверное, тот самый парень, – говорит мама. Я закатываю глаза, но Уэсли улыбается. Не с хитрецой, как обычно. Его темные волосы и подведенные глаза не должны сочетаться с такой искренней, почти детской улыбкой, но все ровно наоборот.
– А вы, наверное, та самая мама, – говорит он и протискивается мимо меня в комнату. Переложив пакет в левую руку, он протягивает маме правую. – Уэсли Айерс.
Мама сбита с толку его приветливостью и непринужденным тоном. Я понимаю ее, потому что испытала то же самое.
Он даже не вздрагивает, когда она прикасается к его руке.
– Кажется, я знаю, почему ты нравишься моей дочери.
Он улыбается еще шире:
– Как вы думаете, она пала жертвой моего потрясающего очарования, моей сногсшибательной красоты или дело в том, что я поставляю ей сласти?
Мама смеется.
– Доброе утро, мистер Бишоп.
– Прекрасный день сегодня, – говорит папа. – Идите, развлекитесь как следует. Мы с мамой вдвоем справимся.
– Замечательно! – Уэс берет меня под руку, и на меня обрушивается шум. Я слегка отталкиваю его, пытаясь заблокировать басы, и клянусь себе, что сделаю ему выговор, когда мы останемся наедине.
Мама наливает нам две чашки кофе и провожает до двери. Как только дверь за нами закрывается, я сбрасываю руку Уэсли и выдыхаю.
– Засранец!
– Маккензи Бишоп, – говорит он, когда мы выходим на лестничную клетку, – ты была очень, очень плохой девочкой.
– Почему это?
Он обходит перила.
– Ты втянула меня в паутину своего вранья! Не надейся, что я этого не заметил.
Мы идем через студию в сад. Галантно раскрыв дверь, Уэсли выпускает меня на яркий утренний свет. Дождь прекратился, и, крутя головой во все стороны, я размышляю – могла ли Регина спрятать фрагмент своей сказки где-нибудь здесь? Заросший плющом сад может хранить в себе множество тайников. Но если принять во внимание, сколько прошло лет, вряд ли клочок бумажки мог сохраниться в холод и зной.
Уэс плюхается на скамейку и достает из пакета булку с корицей.
– А куда ты на самом деле направлялась, Мак? – Он протягивает пакет мне.
Я с усилием возвращаюсь в реальность и, присев на краешек скамейки, достаю себе булочку.
– Знаешь, – сухо говорю я, – я тут подумывала о том, что стоит поваляться пару часов на солнце, почитать книгу, насладиться летним отдыхом.
– Все еще пытаешься сократить список на своем Архивном листе?
– Ага. – И поговорить с Оуэном. И выяснить, зачем Библиотекарю могло понадобиться скрывать смерти, произошедшие много лет назад. И сделать все это так, чтобы в Архиве не узнали.
– Ты ведь взяла книжку, чтобы сбить родителей со следа? Как хитро с твоей стороны.
Я отщипываю кусочек булочки:
– Знаешь ли, я просто образец коварства.
– Верю, – с набитым ртом бубнит Уэсли. – А насчет твоего листа…
– Да?
– Надеюсь, ты не обидишься. Я не удержался и решил разобраться с одной историей на твоей территории.
Я каменею. Оуэн. Вот почему мне не удалось найти его сегодня утром. Неужели Уэсли отправил его назад? Я стараюсь говорить как можно равнодушнее.
– Что ты имеешь в виду?
– Под Историей? Ну, знаешь, такую штуку, на которую мы с тобой должны охотиться.
Я стараюсь не выказывать паники:
– Я же говорила. Мне не нужна ничья помощь.
– Достаточно будет простого «спасибо», Мак. К тому же я ее не искал. Она сама в меня влетела.
Она? Я достаю листок из кармана. Восемнадцатилетняя Сьюзан Лэнк исчезла. Облегченно вдохнув, я сползаю на скамейку.
– Хорошо, что мне удалось подключить обаяние, – продолжает Уэсли. – Она подумала, что я ее парень. И стоит признать, это здорово упростило дело.
Он проводит рукой по своим нагеленным волосам, жестким, как иглы дикобраза.
– Спасибо тебе, – мягко говорю я.
– Знаю, это трудное слово. Придется потихоньку привыкать.
Я кидаюсь в него оставшимся кусочком булочки.
– Эй, – предупреждает он, – аккуратнее с моими волосами.