Георгий несколько месяцев жил в семействе Джания.
Вахтанг полюбил Георгия, и всё подбивал его жениться на сестре. Но Георгий видел, что душевная рана у Софьи с рождением ребенка никак не заживает. Софья почитала Георгия родным братом более, чем Вахтанга, и всё время попрекала того за черствость с домашними. Джания только отмахивался от сестры и очень жалел, что она такая дура и не идет замуж за этого русского, другого такого в горах не сыскать.
– Архар тебе нужен, да? – выпив, орал он. – Иди, одни архары кругом!
– Где ты видел архаров на Кавказе? – вяло улыбалась Софья.
Георгий не мог больше оставаться в их семье. Он пообещал ежегодно наведываться к ним и уехал в Россию.
Из Царицына в Москву Суворов добирался общим вагоном. «Хоть бы поезд сошел с рельсов», – думал он. Жить ему не хотелось. Он забрался на третью полку и от нечего делать наблюдал за картежной игрой. Играли четверо, трое одной компании, четвертый – чужак. Играли на деньги. Играли долго, понемногу проигрывая и выигрывая без всякой системы. Суворов задремал, на повороте проснулся, едва не свалившись с полки. Играли уже с заметным азартом. Чужак всё больше и больше проигрывал. Сверху хорошо было видно, как его облапошивают, обмениваясь под столом картами. «Неужели не замечает? Лопух».
– Ребята, я пуст, – сказал проигравший и вывернул свой карман.
– У тебя же еще есть пальто. Сейчас лето, чего его таскать в руках? Ставь на всё.
– А если проиграю? Я на север еду, там даже в июле холодрыга.
– Не проиграешь. Не дрейфь! Должно же подфартить. В карты через раз везет.
– Ладно. Кто сдает?
«Вот же дурак», – подумал Суворов и соскочил с полки на пол. Он совсем забыл о шкатулке, которая была в холщовом мешочке. Она свалилась с полки и больно стукнула его по плечу. Георгий уселся сбоку от игроков. Те взглянули на него, слегка подвинулись и продолжили игру. Напротив полусонная женщина со спицами, как показалось Суворову, неприязненно взглянула на него. Когда в очередной раз игроки передавали под столом один другому карту, они умудрились ее выронить. Лопух заметил это и даже подскочил на месте.
– Вы что? Мухлюете?
Его за рукав усадили на место.
– Ты что? Карта просто упала. Твоя, Сень? Ну да, король твой.
– Он же у тебя был! – снова вскочил Лопух.
– А, так ты подглядывал? Петро, он подглядывал к тебе.
– Точно у тебя! Ведь у него? – обратился Лопух к Суворову. Тот пожал плечами.
– Я точно знаю, что у тебя! А если у него, то почему он тогда не выложил его на даму? – Лопух бросил свои карты на стол. – Я с вами больше не играю!
– Не играй, – равнодушно обронил Петро и потянул с крючка пальто. Лопух вцепился в него.
– Ты это того, не того, – сказал Сеня. – Проигрыш, он и в Берлине проигрыш.
Ему чрезвычайно понравилось собственная присказка, и он громко захохотал. Лопух не разделил его веселье и потянул пальто обеими руками к себе. Отлетела пуговица.
– Жалость какая, – Сеня ударил Лопуха под дых. Тот выпустил пальто из рук. Сеня поднял пуговицу, забрал пальто у Петро и погладил ткань. – Добрая обивка. В рубчик.
– Во что вы его оцениваете? – спросил Суворов у игроков.
– Это смотря для каких целей… – многозначительно произнес Сеня.
– Если играть. Сколько было на кону?
– Сколько было, столько нету. Это у тебя что? Цепочка от часов? Покажь. Хорошие часики. Германские, да?
– Германские.
– Пойдет. Пойдет, Петро? Твои часики, мое пальто.
– Это мое пальто, – тихо сказал Лопух.
– Твое, твое, – успокоил его Сеня. – Было твое, а теперь мое. У нас скоро всё будет обчее! Петро, сдавай.
– Играем вдвоем, – сказал Суворов.
– Не понял.
– Чего ж тут непонятного? Играем вдвоем. Сдаю я, как новенький. Кто играет? Вы?
– Я, – Сеня протянул пальто Петру, тот накинул его себе на плечи.
– Играем в очко, – Суворов небрежно перетасовал колоду, заметив, что снизу легла десятка треф, протянул карты Сене, чтобы тот сдвинул их. – Один раз. Пан или пропал.
Сеня и остальные игроки впились в его руки взглядами. «Ничего, – усмехнулся Суворов, – уроки Лавра не пропали даром». Тот не мог уследить за движениями его пальцев, когда он передергивал карты. Раздал по две карты. Сеня взял третью. Подумал.
– Еще.
Суворов протянул ему крестовую десятку. Сеня раздраженно кинул карты на стол.
– Сеня, а ведь эта десятка снизу была, – вставил Петро.
Сеня схватил за руку Суворова. Тот высвободил ее.
– Ну и что, – спокойно сказал он. – Они на то и карты, что бывают и сверху, и снизу.
– Перед тем, как снять, она была снизу! – настаивал Петро.
Суворов улыбнулся:
– Так кто тут подглядывает? Была снизу, вот ее и сдвинули наверх.
– Я снял где-то на четверть, – неуверенно произнес Сеня.
– Я не считал, – по-прежнему улыбаясь, спокойно сказал Суворов.
Он взял с плеч Петро пальто и стал его протягивать Лопуху, собираясь восстановить справедливость в вагоне пассажирского поезда. Но тот вдруг вскочил и даже взвизгнул:
– А я видел! Я видел, как он эту десятку взял снизу!
Все трое вскочили. Суворов с улыбкой глядел на них.
– Вы ошибаетесь, – сказал он Лопуху. «Уж кто тут лопух, так это я», – подумал он.
– А я говорю, что видел! Что, мне одному проигрывать?!
«Кому же это я решил помочь? Поделом!»
Петро и еще один сели. Сеня продолжал стоять, глядя то на Лопуха, то на Суворова.
– Вы не могли этого видеть, – настаивал Суворов. – Этого просто не могло быть.
Неожиданно подала голос баба, которая дремала за своими спицами на краю скамьи.
– Я глядела за вами. Этот смухлевал, – она кивнула головой на Суворова.
«Пропал, не отвертеться. Женщинам больше верят в таких делах. И прекрасно!»
– Ну-ка выйдем, – хмуро сказал Сеня и потянул Суворова за рукав. Георгий с улыбкой, несколько озадачившей Сеню, освободил свою руку. Они вышли в тамбур. За ними подались и Петро с третьим.
– Я вот только не понимаю, что этим нужно? Мы вроде как вдвоем играли, тет-а-тет.
– Чего? Какой такой тетет? В очко мы играли. Щас поймешь, что им нужно.
Суворов понял, что ему не справиться с ними, так как наверняка у них есть оружие, хотя бы финки или заточки. На мгновение охватила паника, но он подавил ее. «Ты смотри, жить-то хочу», – как бы со стороны взглянул он на самого себя. Тут же в голове мелькнула комбинация побега. «Из этого закутка силой не вырваться. Во всяком случае, без потерь. Занесло же меня. Урок на всю жизнь». Его вдруг пронзила мысль, что жизни-то, может, осталось всего на минуту. Он учуял, как его охватывает животный, прямо тошнотный страх, хотелось рвануть отсюда сломя голову, лишь бы спасти свою шкуру. «Жить-то и впрямь хочу – вот это прекрасно!» Он взял себя в руки. Похоже, эти колебания не отразились на его лице, так как Сеня продолжал с некоторым недоумением взирать на ясное улыбающееся лицо Суворова.
– Пусть постоят все-таки там, – попросил Суворов. – Джентльменам пристало беседовать конфиденциально.
Сене явно понравились слова «джентльменам» и «конфиденциально», обращенные непосредственно к нему. Да еще «пристало» и «беседовать».
– Усекли? – хмуро спросил он у спутников. Те потоптались и вышли. Петро хмыкнул и хрястнул дверью. Постучал по стеклу кончиком ножа.
– Наивно и глупо, – кивнул на него Суворов.
Сеня сделал страшное лицо, Петро убрал нож.
– Вот вы, я вижу, умный человек. Неужели вы думаете, что я стал бы рисковать из-за того идиота? Рискнул только ради риска. Привык рисковать. Фаталист, знаете ли. Думал, выиграю, верну лопуху пальто. Не выиграю, дома еще одни часы есть. Кстати, сверху я прекрасно видел вашу игру. Так что инцидент исчерпан? А с пальто можете делать всё, что вам заблагорассудится. Мне оно ни к чему.
Суворов, улыбаясь, смотрел в глаза Сене. Тот отвел их.
– Ладно, чего там, лады. А это что? – он пощупал мешочек. – Коробка? Что в ней?
– Золото! – хохотнул, совсем как Лавр, Георгий.
– Ну ты даешь!
Когда они вернулись на свои места, Сеня взял оторвавшуюся от пальто пуговицу и, вдавив ее Лопуху в нос, процедил:
– Дуй отсюда, понял? Минута на сборы. А ты помолчи! – бросил он бабе со спицами.
Баба фыркнула и вся передернулась.
XXI
Георгий в июне приехал в Москву, оттуда добрался до Волоколамска и к вечеру попал в Перфиловку. Нашел дом, где хозяйничали Иван Петрович с женой Феней, постучал в дверь. Солнце уже село. Было глухо, и местность напоминала картину Васнецова. Дверь открылась не сразу. В дверях стоял еще моложавый старик с приветливой улыбкой. Пригласил гостя в дом. И не допрашивая его ни о чем, предложил прежде всего хлеб-соль. Пища была натуральная, запивалась квасом. Отужинав, Георгий представился.
– Я так и подумала, соколик, – сказала баба Феня. – Нам Лавруша тебя именно так и расписывал. Говорил, что придешь в начале лета, еще до ягод.
– Когда расписывал? – спросил Георгий, плеснув себе из махотки еще кваску.
– Да давеча.
Георгий едва не поперхнулся квасом.
– Хороший квас, – откашлялся он.
– Забористый, – согласился Иван Петрович. – Никак изумился этому известию?
– Изумился, – признался Георгий.
– Изумляться тут нечего. Место у нас тут особое. Сны вещие снятся.
– Прямо как в сказке, – пробормотал Георгий.
– Ага, соколик, как в сказке. Они, сказки-то, тут аккурат и родились все, в этих краях. Все мы тут знаем про вашу жисть, и про нэп ваш, и про гибель Лавра. Скорбели, да знали об том заранее. Уберечь вот только никак не могли, поскольку уж очень в дальних краях обретался он в последнее время. Во сне вот только разве что и сообщал о себе, о тебе, о Софье.
– О ком?
– О Софье. О Софье-голубушке. Как сынок-то ее? Уж ползать, почитай, начал?
– Начал, – сказал Георгий и решил более ничему не удивляться. И впрямь тут, наверное, край если не сказок, то просто сказочный.