— Внимание, преподобные господа, — предупредил басом отец Лоуэлл, капеллан аббатства, просунув голову с тонзурой в дверь библиотеки, и отступил с дороги.
В библиотеку вошел отец Калберт, энергичный молодой аббат семинарии, в сопровождении нескольких преподавателей и священников-гостей, и все четыре кандидата, поспешно поправляя облачения, обратили к ним свои взгляды. Денис и другие помощники отошли в сторону, и все низко поклонились, когда Калберт поднял руки, благословляя, и произнес положенное приветствие.
— Pax vobiscum, filii mei.
— Deo gratias, Reverendissimus Pater, — ответили они в унисон.
— Ах, какие прекрасные выйдут из вас священники, — сказал Калберт, улыбаясь и одобрительно разглядывая своих подопечных. Затем он обратился к семинаристам-помощникам. — Можете идти на свои места, а я скажу вашим братьям несколько слов напоследок.
Денис, потупив взор, как подобает, послушно вышел вслед за остальными, но, проходя мимо Джориана, послал ему мысленно слова прощания, словно бросил вызов — не Калберту, ибо тот был многомудрый и святой человек, а жестокому закону, который превратил этот день радости в день страха для его друга. Без физического контакта, помогающего ментальной связи, и без сосредоточенности на ней Джориана посыл этот отнял у него много энергии, но он не пожалел об этом, ибо успел ощутить слабый, но полный благодарности отклик друга, прежде чем за ним закрылась дверь.
Он едва сознавал происходящее, когда шел потом по монастырскому двору и занимал со своими однокашниками положенные места в процессии позади несущих крест и кадила, когда пел вместе со всеми вступительный гимн — сердце его возносилось в неустанной молитве, чтобы Джориан благополучно прошел посвящение и чтобы Господь не поразил никого из них за дерзость.
— Jubilate Deo, omnis terra, — пел он. — Servite Domino in laetitia. Introite in conspectu euis in exsultatione...
Воскликните Господу, вся земля. Служите Господу с веселием. Представайте пред лице Его с пением...
Церковь Заступника была переполнена, из-за приезда на посвящение архиепископа и родственников нынешних кандидатов из знатных семей — Джориан тоже был знатного рода, но из родни его почти никого не осталось в живых. Это было, кстати, еще одной из причин, по которой первым позволили рискнуть Джориану, ибо в случае разоблачения никакие церковные или мирские наказания не могли угрожать мертвым — даже мертвым Дерини. Денис Арилан, входя с процессией в битком набитую церковь, весь напрягся в ожидании приближавшегося испытания.
Алтарь сиял свечами. Сверкали, отражая свет, подсвечники и алтарная плита. Привычный запах воска и ладана успокоил немного душу Дениса, наполнил ее прежней радостью, и, благоговейно сложив на груди руки, он проследовал на свое место в правом крыле хоров, располагавшихся по обе стороны от алтаря.
— Bendicte, anima mea, Domino, — запел хор другой псалом. — Et omnia quae intra me sunt nomini sancto eius... Благослови, душа моя, Господа, и вся внутренность моя — святое имя Его...
Процессии архиепископа, казалось, не будет конца; ее состав не сулил ничего доброго Дерини, случись таковому быть уличенным сегодня в обмане. И одного архиепископа хватило бы — то был ярый ненавистник Дерини, Оливер де Нор, архиепископ Валорета и примас всего Гвиннеда, про которого говорили, что в бытие свое странствующим епископом он отправил на костер не одного Дерини, — но с ним было еще двое священников, также имевших репутацию злостных гонителей Дерини. Отец Горони, капеллан архиепископа, отыскавший и отправивший на казнь несколько магов. И священник по имени Дарби, постепенно приобретавший печальную известность и назначенный недавно пастырем расположенного по соседству прихода Святого Марка — по традиции этот пост был переходной ступенью для привилегированных сынов церкви к сану епископа. Все церковники Гвиннеда слышали об Александре Дарби, чей трактат о Дерини, который он написал, еще учась в семинарии Грекоты, стал рекомендованным чтением для всех стремящихся к духовному сану.
Но уже не время было размышлять об опасности, которую представляли собой посетители Arx Fidei. Время было думать о Джориане, который появился в конце процессии, ведомой аббатом Калбертом, среди остальных трех дьяконов со свечами в руках. Если молодой Дерини и питал какие-то страхи по поводу предстоящего, на серьезном лице его отражалась лишь сдержанная радость, ибо близился миг, к которому он готовил себя всю жизнь. И Денис снова начал молиться, так, словно никогда раньше не молился, прося пощадить Джориана; и некоторое время потом казалось ему, что молитва его услышана.
Молния не поразила Джориана де Курси, когда его вызвали и он ответил «Adsum» и, преклонив колени, передал с почтительным поклоном свою свечу архиепископу. И не прилип к небу его язык, когда он отвечал на ритуальные вопросы. И не пал он мертвым, когда архиепископ возложил руки на его голову, благословляя и посвящая в сан, и когда это сделали остальные священники, и когда ладоней его коснулось святое помазание.
Когда же облаченный наконец в белую ризу и епитрахиль священника Джориан и остальные посвященные двинулись вослед за архиепископом к алтарю, дабы отслужить свою первую в жизни мессу, Денис начал верить, что все пройдет благополучно. Джориан уже получил причастие из рук архиепископа де Нора и сам вышел со святыми дарами причащать соучеников и прихожан, и вот тут-то внезапно восторг на его лице сменился изумлением, и юноша неожиданно споткнулся.
— Иисусе сладчайший, помоги мне! — услышал Денис слабый голос Джориана, и молодой священник, побледнев, упал на колени и схватился за ограду алтаря, едва не выронив святые дары.
Отец Ориолт, посвященный в сан одновременно с Джорианом, не растерялся и подхватил дароносицу, и тут архиепископ де Нор, передав свои дары отцу Горони, устремился к скорчившемуся у ограды Джориану, а с другой стороны к нему заторопился аббат Калберт.
— Джориан, вам плохо? — спросил Калберт, поддерживая юношу за плечи.
Их окружили священники, и ответа своего друга Денис не слышал, как не слышал и дальнейших реплик, но сомневаться в недомогании Джориана не приходилось — тот совсем сполз на пол и исчез за фигурами святых отцов. По знаку де Нора Горони принес из алтаря собственный потир архиепископа, и Джориану дали из него выпить, но это не помогло. Наоборот, юноше стало еще хуже.
Затем Джориана подхватили Ориолт и отец Риордан, наставник младших классов, и отвели в ризницу, следом отправились де Нор и аббат. Что-то здесь не так, — думал в смятении Денис. Неужели это Бог поразил Джориана?
Он не мог поверить в это, но чем же тогда объяснить то, что произошло? Джориан был вполне здоров. И утром, когда Денис помогал ему одеваться, чувствовал себя прекрасно. Он не мог растеряться и утратить самообладание, когда приступил к исполнению своих новых обязанностей, поскольку, будучи дьяконом, достаточно часто помогал священнику причащать паству.
И единственное, что приходило на ум, — эта внезапная слабость Джориана как-то связана с тем, что он Дерини. Бог его поразил, как и утверждали легенды; и когда настала очередь Дениса идти к причастию, он невольно напрягся, ожидая, что Господь поразит сейчас и его, как виновного в том же грехе.
Освященная облатка, которую Денис принял от отца Горони, показалась ему суше, чем обычно, и комом стояла в горле, когда он возвращался на место, но божественный гнев его все-таки не поразил. Правда, он еще и не бросил вызова Святой Церкви, пройдя посвящение в сан.
Всю службу он думал только о Джориане, тревожась о его состоянии. Архиепископ вскоре вышел из ризницы вместе с Ориолтом и продолжил как ни в чем не бывало раздачу причастия, но в ризницу на это время удалился отец Дарби; а потом де Нор снова ушел туда, и вместо него службу завершал отец Горони.
Джориан так и не вышел дать свое первое благословение, как остальные новоиспеченные священники, и по окончании службы в ризницу разрешили пройти только лицам из свиты архиепископа. На праздничной трапезе Джориан тоже не появился — архиепископ же пришел с опозданием, без своего капеллана и отца Дарби.
Ни архиепископ, ни аббат во время трапезы ни словом не обмолвились о Джориане, хотя не могли не понимать, что семинаристы и гости аббатства должны обсуждать происшествие, пользуясь отменой на праздничный день правила Молчания. И никто не осмелился спросить о нем. Только после вечерней службы, когда учащиеся собрались без посторонних, хмурый аббат Калберт поднялся на кафедру и сдержанно призвал всех к вниманию.
— Дорогие мои дети во Христе, как это ни тяжело, но мой долг рассказать вам о Джориане де Курси, — начал он, и от тона его и от того, что он пропустил новое звание Джориана, Дениса пробила холодная дрожь, — я знаю, все вы встревожены. И очень хотел бы сообщить вам, что с Джорианом все в порядке... или даже, что он умер. К несчастью, я не могу сказать ни того, ни другого. Ибо Джориан де Курси оказался шпионом Дерини, засланным к нам.
Слова эти прозвучали вполне бесстрастно, но все, услышавшие их, разинули рты. Дениса охватила паника, и, борясь с бессмысленным и могущим оказаться роковым порывом к бегству, он задействовал все свое умение Дерини, чтобы выглядеть спокойным, не более потрясенным, чем остальные, и только на руках его, которые он, стиснув, поднес к губам в безмолвной молитве за Джориана, побелели от напряжения костяшки пальцев.
Семинаристы начали переговариваться, сначала шепотом, потом все громче, Калберт поднял руку, призывая к молчанию, и все немедленно затихли.
— Никто из нас до сегодняшнего дня не подозревал об этом. Дерини владеют искусством обмана — но никакая магия не обманет Владыку Воинства Небесного! Господь поразил Джориана де Курси за гордыню и непослушание, и слуги Божий свершат правосудие. Завтра Джориана де Курси отвезут в Валорет, где он предстанет перед трибуналом архиепископа. Некоторых из вас могут попросить дать показания под присягой о его пребывании здесь, в