При выходе из дома я задержался у столика охраны. Парень с извиняющимся лицом кивнул и подал рукой знак проходить. Мы с Мышем покинули дом, ни на минуту не сомневаясь в своей гетеросексуальности.
А потом я сел в «жучок» и отправился домой посоветоваться с Падшим ангелом.
Глава 9
По дороге домой я купил гамбургеров: четыре штуки мне и четыре — Мышу. Еще я купил луковых колечек, но Мыш не получил ни одной, потому что мой костюм высшей химической защиты находился в чистке.
Мистер же, как старший по званию, получил одно колечко. Он откусил кусочек, с минуту погонял остаток по полу кухни, а потом помурлыкал у двери, чтобы я выпустил его на вечерний променад.
Когда я покончил с ужином, было уже начало одиннадцатого, и я потешил себя мыслью, не отложить ли мне дальнейшие следственные действия до завтра, чтобы иметь возможность хорошенько выспаться ночью. Что-то в последнее время ночные вахты даются мне немного труднее, чем в те славные времена, когда мне только-только исполнилось двадцать и во мне бурлило то, что мой старый наставник Эбинизер Маккой называл «уксусом».
Дело тут не в том, чтобы просто не заснуть. Конечно, в те дни мне было проще не обращать внимания на усталость и сохранять концентрацию. Но это я худо-бедно могу и сейчас, а вот отходить от подобных авралов теперь сложнее. Каждая бессонная ночь обходится мне теперь в пару дней ограниченной работоспособности. Все травмы и ранения последних лет тоже сказываются. Будь я нормальным смертным, я бы давно уже ковылял на негнущихся ногах, охая от боли, как профессиональный футболист или боксер к концу карьеры.
Но я не нормальный смертный. Те мои свойства, благодаря которым я могу заниматься магией, радикально увеличивают продолжительность жизни, а также помогают постепенно исцелиться от ранений, которые у нормального человека сказывались бы до самого конца. Не то чтобы это очень помогает мне в повседневной деятельности, но с учетом всего того, что досталось на долю моего многострадального тела, я рад и этому. Могло быть и хуже. Потеря руки — тяжелый удар для любого. Жить три или четыре столетия без перспективы рано или поздно восстановить ее было бы совсем, как нынче говорится, западло.
Перспектива поспать манила. Но Томас, возможно, нуждался в моей помощи. Вот умру — отосплюсь как следует.
Я взглянул на свою изувеченную руку, взял гитару и уселся на диван. Потом зажег несколько свечей и, сосредоточившись на обожженной кисти, принялся за дело. Сначала несложные гаммы и аккорды, потом еще несколько упражнений для разогрева, потом спокойная, негромкая игра. Конечно, стопроцентно здоровой свою руку я бы никак не назвал, но она была уже гораздо лучше, чем прежде, да и пальцы наконец-то достаточно слушались меня, чтобы хоть отдаленно воспроизводить мелодию.
Мыш вскинул голову и посмотрел на меня. Негромко вздохнув, он поднялся с места и побрел в спальню, а затем прикрыл за собой дверь носом.
Развелось тут критиков…
— Ладно, Лаш, — произнес я, не прекращая игры. — Давай поговорим.
— Лаш? — произнес негромкий женский голос. — Я наконец-то заслужила у тебя ласкательное прозвище?
Только что в кресле передо мной никого не было, а мгновением спустя в нем — фьють — волшебным образом возникла женщина. Высокая, футов шесть, атлетического сложения. Обыкновенно она являлась мне в образе пышущей здоровьем молодой особы, красивой, но не вызывающей внешности, и была одета в короткую, выше колен, античную тунику. На ногах у нее красовались кожаные сандалии со шнуровкой до щиколоток. Цвет ее волос время от времени менялся, но в целом внешность оставалась неизменной.
— С учетом того, что ты Падший ангел, в буквальном смысле слова старше времени и способный на мысли и действия, постичь которые до конца я не в состоянии, тогда как я всего лишь смертный со способностями чуть выше средних, мне это представляется скорее почти неприкрытой дерзостью. — Я улыбнулся ей. — Лаш.
Она откинула голову и рассмеялась, на вид искренне.
— Слышать это от тебя не так оскорбительно, как от любого другого смертного. И в конце концов, я же не та, о которой ты говоришь. Я всего лишь ее тень, представитель, гость в твоем сознании.
— Гостей приглашают, — возразил я. — Ты больше похожа на торговца пылесосами, который уговорил пустить его в дом и не хочет уходить.
— Туше, хозяин мой, — признала она. — Хотя хочу надеяться, что я оказалась полезнее и значительно вежливее, чем названный тобой персонаж.
— Даже так? — сказал я. — Это не отменяет того факта, что тебя никто не приглашал.
— Так избавься от меня. Возьми монету, и я воссоединюсь с остальной своей частью. Ты избавишься от меня, и все.
— Угу. — Я презрительно фыркнул. — Именно. До тех пор, пока Большая Сестра не залезет в мою голову целиком, превратив меня в сумасшедшую игрушку, и я не сделаюсь монстром наподобие остальных динарианцев.
Ласкиэль — Падший ангел, все существо которого в настоящий момент находилось в замурованном у меня в подвале древнем римском динарии, — умиротворяюще подняла руку:
— Скажи, разве я не с уважением относилась к твоему жизненному пространству? Разве я не вела себя так, как ты просил: неподвижно, беззвучно? Скажи, хозяин мой, когда я в последний раз вмешивалась, когда говорила с тобой?
Я взял неверный аккорд, поморщился и начал этюд сначала.
— В Нью-Мехико. Только не говори, что об этом просил я.
— Разумеется, ты, — возразила она. — Выбор всегда за тобой.
Я мотнул головой:
— Я не знаю языка вурдалаков. И насколько мне известно, из людей его не знает никто.
— И в древнем Шумере никто из вас не жил, — заметила Ласкиэль.
Я проигнорировал эту реплику и сказал:
— Мне нужно было допросить этого вурдалака, чтобы вернуть ребят. Времени ни на что другое не оставалось. Я обратился к тебе как к последнему средству.
— А сегодня? — поинтересовалась она. — Сегодня я последнее средство?
Следующие два аккорда вышли у меня резче и громче, чем полагалось бы.
— Это Томас.
Она сложила руки на коленях и уставилась на пламя ближней от нее свечи.
— Ах да, — произнесла она еще тише. — Ты ведь очень за него переживаешь.
— Он и я — одной крови.
— Позволь мне сформулировать по-другому. Твоя забота о нем излишне иррациональна. — Она склонила голову набок и внимательно посмотрела на меня. — Почему?
— Он мой брат, — произнес я совсем тихо.
— Я понимаю твои слова, но смысла в них от этого не больше.
— Его и нет, — сказал я. — Для тебя нет.
Она нахмурилась, и ее обращенный на меня взгляд сделался чуть обеспокоенным.
— Ясно.
— Нет, — возразил я. — Ничего тебе не ясно. Не дано.
Лицо ее сделалось отстраненным, взгляд вернулся к свече.
— Не будь слишком уверен, хозяин мой. У меня тоже были братья и сестры. Когда-то давно.
Мгновение я молча смотрел на нее. Бог свидетель, это прозвучало чертовски искренне. Это не так, Гарри, сказал я себе. Она лжет. Она из кожи вон лезет, пытаясь понравиться тебе или, по крайней мере, втереться в доверие. И стоит ей этого добиться, как тебе прямая дорога на призывной пункт Адского Легиона.
Я в очень жесткой форме напомнил себе: то, что предлагал мне Падший ангел — знание, сила, сотрудничество, — обойдется мне не бесплатно, совсем не бесплатно. С моей стороны было бы верхом глупости продолжать и дальше полагаться на ее помощь — даже притом что в прошлом это, несомненно, не раз спасало жизнь и мне, и многим другим. Я напомнил себе, что полагаться на нее слишком часто закончится для меня очень, очень и очень плохо.
Впрочем, вид она до сих пор имела опечаленный.
Некоторое время я молча подбирал мелодию на гитаре. Трудно не испытывать время от времени некоторое сочувствие к ней. Фокус только в том, чтобы не забывать, каковы ее истинные цели: искушение, совращение, подчинение своей воле. Избежать этого я мог единственным способом — принимать каждое решение обдуманно, взвешенно, на холодную голову, не позволяя эмоциям брать верх. В противном случае я очень скоро окажусь в руках Ласкиэли — той, настоящей, заключенной в монете.
Черт подери, то-то весело будет…
Я постарался выбросить эту мысль из головы и с грехом пополам одолел «Every Breath You Take» из репертуара «Полис», а потом и акустическую версию «I Will Survive», которую сам, собственно, и подобрал. Покончив с этим, я попытался изобразить маленькую пьесу собственного сочинения, которая должна была бы звучать как испанская гитара, одновременно разрабатывая два наиболее непослушных пальца левой руки. Я исполнял ее, должно быть, тысячу раз и, хотя добился, конечно, некоторого прогресса, слушать ее не морщась все-таки пока не мог.
Только не в этот раз.
Доиграв где-то до середины, я вдруг сообразил, что делаю это безупречно. Я исполнял ее быстрее обычного темпа, добавляя новые расцветки, переборы — и на слух выходило неплохо. Очень неплохо. Сантана не постыдился бы.
Я доиграл пьесу до конца и посмотрел на Ласкиэль.
Она спокойно встретила мой взгляд.
— Иллюзия? — спросил я.
Она чуть качнула головой:
— Я просто хотела помочь. Я… я безумно давно не писала музыки. Уже целую вечность я не сочиняла и не играла. Я просто… помогла той музыке, что ты слышал у себя в мыслях, передаться через твои пальцы. Минуя несколько поврежденных нервов. Но музыка твоя, хозяин мой.
Наверное, это лучшее, что могла сделать для меня Ласкиэль. Поймите меня правильно: я чертовски благодарен ей за те случаи, когда она спасала мне жизнь, но игра на гитаре — совсем другое дело. Она помогла мне создать нечто прекрасное, и это задело какие-то струны, спрятанные во мне так глубоко, что я даже не догадывался об их существовании. Не знаю откуда, но я совершенно твердо знал: никогда, никогда в жизни мне больше не удастся самому сыграть так хорошо. Ни-ко-гда.
Способно ли зло, настоящее Зло, с большой буквы «З», совершить такое? Помочь создать нечто столь цельное и прекрасное?