Пули ударили в землю у самых ее ног: ее-то голос неприятель точно слышал. Она не пошевелились, хотя лицо ее покрылось капельками пота от усилий, которых требовало от нее маскирующее заклятие.
— Дрезден, — бросила она мне сквозь зубы. — По нам стреляет только один из них. Прижимает нас к земле, пока остальные отходят с пленными. В первую очередь мы должны защитить ребят, и мы не можем помочь раненым, пока по нам стреляют.
— Подержите еще завесу, прикройте их, — отозвался я, и новая пуля тут же осыпала меня землей. Я благоразумно шагнул в сторону. — Стрелком я займусь.
Она кивнула, и в глазах ее мелькнуло что-то напоминающее уязвленную гордость.
— Только быстро. Я долго не продержусь.
Я кивнул в ответ, посмотрел вверх по склону — и отворил Взгляд.
Наведенная Люччо завеса исчезла, словно ее и не было. Теперь я видел весь склон до мельчайшей детали — причем на картину накладывались все отпечатки магии и эмоций, что случились тут за много лет. Таковы побочные эффекты моего Взгляда. Я видел отметину на склоне, где девушка, что теперь лежала скорчившись и дрожа после удара пули; место, где больше ста лет назад покончил с собой безнадежно пристрастившийся к опиуму старик и где до сих пор блуждала по ночам его неприкаянная тень.
А еще я видел небольшой сгусток темноты, сотканной из эмоций разгоряченного боем вурдалака.
Запомнив это место, я убрал Взгляд и бросился вверх по склону, виляя из стороны в сторону. Попасть в такую мишень чертовски нелегко, даже если она неуклонно приближается к тебе, а мне очень не хотелось, чтобы меня подстрелили, даже при скрывавшей меня до поры завесе Люччо. Бежать вверх по неровному склону тяжело, но дневная жара еще не началась, к тому же я регулярно занимаюсь бегом… вот только бегать я обыкновенно предпочитаю от нехороших парней, а не в их сторону.
Стрельба продолжалась, но пули пока ложились довольно далеко от меня. Я бежал, не сводя взгляда с той точки на склоне, где лежал в укрытии стрелявший вурдалак. До сих пор завеса мешала мне разглядеть его. Впрочем, если бы дымки не оказалось, это означало бы одно из двух: либо я вышел из зоны ее действия, либо она вообще исчезла, из-за того что сила заклинания Люччо иссякла, — а значит, я представляю для вурдалака легкую цель. Надо было подобраться ближе. Я не захватил с собой ни жезла, ни посоха, что изрядно ограничивало радиус эффективного действия моей магии, как и ее точность. Удерживать защитное поле и одновременно атаковать я тоже не мог. У меня в распоряжении имелась только одна попытка.
Я бежал, смотрел на склон и накапливал энергию для удара.
Завеса исчезла, когда я перескочил через очередной куст.
Вурдалак хоронился за валуном ярдах в двадцати выше по склону от меня. Лицо его почти не отличалось от человеческого: конечно, ему приходилось сохранять человеческий облик, поскольку он пользовался людским оружием — долбаным калашниковым. Слава богу. Этот автомат вынослив и неприхотлив, но не совсем подходит для снайперской стрельбы. Окажись у него в руках что-то более точное и мощное, он мог бы нанести нам гораздо больше урона.
Я держался чуть в стороне от линии огня, а вурдалак, прищурившись, наводил мушку на цель, поэтому засек меня боковым зрением, когда дистанция между нами сократилась до минимума. Ему потребовалось не меньше секунды, чтобы идентифицировать меня как угрозу и направить ствол автомата в мою сторону.
Это подарило мне необходимое время. Я выбросил правую руку вперед и проревел:
— Fuego!
Огонь вырвался из моей руки не узким лучом сфокусированной энергии, а ревущим потоком — как вода из поливального шланга. Чертова уйма огня, гораздо больше, чем я ожидал. Огонь ударил точно в вурдалака, воспламенив траву вокруг него — преимущественно на склоне над его убежищем. Рев пламени сменился отвратительным воплем, а потом наступила тишина, и только клубы черного дыма поднимались над местом, где вурдалак только что находился. Впрочем, их почти сразу же разогнал легкий ветер, предвестник дневной жары.
Вурдалак, теперь уже в своем истинном облике, лежал навзничь на обугленной земле. Осталось, правда, от него не слишком много — всего лишь неприятно потемневший скелет, хотя на одной ноге сохранилось некоторое количество мускулов, и она продолжала конвульсивно дергаться. Даже так эта тварь умерла еще не совсем. Не могу сказать, чтобы это меня удивило. По опыту я знаю: все, что делают вурдалаки, в той или иной степени омерзительно. Вряд ли стоило ожидать от них, чтобы они хотя бы умирали красиво.
Удостоверившись, что этот вурдалак уже не встанет, я внимательно осмотрел склон на предмет любых признаков жизни, но ничего не обнаружил. Тогда я повернулся и начал спускаться в лагерь.
Люччо с головой ушла в оказание помощи раненым. Трое получили пулевые ранения, нескольких других — включая одного взрослого Стража — зацепило осколками камня и острыми щепками от мебели.
Ко мне сразу же бросился Рамирес.
— Ты его убрал? — Его взгляд метнулся мне за спину, на черневшее посередине склона пятно и продолжавшие дымиться кусты. — Ага, мог и не спрашивать.
— Вроде того, — подтвердил я. — Ты сказал, они захватили двоих наших?
Он кивнул, и лицо его потемнело.
— Ужасную Двойню. Они ушли на гору поискать место для занятия. Наверное, хотели покрасоваться.
— Шестнадцать, — пробормотал я. — Господи!
Рамирес поморщился:
— Я кричал им, чтобы они вернулись, и тут из кустов выскочили вурдалаки и схватили их, а еще трое гадов, оказывается, пробрались в старую кузницу и открыли огонь.
— По следу идти умеешь? — спросил я его.
— Я думал, это вашего англосаксонского брата учат всем этим бойскаутским штучкам. Я рос в Лос-Анджелесе.
Я резко выдохнул, быстро соображая:
— Люччо занята. Раненых много. Значит, за двойняшками некому идти, кроме нас двоих.
— Чертовски верно, — буркнул Рамирес. — Как мы это сделаем?
— У тебя пленные есть?
— Двое, которых я не добил.
— Вот мы их и допросим.
— Думаешь, они выдадут своих дружков?
— Если поверят, что это спасет им жизнь? — хмыкнул я. — В мгновение ока. А может, еще быстрее.
— Вот хорьки! — поморщился Рамирес.
— Такова их натура, дружище, — сказал я. — Глупо ненавидеть их за это. Лучше радуйся, что мы можем использовать это во благо. Идем.
Глава 23
Вурдалаки лежали, припорошенные светло-серой пылью, тонкой, как детская присыпка. Эта пыль — все, что осталось от испепеленных Рамиресом стены, третьего вурдалака, а также правых руки и ноги одного из оставшихся в живых. Раненый вурдалак, тело которого под воздействием шока вернулось в естественное состояние, лежал, хрипя и плюясь пылью. Второй, лежавший рядом, сохранил более-менее человеческую внешность и в одеянии из оборванных тряпок песчаного цвета напоминал персонажа из «Лоуренса Аравийского». В нескольких футах от них валялся на земле еще один автомат Калашникова, на который наступил ногой Билл Майерс, молодой Страж, стволы дробовика которого целились в голову оставшемуся целым вурдалаку.
— Осторожнее, — предупредил Майерс. Выговор он имел протяжный, обычный для сельских жителей к западу от Миссисипи, хотя сам был родом из Техаса. — Я их не обыскивал, и английского они, похоже, не знают.
— Что? — удивился Рамирес. — Чушь какая-то. Кому придет в голову забрасывать вурдалаков вглубь вражеской территории, если они не могут сойти за местных?
— Кому-то, кто не заботится о пересечении границы, о таможне, свидетелях или копах, — тихо ответил я. — Кому-то, кто перебросил их прямо сюда оттуда, откуда они родом — из Небывальщины. — Я покосился на Рамиреса. — Как еще, по-твоему, они могли миновать часовых и обереги?
— Я думал, эти подступы у нас тоже охраняются, — буркнул Рамирес.
— Небывальщина полна всяких неожиданностей, — заметил я. — Всего не предугадаешь. Кто-то оказался пронырливее нас.
— Вампиры? — спросил Рамирес.
Я очень старательно обошел молчанием Черный Совет.
— А кто еще?
Рамирес сказал им что-то по-испански.
— Брось, — буркнул Майерс. — Думаешь, я не пробовал уже?
— Эй, — вмешался я, шагнул к оставшемуся целым вурдалаку и пнул его ногой. — На каком языке вы говорите?
Выглядевшая почти как человек тварь опасливо покосилась на меня, потом на своего спутника. Он буркнул что-то очень быстрое, текучее. Его компаньон откликнулся сквозь клыки; эти звуки показались мне отдаленно похожими.
Секунды утекали сквозь пальцы, а двое детей оставались в лапах одной из этих тварей. Я обратил мысли внутрь, в тот уголок моего сознания, где проживала тень Ласкиэли.
Ты поняла что-нибудь?
Образ Ласкиэли отозвался практически немедленно:
Первый спросил у второго, понимает ли он, о чем мы говорим. Второй ответил, что нет и что вы, скорее всего, решаете, кому из вас и как их убить.
Мне нужно поговорить с ними, сказал я. Можешь поработать переводчиком?
Мне вдруг почудилось, будто кто-то стоит вплотную ко мне — я почти физически ощущал, как стройная женская фигура прижимается к моей спине, легко охватив руками за пояс, ощущал мягкое дыхание и движение губ у себя над ухом. Это было странное ощущение, но не лишенное приятности. Я поймал себя на том, что мне это нравится, и твердо напомнил себе о том, чем могут закончиться шашни с демоном.
С твоего позволения, хозяин мой, тебе достаточно обращаться к ним по-английски, сказала Ласкиэль. Я переведу это из твоего сознания, и они услышат слова своего языка с твоих губ.
Мы можем обойтись без образа, объединяющего их языки и мои губы, заметил я.
Ласкиэль довольно усмехнулась у меня в сознании, и я слегка улыбнулся, когда повернулся обратно к вурдалаку.
— Итак, задница, — сказал я. — У меня пропало двое детей, и единственный шанс для вас выбраться отсюда живыми — если мне вернут их обратно. Ты меня понял?
Оба вурдалака, вздрогнув, посмотрели на меня, и изумление ясно читалось даже на морде того, что окончательно утратил человеческие черты. Примерно так же смотрели на меня Майерс с Рамиресом.