— Ты понял меня? — негромко повторил я.
— Да, — пробормотал раненый вурдалак, как мне слышалось, по-английски.
Темные пышные брови Рамиреса, казалось, перекочуют на затылок.
Мне пришлось напомнить себе, что все это не слишком круто. Я пользовался опасным инструментом, который рано или поздно обернется против меня. Не важно, насколько сообразительным и крутым я выглядел сейчас в глазах других Стражей.
Дети, Гарри. Думай о детях.
— Зачем вы захватили этих детей? — спросил я у вурдалака.
— Должно быть, они подошли слишком близко к укрытию Муржека, — ответил тот, что почти походил на человека. — Мы не собирались брать пленных. Это просто набег. Мы здесь, чтобы атаковать и исчезнуть.
— Куда исчезнуть?
Вурдалаки замолчали и переглянулись.
Я отвел ногу назад и пнул того, что почти походил на человека, в лицо. Он испустил высокий, пронзительный звук, походивший не на рычание от боли или злобы, а на то, как скулит собака, пытаясь сдаться на милость более сильного противника.
— Куда? — повторил я.
— Наши жизни, — прошипел раненый вурдалак. — Обещай нам жизнь и свободу, о великий. Дай нам обещание.
— От свободы вы отказались в то мгновение, когда пролили нашу кровь, — рявкнул я. — Но если мне удастся вернуть детей, вы останетесь живы. Даю слово.
Вурдалаки снова переглянулись, а затем тот, что почти походил на человека, заговорил:
— В глубокие пещеры над вашим лагерем. Первая глубокая расселина, считая от солнца. В камнях рядом с ней вход в Царство Теней.
Я мысленно повернулся к своей переводчице:
Он имеет в виду Небывальщину?
Ее регион, да, хозяин мой.
— Оставайтесь здесь, — сказал я вурдалакам. — Не шевелитесь. Не пытайтесь бежать. При первых признаках неповиновения или подвоха вы умрете.
— Да, о великий, — хором отозвались оба, уткнувшись лицами в серую пыль. — Да, о великий.
— Их утащили в шахту, — сказал я Рамиресу. — Мы идем туда. — Я повернулся ко второму Стражу. — Майерс, они сдались. Не спускай с них глаз ни на секунду и, если они хоть дернутся, убей их. А так пусть лежат.
— Идет, — кивнул тот. — Может, я сюда кого из курсантов приведу? А я пойду с вами?
— Они курсанты, — сказал Рамирес жестким тоном, не позволяющим пререканий. — Ты — Страж.
Майерс моргнул, потом перевел дух и кивнул:
— Как скажешь. Берегите там себя, ладно?
— Идем, — сказал я Рамиресу.
Вынырнув из развалин кузницы, мы бросились бегом к нашей палатке. Рамирес забрал из нее свой серебряный меч, посох и серый плащ Стража, я — револьвер, жезл, посох и мой заговоренный плащ. А потом я помчался вверх по склону в самом быстром темпе, который, как мне казалось, я мог выдержать.
Рамирес сложен как античный атлет, но ему лучше даются короткие, спринтерские рывки. Возможно, мои занятия бегом ему заменяла тяжелая атлетика. Уже на полпути ко входу в шахту он дышал как паровоз, а к тому моменту, когда я добрался туда, он отставал от меня на добрых полсотни ярдов. Моим легким к этому времени тоже уже не хватало воздуха, в боку кололо, а ноги, казалось, кто-то окунул в галлон спирта и поджег, но времени приходить в себя у нас не оставалось.
Вурдалаки не собирались брать пленных. Конечно, этой особи могло хватить хитрости сохранить им жизнь, чтобы использовать в качестве заложников, но я еще не встречал слишком сообразительных вурдалаков, и единственное качество, которое я неизменно наблюдал у всех подобных тварей, — это неспособность держать свой аппетит в узде хоть мало-мальский промежуток времени.
Я торопливо упер посох в землю и напрягся, подкрепив собственную волю энергией Адского Огня — мистического источника энергии, доступ к которому открывало мне присутствие Ласкиэли. Я и так вымотался от неуклюжего огненного заклятия и всей этой беготни, так что мне не оставалось иного выбора, кроме как использовать эту чертову, пахнущую серой энергию и надеяться на лучшее.
Руны на моем посохе вспыхнули багровым светом, и я добавлял в заклятие энергию до тех пор, пока зловещее алое сияние не осветило мне дорогу. Жерло шахты заросло кустами, а большая часть деревянных опор обрушилась, так что дневной свет в нее почти не проникал.
Я двинулся вперед, зная, что Рамирес скоро догонит меня, — ждать его было некогда. Воздух становился холоднее с каждым шагом, и дыхание, вырываясь изо рта, повисало в воздухе крошечным облачком. Туннель сделался шире и круче. Я шел, скользя левой рукой по стене, а правой выставив перед собой посох — и для света, и чтобы иметь оружие наготове в том случае, если кто-то бросится на меня из темноты.
Слева от меня открылся боковой ход, и, когда я почти миновал его, откуда-то из его глубины донеслось, отражаясь эхом от каменных стен, зловещее шипение.
Я повернулся и бросился в ту сторону. Под ногами поблескивали старые рельсы, по которым катили когда-то вагонетки с рудой. Звуки делались громче — рык и шипение на разные лады.
И возможно, очень слабые всхлипы.
Должно быть, мне стоило вести себя чуть осторожнее. Наверное, мне стоило замереть на месте, приглушить свет, а потом красться вперед, на ходу пытаясь извлечь максимум информации о происходящем. Я даже обдумал такой подход — четверть секунды думал, не меньше.
К черту! Дети попали в беду.
Я всем телом с разбега пробил прогнившую деревянную перегородку. Вурдалак, совершенно лишившийся человеческих черт, одетый в такое же тряпье песчаного цвета, как остальные, стоял спиной ко мне, отчаянно царапая каменную стену обеими руками. Они потемнели от собственной крови, пара когтей сломалась у самого корня. Задыхаясь, он повторял одну и ту же фразу, и Ласкиэль явно продолжала делать свое дело, поскольку я понимал его слова.
— Подстава, — шипел вурдалак. — Подстава. Восстановить… это… равновесие сил… пустите меня!
Все замедлилось, только мысли проносились у меня в голове с бешеной скоростью. Я с ужасающей отчетливостью видел все то, что находилось прямо передо мной, и то, что лежало по сторонам, — так же ясно, как классную доску в свой первый день в школе.
Близнецы Трейлмен были похожи друг на друга, но не одинаковы. Терри, брат, уступал ростом своей младшей — на несколько минут — сестре пару дюймов, но рубаха и штаны так быстро становились ему малы, что перерасти ее было вопросом ближайшего будущего.
Он так и не успел этого сделать.
Его тело лежало на дне туннеля, сплошь залитое кровью. Вурдалак вырвал ему горло. Еще он перегрыз ему бедренную артерию. На зубах Терри запеклась бурая кровь вурдалака. Я разглядел ободранные костяшки пальцев. Мальчик погиб, сражаясь.
Парой футов дальше я увидел ту, которую он защищал. Тина Трейлмен лежала на камне, глядя вверх незрячими глазами. Всю одежду ниже талии с нее сорвали. Горло и трапециевидные мышцы исчезли, равно как и грудь, если то, что у нее только намечалось, можно так назвать. Не так много осталось и от мышц правой ноги, на которой отчетливо читались следы вурдалачьих челюстей. Кровь залила весь каменный пол вокруг нее, и красная лужа продолжала расползаться.
Я увидел, как по ее телу пробежала дрожь, и рот ее беззвучно приоткрылся. Она была мертва — я знал это наверняка. Слишком часто я видел такое. Возможно, ее сердце еще продолжало биться, но отмеренные ей последние секунды уже ничего не меняли.
В глазах моих покраснело от ярости. А может, от Адского Огня. Уже в прыжке я добавил еще темной энергии в посох и, сжав его обеими руками, с силой вонзил его наконечник в поясницу вурдалака, выкрикнув:
— Fuego!
Должно быть, удар сам по себе, нанесенный со всем моим весом, силой и скоростью, сломал вурдалаку один или два позвонка. Одновременно из конца посоха взметнулся огонь, наполнив туннель светом и грохотом.
Чудовищный жар расцвел передо мной, ударил потоком в тело вурдалака и разорвал его пополам.
Та же волна жара ударилась в каменную стену и, отразившись от нее, хлынула обратно. Я успел прикрыть лицо локтем и бросить посох, чтобы спрятать кисти рук в рукава заговоренного плаща. В общем, сильных ожогов я избежал, хотя все равно было чертовски больно. Впрочем, все это я припомнил потом. В тот момент мне было абсолютно наплевать. В голове моей не оставалось ничего, кроме ненависти.
Я отшвырнул ногой продолжавшую дергаться нижнюю часть тела вурдалака в зияющее жерло шахты и повернулся к верхней.
Кровь у вурдалаков не красная, поэтому обугленный торс сделался черным и коричневым, как гамбургер, упавший с гриля на угли. Он бился, верещал и даже сумел лечь спиной вниз. При виде меня он в отчаянном жесте выставил руки перед собой.
— Пощады, о великий! — выкрикнул он. — Пощады!
Шестнадцать лет.
Господи Исусе!
Секунду-другую я смотрел на вурдалака сверху вниз. Я не хотел убивать его. Это и вполовину не искупило бы зла, которое он натворил. Мне хотелось порвать его в клочья. Мне хотелось вырвать его сердце. Мне хотелось растоптать его ногами в труху. Или вонзить пальцы в его глазницы — глубоко, до самого мозга. Мне хотелось растерзать его ногтями и зубами и плюнуть ему в лицо его же собственной проклятой плотью. В общем, чтобы он умирал в долгой и мучительной агонии.
Пощады нет, не от Гарри.
Я снова вызвал немного Адского Огня и рявкнул несложное заклинание, каким воспламеняю обычно свечи у себя дома. Укрепленное Адским Огнем, направляемое моей яростью заклятие устремилось в тело вурдалака и подожгло его подкожный жир, нервы и сухожилия. Они вспыхнули как фитили, питаемые не воском, а всем телом обезумевшего от боли вурдалака.
Я нагнулся, взял вурдалака — вернее, его верхнюю половину — за остатки одежды и, не обращая внимания на вырывавшиеся там и здесь из-под кожи вурдалака язычки пламени, поднял его на уровень глаз и заглянул ему в лицо. Потом заставил посмотреть на тела. Затем снова повернул лицом к себе и сам не узнал своего голоса, таким диким, звериным он сделался.
— Никогда, — произнес я. — Ни-ко-гда больше.