Гораздо сложнее оказалось не обращать внимания на лицо Анны. Кожа ее сделалась восковой, как это случается у покойников. Хуже того, тело ее приобрело выраженные, хоть и трудно определяемые словами, признаки… отсутствия, что ли. При жизни Анну Эш отличали воля, устремленность, решительность. Я знаю множество чародеев, уступающих ей по части индивидуальности, жизненной энергии, силы личности. Она сохраняла трезвость мысли и действий, когда те, кто ее окружал, теряли голову от страха. Это требует смелости, и еще какой.
Что, впрочем, оказалось лишено смысла. Поскольку, как бы я ни старался, убийца все равно сделал свое дело.
Я тряхнул головой и, так и не найдя книжки, отступил от трупа. Она с готовностью встретила опасность ради благополучия своих подруг, и я не хотел, чтобы это пропало зря. Если те, кого она защищала, еще живы, принесенная ею жертва все же имела смысл. Скорбеть о ее смерти я мог и позже. Я сослужил бы плохую службу этой женщине, если бы позволил убийцам довершить задуманное.
Я повернулся к Элейн, стоявшей в дверях ванной и смотревшей на тело Анны. Лицо ее оставалось совершенно бесстрастным, только глаза покраснели от слез, стекающих по щекам. Некоторым женщинам даже идет, когда они плачут. У Элейн от плача лицо шло пятнами, нос распухал, а под глазами темнели синяки.
Никакой красоты в этом не было. Только боль.
Она заговорила, и голос ее звучал хрипло, прерывисто.
— Я обещала защитить ее.
— Порой ты честно пытаешься, — тихо произнес я. — Порой это все, что остается делать. Пытаться. Так уж устроена игра.
— Игра… — повторила она. В одном этом слове хватало едкости, чтобы прожечь дыры в полу. — С тобой такое случалось? Чтобы кого-то, пришедшего к тебе за помощью, убивали?
Я кивнул:
— Пару раз. Первый раз с Ким Дилэйни. Девушкой, которую я обучал контролировать ее способности. Возможно, она обладала большей силой, чем женщины из Ордена, но ненамного. Она вляпалась в нехорошее дело. Такое, что ей не по зубам. Я надеялся, что смогу предостеречь и отговорить ее, надеялся, что она послушается меня. Наивный.
— Что с ней случилось?
Я, не оглядываясь, дернул головой в сторону висевшего за спиной тела.
— Ее слопали. Я иногда хожу на ее могилу.
— Зачем?
— Цветов принести, листья смести. Напомнить себе, какова ставка в моих играх. Напомнить, что никто еще не выигрывал всех игр без исключения.
— А потом? — тихо спросила меня Элейн. Она не отводила взгляда от трупа. Ни на секунду. — Что ты сделал с тем существом, которое ее убило?
Наверное, мне стоило ответить подробно, но слушать это Элейн было необязательно.
— Я убил его.
Она снова кивнула:
— Когда мы поймаем Скави, я хочу сама уничтожить его.
Я положил руку ей на плечо:
— Легче от этого не станет.
Она мотнула головой:
— Я не поэтому хочу достать его. Защита Анны и ее подруг была моей работой. Мне надо доделать ее. Это мой долг.
Не думаю, чтобы Элейн сама не верила в то, что говорит, но мне доводилось проходить через такое, и это может здорово сбить с катушек. Впрочем, сейчас обсуждать это с ней, пожалуй, не стоило. Не до того нам было.
— Ты его выполнишь, — сказал я. — Я помогу.
Она чуть слышно всхлипнула и прижалась к моей груди. Я обнял ее, теплую, стройную, ощущая всем телом переполнявшие ее горечь, досаду и раскаяние. Я сжал ее крепче, пытаясь унять сотрясавшие ее рыдания. Больше всего на свете мне хотелось прекратить эту пытку.
Но я не мог. Ремесло чародея дает тебе больше возможностей, но сердца твоего не меняет. Мы остаемся людьми.
И все мы безоружны перед болью.
Глава 26
Не прошло и минуты, как Элейн начала справляться со своим дыханием. Методы, которыми Дю Морне учил нас контролировать свои эмоции, можно назвать безжалостными, но они действенны. Еще минута — и дыхание ее снова сделалось ровным; она на мгновение прижалась лбом к моей груди в безмолвном жесте благодарности. Потом она выпрямилась, и я опустил руки. Она склонила голову перед телом Анны — в знак уважения, а может, просто прощаясь.
Когда она повернулась, я уже ждал наготове с влажным полотенцем в руке.
— Стой, — тихо сказал я и осторожно вытер ей лицо. — Ты должна выглядеть как ни в чем не бывало. Иначе подумают, что мы не крутые. А сейчас очень важно быть крутыми, круче крутых яиц.
Она слушала меня и следила за моими действиями, округлив глаза. Потом на ее лице сквозь горечь проглянула слабая, очень слабая улыбка.
— Спасибо, что ты здесь и что говоришь об этом, — произнесла она уже спокойным голосом. И почти сразу же выпятила челюсть не хуже подвыпившего Хамфри Богарта. — А теперь прекрати шлепать губами и займись делом.
Мое тауматургическое заклятие привело нас к многоквартирному дому.
— Здесь живет Эбби, — сказала Элейн.
Припарковать машину мне удалось только перед пожарным гидрантом. Я сильно сомневался, что наши прилежные муниципальные служащие оштрафуют нас за это в такой поздний час, но, если бы так и случилось, это стало бы сущей ерундой по сравнению с необходимостью переться квартал или два на своих двоих.
— Где ее квартира? — спросил я.
— На девятом этаже, — ответила Элейн, хлопнув дверцей «жучка» чуть сильнее, чем следовало.
— Я тут подумал, — сказал я, — что, если бы я был нехорошим парнем и хотел убрать пару мешающихся под ногами бесстрашных крутых чародеев, я постарался бы ошиваться где-нибудь неподалеку от этого места, чтобы держать в поле зрения вход в здание.
— А я подумала, — возразила Элейн, — что с его стороны было бы на редкость глупо даже пытаться.
Расстояние от машины до входа мы проделали вместе, быстрым шагом. Ноги у Элейн достаточно длинные, чтобы не отставать от меня. Она нацепила на запястья с дюжину медных браслетов, на вид более тяжелых, чем им полагалось бы быть при таких размерах. Когда браслеты оказывались время от времени в глубокой тени, становилось видно, как между ними проскакивают искорки.
Лифт мы, не сговариваясь, проигнорировали. Я держал наготове свой браслет-оберег, да и посох мой буквально пульсировал от накачанной в него энергии, так что я с трудом удерживал его в руке. Такая концентрация магических энергий может иметь непредсказуемые последствия при взаимодействии с электрооборудованием, и панель управления лифта в этом смысле не исключение.
Дверь на лестницу отпиралась только изнутри, но на такой случай у меня имеется специально разработанное нехитрое заклятие, так что проблемы с этим у нас не возникло. Мы проскользнули на лестницу. Любой, кто ждал бы нас наверху, следил бы в первую очередь за выходом из лифта. Любому, кто преследовал бы нас, пришлось бы повозиться с запертой дверью, да и подняться по гулкой бетонной лестничной клетке, не производя шума, тоже почти невозможно.
Левой рукой я сжимал лежавший в кармане плаща револьвер. Магия — клевая штука, но, когда речь идет о жизни или смерти, обычная, материальная технология может оказаться не менее эффективной.
Не могу сказать, чтобы подъем на девятый этаж не заставил меня задыхаться, но все же не так, как случилось бы со мной раньше. Учащенное сердцебиение принесло с собой намек на головную боль — пока еще слабый намек. Адские погремушки, должно быть, там, в порту, меня двинули сильнее, чем мне казалось. Элейн тоже слегка приустала. Если она и вправду сняла последствия этой моей травмы, значит она куда опытнее, чем говорит. Подобное исцеление просто так не дается. И еще — она может оказаться куда более хрупкой и уязвимой, чем кажется.
Я отворил пожарный выход с Эббиного этажа, и Элейн первая ступила с лестницы. Она двигалась по центру коридора в полной тишине, чуть разведя руки в стороны, и я понял, что она каким-то образом улавливает все, происходящее вокруг нее. Браслеты на ее руках заискрили чуть сильнее. Значит, это тоже своего рода оборона — только не такая прямолинейная, как моя, отвечающая на силу грубой силой. Очень в ее стиле.
Впрочем, ни гипервосприимчивость, ни грубая сила не потребовались. Элейн приблизилась к двери и подняла руку, чтобы постучать, но не успела. Дверь распахнулась, и немного взъерошенная Эбби кивнула нам:
— Вот и славно. Чуть пораньше, это славно. Да, заходите, конечно же.
Я сделал шаг вперед, но Элейн жестом остановила меня, глядя куда-то в пространство.
— Сейчас я проверю. Внутри еще женщина. Две собаки. — Она оглянулась на меня и опустила руку. — Одна из них твоя.
— Мыш! — окликнул я.
Пол слегка содрогнулся, и огромный темно-серый пес осторожно протиснулся в дверь мимо Эбби и сунулся мордой мне в живот. Я опустился на колени и был немедленно облобызан в лицо.
Я пару раз шлепнул его по загривку, потому как мы мужчины и не разводим нюни. В конце концов, я и так удостоверился в том, что он жив-здоров и ошейник до сих пор при нем.
— Рад видеть тебя, морда мохнатая.
Следом за Мышем из двери выскочил Тото, напоминавший буксирчик, который следует в кильватере за огромной баржей. Он подозрительно зарычал, обнюхал мои ноги, несколько раз чихнул — не иначе как от меня еще сильно пахло дымом и озерной водой — и на этом успокоился, только рыкнул на меня еще раз, чтобы я наверняка усвоил урок. Потом пес вернулся к Эбби и принялся прыгать вокруг нее, пока она не взяла его на руки.
Пухлая блондинка погладила его и бросила на меня встревоженный взгляд:
— Что случилось? Я имею в виду, после того как вы ушли? Где вы были и что с Оливией?..
— Давайте зайдем в квартиру, — сказал я, поднимаясь с колен.
Мы с Элейн переглянулись и проследовали внутрь. Мыш мягко ступал рядом, продолжая прижиматься ко мне боком. Я зашел последним и закрыл за собой дверь.
Квартира Эбби оказалась маленькой, скромной, поделенной на аккуратно обставленные рабочие зоны: стол с пишущей машинкой, другой стол со старой швейной машиной, стул перед пюпитром с прислоненной к нему скрипкой — а может, это был альт, — маленькая ниша-библиотека с удобным к