Справляться с одиночеством нелегко. Я сам порой страдаю от него. И в такие минуты я хочу, чтобы это кончилось. Порой, когда рядом с тобой есть кто-то, когда ты касаешься этого кого-то на уровне гораздо более глубоком, нежели обычное вежливое общение, ты испытываешь от этого удовольствие. Я, во всяком случае, испытываю.
Это необязательно должен быть кто-то особенно симпатичный. Он необязательно должен вам нравиться. Вам даже не нужно желать с ним работать. Возможно, вам даже захочется врезать ему по носу. Иногда хорошая плюха тоже приводит к подобным отношениям.
Так у меня, например, с Марконе. Я терпеть не могу этого скользкого ублюдка. Но я его понимаю. Он держит свое слово. Я могу ему доверять — по крайней мере, в том, что он будет холоден, яростен и опасен. Еще как опасен. Приятно знать, что можно доверять хоть в чем-то. Вот такие у нас с ним отношения.
Даже тень Ласкиэли представляла для меня гораздо большую опасность, чем Марконе, но из этого вовсе не следует, что я не могу восхищаться ею, вполне осознавая исходящую от нее угрозу. Из этого не следует, что я не могу испытывать некоторого сочувствия к той, чей образ существования связан с таким чудовищным одиночеством.
Жить гораздо проще, когда ты можешь отмахнуться от остальных, как от монстров, демонов и прочих жутиков, которых надо бояться и ненавидеть. Дело только в том, что это невозможно сделать, не превратившись хотя бы отчасти в них самих. Ясное дело, тень Ласкиэли намеревалась утащить мою бессмертную душу на вечные муки в геенну огненную, но ненавидеть ее за это бессмысленно. Этим не добиться ничего, разве что душа запятнается и станет еще темнее.
Я человек и собираюсь им оставаться.
Поэтому мне стало немного жаль эту тварь, чья цель заключалась в том, чтобы искушением ввергнуть меня во тьму. Черт возьми, если подумать, это едва ли не единственный известный мне род деятельности, который доставляет еще больше разочарований и обид, чем мой.
— Скажи, многие ли тени вроде тебя оставались в хозяине вроде меня дольше, чем на несколько недель, а? Дольше, чем на три года?
— Не было таких, — почти шепотом отозвалась тень Ласкиэли. — Надо признать, для смертного ты необычно неподатлив. Я бы сказала, самоубийственно неподатлив.
— Ну? — хмыкнул я. — Я продержался так долго. А что, если продержусь до конца? Если так и не выкопаю монету? Ты-которая-тень никогда не вернешься к тебе настоящей. Но кто сказал, что ты-которая-тень не может найти свою собственную жизнь?
Полные Адского Огня глаза уставились на меня, но она не ответила.
— Лаш, — тихо сказал я и ослабил усилие, освобождая ее. — Только то, что ты начала одним существом, еще не значит, что ты не можешь стать кем-то другим.
Молчание.
Потом до меня донесся ее голос — едва слышный шепот:
— Твой план имеет слишком много уязвимых мест и, скорее всего, приведет к нашему уничтожению. Но если ты, хозяин мой, пожелаешь моей помощи в этом своем безумии, тебе достаточно позвать.
А потом тень исчезла, и комната снова опустела.
Чисто технически ее здесь и не было. Она находилась только у меня в голове. Соответственно, чисто технически она не исчезала — она просто переместилась куда-то, где я не мог до нее добраться, но я нутром чуял — а может, это говорила мне темная часть моего «я», — что она меня услышала. Чего-то я все-таки добился, в этом у меня не оставалось сомнений.
Тут одно: или я чертовски здорово убеждаю, или я долбаный задавака.
— Что ж, пора вступать в игру, Гарри, — сказал я себе. — Самое время победить всю чертову Белую Коллегию. Насчет геенны огненной можно будет беспокоиться позже.
Я вернулся к делам. Часы продолжали отсчитывать секунды и минуты, и мне ничего не оставалось, кроме как готовиться и убивать время до вечера, когда начнется буча.
Глава 34
Я запустил Мистера домой после утренней прогулки, которая в этот день случилась между тремя и четырьмя пополудни — график выхода в свет у моего кота довольно запутанный и непредсказуемый, — и выпустил Мыша пробежаться в отведенном ему уголке дворика.
Тик-так, тик-так…
Взяв кусок шкурки, я почистил посох: торец его испачкался в грязи, а другой конец слегка закоптился. Я собрал все свои серебряные боевые кольца и сунул их в тяжелый мешок, висевший у меня в углу. Полчаса боксерских тренировок с грушей, роль которой выполнял этот мешок, вряд ли зарядили кольца полностью, но даже частичный заряд лучше, чем ничего.
Тик-так…
Покончив с этой работой, я принял душ. Потом почистил пистолет и зарядил его. Затем сдвинул в сторону журнальный столик и диван, разложил на полу свой плащ и почистил его специальной жидкостью для кожи, стараясь при этом не разрушить наложенных на него с помощью татуировочных игл и черной туши защитных заклятий.
Короче говоря, я делал все, чтобы не думать о трупе Анны Эш в душевой кабине того дешевого чистенького гостиничного номера.
Тик-так…
Вечером, без четверти шесть, в коридоре из-за двери раздался стук. Я посмотрел в глазок. На площадке перед дверью стоял Рамирес в красной баскетбольной майке, черных шортах и пляжных сандалиях. На плече у него висела большая спортивная сумка, а в правой руке он держал посох, почти не уступающий моему по количеству боевых шрамов, несмотря на разницу в нашем возрасте. Он еще раз постучал концом посоха по бетонному полу, избегая касаться двери.
Я отключил обереги и отворил стальную дверь. Мне потребовалось не более пяти или шести сильных рывков, чтобы она широко распахнулась.
— Мне казалось, ты давно уже собирался ее починить, — заметил Рамирес.
Прежде чем шагнуть в комнату, он заглянул в дверной проем; я понимал, что мои обереги, пусть и дезактивированные, воздействуют на его чародейские чувства не хуже электробритвы размером с паровоз.
— Господи, Гарри! Ее еще сильнее перекосило.
— Надо же как-то испытывать способности ученицы.
Рамирес одарил меня ухмылкой:
— Еще бы!
— Попрошу без шуточек, — сказал я ему, не вкладывая, правда, в слова особой угрозы. — Я ее знаю с тех времен, когда она под стол пешком ходила.
Рамирес открыл рот, закрыл его и пожал плечами:
— Извини.
— Нет проблем, — хмыкнул я.
— Просто пойми, так как я не старик, чья сексуальная энергия выветрилась за долгим бездействием… — (Поймите меня правильно. Мне нравится Карлос. Однако случается, когда он молотит языком без устали и мне хочется колотить его по башке до тех пор, пока все зубы не повыпадают.) — …я не могу не признать, что обязательно нашел бы ей какое-нибудь толковое применение. Классная же девка. — Он вдруг замолчал, нахмурился и огляделся по сторонам. — Эм… надеюсь, Молли сейчас здесь нет, а?
— Не-а, — заверил я его. — На эту операцию я ее не звал.
— А-а, — вздохнул он, как мне показалось, со смешанным чувством одобрения и разочарования. — Это хорошо. Привет, Мыш.
Мой пес подошел поздороваться с Рамиресом — с серьезным видом протянул ему лапу и вильнул хвостом. Рамирес достал из кармана маленький полотняный мешочек и бросил его Мистеру, лежавшему на излюбленном местечке на одной из книжных полок. Мистер мгновенно впал в экстаз, придавил мешочек к полке лапой и принялся тереться об него мордой.
— В моем доме наркотики не одобряются, — строго заявил я Рамиресу.
Он закатил глаза:
— Ла-а-дно, папочка. Но мы ведь знаем, кто настоящий хозяин в этом доме. — Рамирес почесал Мистера за ухом. — Вот и пытаюсь подношениями избежать царственного неодобрения его императорского величества.
Я подождал, пока Рамирес закончит любезничать с котом, и тоже почесал его.
— Итак, вопросы есть?
— Только один. Нам предстоит сунуться в самую гущу большого собрания Белой Коллегии, обозвать пару вампиров убийцами, вызвать их на дуэль и убить на глазах у всех их друзей, родных и близких. Так?
— Так, — подтвердил я.
— Что ж, у плана не отнять одного достоинства. Простоты, — сухо заметил Рамирес. Он опустил свою сумку на журнальный столик, расстегнул ее и достал из нее «дезерт-игл», едва ли не самый мощный полуавтоматический пистолет в мире. — Обозвать их нехорошими словами и убить. Что тут может не сработать?
— Официально мы с ними находимся в состоянии перемирия, — сказал я. — И поскольку мы явимся туда с обвинениями, они не могут убить нас просто так: это будет нарушением правил.
Рамирес хмыкнул, проверил затвор пистолета и вставил в него обойму.
— Либо мы явимся к ним, нас убьют и сделают вид, будто мы ушли от них в добром здравии, а что случилось потом — не их ума дело. О господи, как жаль всех этих милых, горячих молодых женщин, любимца которых, красавца-мужчину Рамиреса утащил с собой в могилу этот псих Гарри Дрезден.
— Нет, — усмехнулся я. — Во-первых, Совет обязательно выяснит, что же именно произошло.
— Если кто-нибудь из них не поленится пошевелить для этого задницей, — протянул Рамирес.
— Эбинизер не поленится, — с абсолютной убежденностью заявил я.
— Откуда ты знаешь? — спросил Рамирес.
Я-то знал это точно: мой старый наставник был Черным Посохом, абсолютно незаконным, аморальным тайным убийцей Совета, который обладал правом нарушать по собственному усмотрению законы магии — в том числе Первый закон: «Не убий». Когда граф Ортега из Красной Коллегии вызвал меня на дуэль и смошенничал, Эбинизер воспринял это как личное оскорбление. Он убил Ортегу и всю его команду, сбросив на них с орбиты старый советский спутник. Но Рамиресу я этого рассказать не мог.
— Я знаю старика, — сказал я. — Он не поленится.
— Ты это знаешь, — ответил Рамирес. — А что, если Белые не знают?
— Тогда станем полагаться на другое обстоятельство. Король Рейт очень не хочет, чтобы его великолепную задницу свергли. Наша задача состоит в том, чтобы устранить пару потенциальных свергателей. Он пожелает, чтобы мы добились успеха. А после этого, я полагаю, принципа «услуга за услугу» хватит, чтобы мы убрались оттуда целыми и невредимыми.