А потом я подумал, что у меня еще осталось достаточно воли, чтобы думать о чем-нибудь поважнее, чем ужас и отчаяние. Может быть, именно так я и реагировал на неминуемую смерть: отрицанием и эскапистскими галлюцинациями.
— Не совсем так, хозяин мой, — послышался голос Ласкиэли.
Я заморгал, и это движение вышло куда более добровольным, чем секунду назад. Я сделал попытку оглядеться по сторонам.
— Не пробуй, — немного встревоженно посоветовала Ласкиэль. — Ты можешь навредить себе.
Какого черта? Она что, ухитрилась каким-то образом замедлить время?
— Времени не существует, — твердо заявила она. — Во всяком случае, в том смысле, в котором ты привык о нем думать. Я просто на время ускорила процессы в твоем сознании.
Секундомер бубухнул еще раз: 1:32.
Ускорила мой мозг. Что ж, логично. В конце концов, обычно мы используем не более десяти процентов его мощности. Никто не говорил, что его нельзя использовать более эффективно. Разве что…
— Да, — подтвердила она. — Это опасно, и я не могу поддерживать такой режим долго без риска причинить необратимый ущерб.
Я решил, что Ласкиэль собирается сделать мне предложение, от которого я не смогу отказаться.
Голос ее сделался резким, сердитым:
— Не валяй дурака, хозяин мой. Если ты исчезнешь, исчезну и я. Я просто пытаюсь дать тебе совет, который позволил бы нам выжить.
Ага, еще бы! И по странному совпадению не касается ли этот совет монеты у меня в подвале?
— Почему ты проявляешь в этом вопросе такое упрямство, хозяин мой? — поинтересовалась Ласкиэль звенящим от досады голосом. — Взяв монету, ты не превратишься в раба. Это не лишит тебя возможности делать выбор.
Конечно, поначалу нет. Но в конце концов я окажусь рабом настоящей Ласкиэли, и она это прекрасно знала.
— Необязательно, — возразила она, и в голосе ее послышались умоляющие нотки. — Можно ведь достичь какого-то взаимопонимания, компромисса.
Конечно, если я с готовностью пойду навстречу всем ее предложениям, она не будет возражать, это уж точно.
— Но ты останешься жив, — настаивала Ласкиэль.
Какая разница, ведь монета погребена под толстым слоем бетона у меня в лаборатории…
— Это не препятствие, хозяин мой. Я могу подсказать тебе, как связаться с ней за считаные секунды.
Бубух: 1:31.
Позади что-то громыхнуло. Шаги. Вурдалаки. Они приближались. Я частично видел лицо Марконе, искаженное в муке под гнетом психического прессинга Витторио Мальворы.
— Прошу тебя, — настаивала Ласкиэль. — Пожалуйста, позволь мне помочь тебя. Я не хочу умирать.
Я тоже не хотел.
Я закрыл глаза в ожидании очередной секунды.
Бубух: 1:30.
Это потребовало от меня изрядной воли и еще больше сил, но я ухитрился прошептать вслух:
— Нет.
— Но ты умрешь, — с болью в голосе произнесла Ласкиэль.
Что ж, это должно было случиться рано или поздно. Правда, не обязательно сегодня ночью.
— Тогда быстро! Во-первых, ты должен ясно представить себе монету. Я могу помочь тебе…
Не так. Она могла помочь мне и без этого.
Молчание.
Бубух: 1:29.
— Я не могу, — прошептала она.
Мне казалось, что может.
— Я не могу, — страдальчески повторила она. — Она этого не простит. Она не примет меня обратно в себя… просто возьми монету, Гарри. Возьми монету. П-пожалуйста.
Я стиснул зубы.
Бубух: 1:28.
— Нет, — повторил я.
— Я не могу сделать это для тебя!
Неправда. Она уже частично оградила меня от внушения Мальворы. Собственно, для нее ситуация была проста: она могла сделать больше, чем уже сделала. Или могла не делать ничего. Выбор оставался за ней.
Ласкиэль в первый раз за вечер явилась передо мной воочию. Она стояла на коленях. Вид у нее был… странный. Она выглядела слишком худой, с ввалившимися глазами. Она всегда казалась сильной, здоровой и уверенной. Теперь же ее волосы сбились в бесформенную массу, лицо исказилось от боли, и…
…и она плакала. Лицо ее пошло пятнами, и ей очень не помешал бы носовой платок. Она прикоснулась ладонями к моим щекам:
— Это может тебя покалечить. Может повредить твой мозг. Ты хоть понимаешь, что это значит, Гарри?
Трудно сказать. Может, жить с поврежденным мозгом даже приятно. С детства люблю желе. И может, в той психушке, куда меня запрут, будет кабельное ТВ. Все лучше, чем если мои мозги слопают вурдалаки.
Мгновение Ласкиэль молча смотрела на меня, потом издала сдавленный смешок сквозь слезы:
— Это твой брат. Твои друзья. Вот почему.
Если мне удастся ценой поджаренных мозгов вытащить Мёрфи, Рамиреса, Томаса и Жюстину из той заварухи, в которую я их впутал, игра стоит свеч.
Она пристально смотрела на меня еще одно долгое мгновение.
Бубух: 1:27.
А потом на лице ее мелькнула почти детская обида, и она оглянулась через плечо, прежде чем снова повернуться ко мне.
— Я… — Она покачала головой. — Она… тебя недостойна, — произнесла она очень тихо, словно сама себе не веря.
Достойна или нет, Падший ангел меня не получит. Ни за что.
Ласкиэль расправила плечи и выпрямилась.
— Ты прав, — сказала она. — Выбор за мной. Слушай. — Она придвинулась ближе, решительно глядя мне в глаза. — Сила у Витторио не своя. Поэтому ему все и удается так. Им владеет демон.
Я даже пожалел, что не могу приподнять брови. Демон? Какой еще демон?
— Из Иных, — сказала Ласкиэль. — Я еще прежде ощущала такое присутствие. Это нападение на вашу психику осуществлялось напрямую из сознания Иного.
Черт, это было уже интересно. Не то чтобы критически важно, но интересно.
— Это критически важно, — возразила Ласкиэль. — В связи с обстоятельствами твоего рождения — и с причинами твоего рождения, Гарри. Твоя мать не случайно нашла в себе силы бежать от лорда Рейта.
О чем это она, черт возьми?
Бубух: 1:26.
— Имело место сложное сочетание событий, энергий и обстоятельств, которые должны были дать рожденному при этом ребенку потенциальную способность обладать властью над Иными.
Чушь какая-то. Иные невосприимчивы к магии. Самые могущественные чародеи, потратившие на это столетия изысканий и тренировок, способны разве что немного замедлить их.
— Если так, не кажется ли тебе странным, что ты в шестнадцатилетнем возрасте победил одного из них?
Что? С каких это пор? Единственная серьезная победа, которую я мог бы записать на свой счет, имела место давным-давно, когда мой старый наставник напустил на меня демона-убийцу. Правда, обернулось все не совсем так, как рассчитывал Дю Морне.
Ласкиэль наклонилась еще ближе:
— Тот, Кто Идет Следом — Иной, Гарри. Ужасное существо, один из самых могучих Иных. Но когда он явился за тобой, ты его одолел.
Верно. Одолел. Я до сих пор не очень понимаю, что же я сделал тогда, но финал помню хорошо. Трах-бабах — и никакого демона. Только дом горящий.
Бубух: 1:25.
— Послушай, — продолжала Ласкиэль, чуть покачав мою голову. — Ты способен совладать с Иными. Ты можешь защититься от сил, которые держат тебя сейчас. Если ты уверен, что хочешь именно этого, я могу дать тебе возможность сопротивляться тому, что наслал на вас Мальвора. Но тебе придется поспешить. Я не знаю, сколько времени потребуется, чтобы сбросить его, а они уже близко.
После чего, наверное, нам предстояло долго, обстоятельно беседовать о моей матери, об Иных и их связях с Черной Коллегией. И вообще, о том, что, черт возьми, происходит.
Ласкиэль — вернее, Лаш — коротко кивнула:
— Я расскажу тебе все, что смогу, Гарри.
Она встала и шагнула мимо меня в сторону приближающихся вурдалаков и Витто Мальворы. Одежда ее негромко шуршала на ходу, а секундомер Марконе продолжал свой глухой стук…
Тик-тик-тик…
Всего секунду, не более одного-двух ударов сердца, я продолжал лежать, пришпиленный к полу этой психической гадостью. Затем странное ощущение охватило меня, и я даже не знаю точно, какими словами его описать, разве что сравнить с тем, когда ты делаешь шаг с жестокого, испепеляющего солнечного света и оказываешься в глубокой, прохладной тени. Терзавшая меня жуткая боль ослабла — ненамного, но достаточно, чтобы я вдруг снова смог двинуть руками и головой, чтобы я знал, что могу действовать дальше.
До поры до времени я не шевелился.
— Моя! — взревел голос, настолько пропитанный жаждой похоти и крови, что в нем не осталось ничего человеческого. — Она моя!
Шаги приблизились, топ-шлеп, топ-шлеп. Краем глаза я увидел чудовищно обожженную ногу Витторио. Ощущение блаженной тени начало слабеть по краям, и заклятие Витторио постепенно восстанавливало свое действие — так солнечный свет медленно пробивается сквозь покрытое ледяными разводами стекло.
— Сучка мелкая! — прорычал Витторио. — Я сделаю с тобой такое, что у твоего отца кровь в жилах застынет.
Послышался тяжелый удар. Я чуть-чуть повернул голову — посмотреть, что происходит вокруг меня.
Толпа огромных вурдалаков — вот что происходило. То, что их изрядно измочалили и изорвали в бою, явно не уменьшило их злости. Витторио, бледный как смерть, с почернелой головешкой вместо одной ноги, стоял над Ларой. Правую руку он держал высоко поднятой, с растопыренными пальцами, и я кожей ощущал исходившую от нее чудовищную энергию. Он поддерживал заклятие, приковавшее всех к земле, — и, насколько я видел по реакции окружавших его вурдалаков, они тоже ощущали — по крайней мере часть этого давления. Но конечно, оно не лишало их способности двигаться, только немного сковывало движения. А может, они просто больше нашего привыкли к подобным ощущениям.
Он лягнул Лару в ребра — раз, другой, третий — со злобной, тяжелой силой, от которой трещали кости. Лара негромко вскрикивала от боли, и, наверное, это в большей степени, чем все остальное, помогло мне вытолкнуть парализующее острие враждебной магии из моей головы. Я медленно пошевелил рукой. Судя по отсутствию воплей, никто этого не заметил.
— Пока с тебя хватит, сучка. — Он повернулся к моему брату. — Я ведь давно собирался найти тебя, знаешь ли, Томас, — продолжал Витторио. — Изгои вроде тебя часто ищут себе друзей среди тех, кто не сковывает себя предрассудками и смело заглядывает в будущее. Однако ты как поганый пес — слишком уродлив, чтобы тебя пускали в дом, но преданно защищаешь хозяина, который относится к тебе с презрением. Что ж, твой конец будет не менее мучителен, чем ее. — Он начал поворачиваться ко мне. Он улыбался. — Но прежде мы разберемся с надоедливым чародеем. — Он завершил поворот, встав ко мне лицом. — Ожоги болят, Дрезден. Я уже упоминал, что терпеть не могу огонь?