Я насупился:
— Тебе никто не говорил, что твой образ мышления носит ярко выраженный негативный характер?
Она выгнула бровь, словно приглашая меня продолжить. Я задумчиво пожевал губу и попытался добавить к логической цепочке хотя бы пару звеньев.
— Не слишком обнадеживает. Но ты рискуешь своей задницей не меньше, чем я, и ты хочешь помочь. Значит… — Мой желудок сжался чуть сильнее. — Ты можешь предложить мне другой выход.
Она довольно улыбнулась:
— Отлично.
— Я этого не хочу, — заявил я.
— Почему бы и нет?
— Потому что это предлагает мне Падший ангел, вот почему. Леди, ты — отрава. И не надейся, что я этого не понимаю.
Она протянула ко мне руку ладонью вверх:
— Я прошу только выслушать меня. Если то, что я предлагаю, придется тебе не по вкусу, я, разумеется, помогу тебе в попытках придумать альтернативный план действий.
Я испепелил ее взглядом. Она смотрела на меня абсолютно невозмутимо.
Черт! Лучший способ удержаться от глупого, грозящего самоуничтожением шага — это избегать соблазна сделать его. Например, гораздо проще сдерживать неуместные любовные порывы, с воплем выбегая из помещения всякий раз, когда в него заглядывает симпатичная девушка. Понимаю, это звучит довольно глупо, но сам принцип верен и универсален.
Если я позволю Ласкиэли говорить со мной, она наверняка предложит что-то логичное, разумное и эффективное. Это потребует от меня совсем небольшой платы — сущие пустяки, но я сделаюсь на эту самую малость более зависимым от нее, от ее советов и поддержки. Что бы ни случилось, она получит еще толику влияния на меня.
Крошечный шажок по пути в ад. Ласкиэль бессмертна. Она может позволить себе терпение, в то время как я не могу позволить себе искушений.
Впрочем, все сводилось к одному: если я не выслушаю ее и не выберусь из этой заварухи, кровь Роулинса окажется на моей совести. И тот, кто стоит за бойней на конвенте, сможет безнаказанно продолжать свои развлечения. Погибнут новые люди.
Ох! А я проведу незабываемый отпуск в стиле Торквемады с тем из моих врагов, у кого окажется больше денег и настырности.
Когда о подобных перспективах вспоминаешь в последнюю очередь, дела и впрямь обстоят хреновее некуда.
Ласкиэль терпеливо смотрела на меня своими ангельскими голубыми глазами.
— Ладно, — сказал я ей. — Давай послушаем.
Глава 27
Мы сговорились, я и Падший ангел. Это произошло очень быстро. Оказывается, если договариваешься о чем-то в уме, все происходит буквально со скоростью мысли — не тратишь время на произнесение громоздких фраз. И минуты не прошло, как я открыл глаза.
— Вы правы, — сказал я Роулинсу очень тихо. — Они убьют вас. Нам надо убираться отсюда.
Коп страдальчески поморщился:
— Как?
Я напрягся и сел. Потом чуть поводил плечами, пытаясь восстановить кровообращение в руках, скованных у меня за спиной. Я подергал цепочку. Она оказалась пропущена через скобу в бетонном полу. Звенья негромко лязгали, скользя сквозь нее взад-вперед.
Я покосился на Крейна. Тот продолжал говорить по мобильнику, не обращая на меня никакого внимания.
— Я хочу стащить один из наручников с руки, — сказал я Роулинсу и кивнул в сторону старой тумбочки на роликах. — Там наверняка найдутся какие-нибудь инструменты. Я освобожу нас обоих.
Роулинс покачал головой:
— А эти двое будут спокойно стоять и смотреть?
— Я проделаю все быстро, — сказал я.
— А потом?
— Я грохну свет, и мы уберемся.
— Дверь заперта, — напомнил Роулинс.
— Об этом я позабочусь.
Роулинс нахмурился. Он выглядел очень усталым.
— Почему бы и нет? — сказал он. — Почему бы и нет?
Я кивнул в ответ, закрыл глаза, замедлил дыхание и начал сосредотачиваться.
— Эй! — окликнул меня Роулинс. — А как вы снимете наручники?
— Про йогов никогда не слыхали?
— Про мишку Йоги, — откликнулся он. — И про йогурт.
— Не про тех. Про других — которые змей заклинают.
— Ах да.
— Они всю жизнь учатся управлять своим телом. И могут проделывать некоторые довольно-таки потрясающие штуки.
Роулинс кивнул:
— Ну да, вроде как забраться в школьный ранец и просидеть в нем полчаса на дне пруда.
— Именно, — подтвердил я. Следуя инструкциям Ласкиэли, я продолжал концентрироваться. — Некоторые способны смещать кости рук, мышцы и сухожилия, меняя форму кисти.
Я сосредоточился на левой руке и на мгновение порадовался, что она изувечена и почти онемела. Даже с помощью советов Ласкиэли то, что я собирался сделать, должно было причинить адскую боль.
— Держите ухо востро, — велел я копу. — И будьте наготове.
Он кивнул и затих, не поворачивая головы ни к Крейну, ни к Глау.
Я выбросил из головы его, гараж, мою головную боль и все, что не имело непосредственного отношения к задуманному. Я в принципе представлял себе, что должно произойти, но точного, посекундного графика действий у меня не имелось. Странное это было ощущение — словно у опытного пианиста, пальцы которого вдруг забыли, что такое прикосновение клавиш.
Не так быстро, прошептал у меня в голове голос Ласкиэли. Твои мышцы и суставы не привыкли к такому. И мысли у меня текли как-то странно — такое испытываешь, внезапно припомнив, как завязывать сложный узел, который ты отлично знал когда-то, но забыл. Вот так, прошептал голос Ласкиэли, и это узнавание вдруг отдалось в руке.
Я изогнул большой палец, сделал легкое движение остальными и резко напряг все мышцы руки. Большой палец выскочил из сустава с негромким, но очень неприятным хрустом.
Секунду мне казалось, что я потеряю сознание от боли.
Нет, сказал голос Ласкиэли. Ты должен лучше контролировать процесс. Тебе необходимо бежать.
Знаю, огрызнулся я про себя. Судя по всему, ожог недостаточно сильно повредил нервные окончания, чтобы они не реагировали, когда кто-то выдергивает тебе пальцы из суставов.
Кто-то? — переспросила Ласкиэль. Ты сделал это сам, хозяин мой.
Ты не хочешь отойти и не мешать работать?
Но это смешно, возразила Ласкиэль. Впрочем, ощущение ее присутствия разом исчезло.
Я несколько раз глубоко вздохнул и изогнул левую руку. Моя плоть отозвалась на это резкой болью, но я постарался не обращать внимания и продолжал движение — медленно, ровно. Пальцами правой руки я охватил наручник и начал аккуратно вытягивать левую кисть из кольца ледяного металла. Кисть сложилась как-то совершенно неестественно. От пронзительной боли у меня перехватило дыхание.
Зато рука продвинулась на целый дюйм.
Я снова изогнул кисть — тем же самым движением, но удвоив усилие, стараясь использовать энергию боли как помощь, а не как нечто отвлекающее от концентрации, — и выдернул руку еще на дюйм.
Боль все усиливалась и усиливалась, как бы я ни старался отодвинуть ее, — так полуденное солнце бьет в глаза, даже если зажмуришься. Еще чуть-чуть… Все, что от меня требовалось, — это не издать ни звука, сохранив сосредоточенность всего несколько секунд.
Я терпел боль. Наращивая усилия, я вдруг ощутил, как холодный металл наручника скользнул по тыльной стороне большого пальца — одной из немногих точек моей левой кисти, сохранившей чувствительность. Моя рука высвободилась, а я продолжал стискивать пустой браслет правой рукой, чтобы тот не звякнул.
Я открыл глаза и огляделся по сторонам. Крейн расхаживал взад-вперед, прижимая к уху мобильник. Я подождал немного. Когда он повернулся спиной, я встал и вытянул цепь до упора — левый браслет уперся в скобу. Я по-прежнему был прикован к полу футовой цепочкой, но, двигаясь как можно тише, вытянул сведенную болью руку и взялся пальцами за ручку инструментального шкафа.
Пальцы почти не слушались, но я все же выдвинул ящик. Лежавшими в нем инструментами не пользовались очень давно — как минимум несколько лет. Ржавчина покрывала их неровными пятнами. С того места, где я скорчился, видна была только половина ящика, и ничего такого, что могло бы мне пригодиться, там не обнаружилось. Мне ужасно этого не хотелось, но пришлось ощупать невидимую часть ящика пальцами. Я боялся, что не смогу осязать предмет, даже наткнувшись на него, и еще сильнее боялся, что громыхну какой-нибудь железякой, выдав свои манипуляции. Рука моя тряслась, но я ощупал дно ящика максимально быстро и осторожно, начиная с ближнего угла.
На дне я обнаружил предмет с рукояткой. Как можно более бесшумно я вытащил его и увидел, что держу в руке ножовку по металлу. Сердце подпрыгнуло от волнения.
Я вернулся в более или менее прежнее положение, а мои похитители, похоже, так ни о чем и не догадались. Я попробовал пилить левой рукой, но вывихнутый большой палец отчаянно болел, поэтому я переложил ножовку в правую руку, набрал в легкие воздуха и принялся пилить цепочку у самого браслета.
Цепь, удерживавшая правую руку, не давала пилить в полную силу, к тому же раздававшиеся при этом весьма характерные звуки трудно было с чем-либо спутать. Я почти не сомневался, что не успею освободиться, однако закаленная сталь ножовки вгрызалась в серебристую металлическую цепочку так, словно та была изготовлена из дерева. Три, четыре, пять движений взад-вперед, и звено разомкнулось. Я изо всех сил рванул правую руку, цепочка скользнула и порвалась, стоило пустому браслету застрять в скобе.
Я вскочил на ноги.
Крейн вскрикнул от изумления, выронил мобильник и потянулся за пистолетом. Времени освобождать Роулинса у меня не оставалось — я бросил ему ножовку и метнулся в сторону. И вовремя: Крейн выстрелил. Пуля высекла сноп искр из инструментального шкафчика, и адреналиновый шторм в жилах заставил меня забыть о боли. Пригибаясь как можно ниже, я спрятался за кузовом старого ржавого пикапа. Я попробовал задействовать свою магию, но остававшийся на правой руке браслет отозвался на это такой болью, что я отказался от попытки.
Краем глаза я уловил движение. Крейн переместился в сторону, пытаясь поймать меня на мушку. Я метался как белка, стараясь держаться так, чтобы пикап оставался между нами. Я потянулся к пассажирской дверце, в надежде на то, что в машине найдется хоть что-нибудь, что помогло бы мне обороняться.