А также моя крестная.
— Леа, — выдохнул я. — Адские погремушки, что с вами случилось?
— Мэб, — коротко ответила она.
— В прошлый Хеллоуин, — пробормотал я, — она говорила, что заключила вас в тюрьму. Так она держит вас здесь? Вот так?
— Очевидно. — В ее взгляде мелькнуло что-то очень неприятное. — Ты не понимаешь истинной сути его наказания.
Я покосился на Зимнего Рыцаря:
— Эм… Чего?
— Слейт, — мурлыкнула она и тоже скосила глаза в его сторону. Лед не позволял ей повернуть голову. — Конечно, ему больно. Но боль может причинить кто угодно. Боль причиняют несчастные случаи. Боль — естественная составляющая Вселенной, так что вряд ли Королева Воздуха и Тьмы стала бы ограничиваться ею в качестве наказания. Нет, она терзает его добротой.
С минуту я, хмурясь, смотрел на Слейта, потом помрачнел, представив себе это.
— Она оставляет его висеть вот так. А потом приходит и избавляет его, да?
Моя крестная улыбнулась и даже мурлыкнула от удовольствия.
— Она исцеляет его раны и унимает терзающую его боль. Она возвращает ему зрение, и первое, что он видит, — это лицо той, кто избавляет его от страданий. Она сама, своими руками, ухаживает за ним, согревает, кормит, очищает от грязи. А потом ведет его к себе в павильон. Бедняга. Он знает, что, проснувшись, снова будет висеть, слепой, на дереве и все, что ему останется, — это ждать ее возвращения.
Я покачал головой:
— Думаете, он из-за этого и страдает? Из-за того, что в нее влюбился?
Леа улыбнулась.
— Любовь, — пробормотала она. — Может, да, а может, и нет. Но желание — о да. Ты недооцениваешь самые простые вещи, мой крестник. — Глаза ее засияли. — Когда тебе дают пищу и тепло. Когда к тебе прикасаются. Чистят, заботятся — и желают. И снова, и снова, прогоняя через боль и экстаз. Разум смертного не выдерживает такого и разрушается. Не сразу. Но постепенно. Как вода подтачивает камень. — Ее сияющие безумным блеском глаза уставились на меня, и в голосе зазвучали предостерегающие нотки. — Это медленное превращение. Преображение, только крошечными шажками.
На мгновение кожа на моей левой руке отчаянно зачесалась. Здоровая кожа, знак Ласкиэли.
— Да, — прошипела Леа. — Мэб, видишь ли, терпелива. Ей не нужно спешить. И когда падут последние стены его рассудка и он будет с радостью ожидать возвращения на дерево, она уничтожит его. Заменит другим. Он живет до тех пор, пока сопротивляется. — Она зажмурилась на мгновение. — Вот мудрость, которую тебе следует запомнить, дитя мое.
— Леа, — спросил я, — что случилось с вами? Давно ли вы здесь?
— Сила, которой я обладала, сделала меня слишком дерзкой. Мне казалось, я смогу преодолеть то, что неотвратимо для нас всех. Глупо, конечно. Миледи Королева Мэб дала мне понять ошибку, которую я совершила.
— И она держала вас взаперти в персональном айсберге больше года? — Я покачал головой. — Крестная, да у вас такой вид, будто вы с дерева безумного свалились, пересчитав при этом все ветки.
Она снова открыла глаза, горящие, безумные, как черт знает что. И рассмеялась. Тихим, низким, негромким смехом, ни капли не напоминавшим смех смертельно опасной заклинательницы-сидхе, которую я помнил с тех времен, когда еще водительских прав не получил.
— Безумное дерево, — прошептала она, и глаза ее снова закрылись. — Да.
Я услышал на лестнице топот тяжелых башмаков, и на балкон выбежал Томас с залитым светящейся зеленой кровью мечом.
— Гарри!
— Я здесь, — откликнулся я, помахав ему рукой.
Он бросил взгляд на Молли и Черити, потом поспешил ко мне. Комок страха шевельнулся у меня внутри.
— Где Мёрфи?
— Спокойно, — выдохнул он. — Она внизу, охраняет вход. Девочка в порядке?
— Дышит. — Я понизил голос. — Меня больше беспокоит ее рассудок. По крайней мере, она плачет. Это добрый знак. Что там творится?
— Нам нужно уходить, — сказал Томас. — Быстро.
— Почему?
— Что-то надвигается.
— Всегда что-нибудь да надвигается, — возразил я. — Ты поконкретнее можешь?
Он стиснул зубы и мотнул головой:
— С прошлого года… с тех пор, как Эрлкинг… у меня… интуиция, что ли? А может, просто инстинкты. Я ощущаю в воздухе больше, чем прежде. Мне кажется, к нам спешит Дикая Охота. И еще много всякого спешит.
Стоило ему произнести это, как я услышал принесенный с ветром долгий, скорбный, голодный зов рога.
Я поднялся на край фонтана и вгляделся в ночь. Было слишком темно, чтобы различить что-нибудь, но на мгновение мне показалось, что я увидел вдалеке отблеск лунного света на том странном металле, из которого фэйри делают свои доспехи и оружие.
Еще один рог протрубил — зычный, басистый, раскатистый, только этот послышался со стороны, противоположной первому. На протяжении следующих секунд к ним присоединилось еще несколько таких же, потом добавились барабаны, а затем до нас донесся нарастающий рев и рык — со всех сторон. В горах на востоке от Арктис-Тора одна из заснеженных вершин исчезла в приближающейся черной туче. Я огляделся по сторонам — тень накрыла еще несколько вершин. Звуки рогов и крики делались все громче.
— Звезды и камни, — выдохнул я и повернулся к крестной. — Та энергия, которую я использовал здесь. Это она стала причиной, да?
— Разумеется, — подтвердила Леа.
— Срань господня! — поперхнулся Томас, подскочив как напуганная кошка, когда то, что он считал всего лишь статуей, шевельнулось и заговорило.
— Томас, это моя крестная, — Леа, — представил я ее. — Леа, это То…
— Я знаю, кто это, — пробормотала моя крестная. — Я знаю, что это. И я знаю, чей он. — Взгляд ее снова уперся в меня. — Ты призвал силы Лета сюда, в Арктис-Тор, в самое сердце Зимы. Когда ты это сделал, все Зимние ощутили сильную боль. А теперь они спешат убить тебя или жестоко отомстить.
Теперь поперхнулся уже я:
— Э… Сколько их?
Безумный блеск снова появился в ее глазах.
— Ну как же, детка. Все Зимние. Все наши.
Вот дерьмо!
— Черити! — крикнул я. — Уходим!
Черити кивнула и встала, поддерживая Молли. Хорошо, что девчонка уже могла двигаться. Оставайся она без сознания, могу себе представить, каково нам пришлось бы спускать ее с башни. Молли вместе с матерью скрылись на лестнице.
— Томас, — сказал я. — Сможешь срубить хоть часть этого льда, не причинив ей вреда?
Томас облизнул губы:
— Думаешь, это удачная мысль? Разве не она хотела превратить тебя в собаку?
— В гончую, — уточнила Леа, шаря по сторонам безумным взглядом. — Это совсем другое дело.
— Она была маминой подругой, — тихо шепнул я Томасу.
— Мой папаша тоже был маминым другом, — возразил он. — И ты знаешь, чем это кончилось.
Леа издала внезапный задыхающийся звук.
Я нахмурился и посмотрел на нее. Глаза ее едва не вылезали из орбит, а лицо исказилось от боли. Губы шевелились. Звериный рык вырывался из горла каждую секунду или две. Пальцы свободной руки скрючились. Потом она вдруг обмякла, а когда снова посмотрела на меня, глаза ее сделались прежними: на треть — похотливыми, на треть — по-кошачьи бесстрастными, на треть — безжалостно-хищными.
— Детка, — произнесла она слабым голосом. — Ты не должен освобождать меня.
Я в замешательстве уставился на нее:
— Почему?
Она стиснула зубы.
— Мне пока нельзя доверять, — произнесла она наконец. — Еще не время. Я не смогу исполнить обещание, данное твоей матери, если ты освободишь меня сейчас. Уходи.
— Доверять? — не понял я.
— Не время, — произнесла она, и голос ее снова зазвенел от напряжения. — Я не могу долго удерживаться от… — Она содрогнулась и опустила голову. Когда через несколько секунд Леа снова посмотрела на меня, безумие вернулось в ее глаза. — Погоди, — прохрипела она. — Я передумала. Освободи меня.
Мы с Томасом переглянулись и опасливо отступили на шаг.
Лицо Леа перекосилось от злости, и она испустила вой, от которого с карниза посыпались сосульки.
— Освободи меня!
— Что здесь, черт подери, происходит? — спросил меня Томас.
— Э-э-э… — протянул я. — Расскажу после того, как выберемся из этой задницы.
Томас кивнул, и мы поспешили к лестнице. На бегу я оглянулся. Фонтан уже восстанавливал свою форму, вода превращалась в лед. Тонкий его слой уже покрыл мою крестную. Я вздрогнул и отвел взгляд — точнехонько на несчастного Ллойда Слейта. Ноги сами собой ускорили шаг.
А потом, уже выбегая на лестницу, на одно короткое мгновение мне показалось, что я увидел еще кое-что. Луч лунного света, прорезавшись сквозь облака, упал на изваяние трех женщин-сидхе, и в этом неверном свете я увидел, как одна из статуй шевельнулась. Она повернула голову мне вслед, и белый мрамор ее глаз внезапно окрасился в изумрудный цвет — в точности как глаза Мэб.
Не просто как у нее.
Это и были ее глаза.
Статуя подмигнула мне.
Гул приближавшихся фэйри нарастал, напомнив мне, что проверять это некогда. Я содрогнулся и поспешил по лестнице вслед за Томасом, оставив балкон, его пленников и — возможно — его хозяйку за спиной. Мне стоило сосредоточиться на том, как нам добраться до проделанной Лилией прорехи целыми и невредимыми, поэтому я выбросил на время все подобные вопросы из головы.
Через несколько минут мы уже брели по колено в снегу, и я тратил последние капли энергии бабочки на то, чтобы не дать нам погибнуть от переохлаждения.
Я возглавил отряд и поспешил к месту перехода, а кошмарная симфония воя, гудения рога и воплей надвигалась на нас со всех сторон.
Глава 40
Защищенные доброй магией Лета, мы бежали из Арктис-Тора. Ветер завывал громче, вздымая все более густые клубы тумана, снега и льда. А за этим завыванием пока еще слабо, но с каждой минутой все четче слышались крики тварей, обитателей холода и мрака. Дробь барабанов и рев рогов, диких, свирепых, наводящих ужас, не имеющий никакого отношения к разумной мысли, зато напрямую связанный с инстинктами.