Он нахмурился, и мы покатили тележку из смотровой.
— А ваша волшебница-недоучка может?
— Чародейские способности — штука очень индивидуальная, — сказал я. — Одному чародею лучше дается одно, другому — другое. Тут все зависит от врожденных свойств, от личного опыта. У каждого свои сильные стороны.
— А у вас? — поинтересовался он.
— Находить предметы. Следить за разными вещами. Разносить все к чертовой матери — это у меня особенно хорошо получается. — Я ухмыльнулся. — Перенацеливать энергию. Выпускать энергию, чтобы она вступала в резонанс с энергией тех предметов, которые я хочу найти. Накапливать ее для того, чтобы использовать потом.
— Ага, — кивнул он. — И все это не требует точности?
— Я достаточно набил руку, чтобы делать это более-менее точно, — сказал я. — Но… Одно дело — бренчать по гитарным струнам, и совсем другое — исполнять сложную испанскую пьесу.
Баттерс обдумал это и снова кивнул:
— А девчонка, значит, гитарист-виртуоз?
— Почти что так. Сил у нее, конечно, поменьше, чем у меня, но есть врожденные способности к деликатной магии. Особенно к той, что связана с ментальностью и эмоциями. Собственно, из-за этого она и напоролась на неприятности с…
Я прикусил язык, не договорив. Еще не хватало обсуждать с кем-то Моллины нарушения законов магии. Ей и без того нелегко пришлось после тех ужасов, что она натворила по незнанию, так что живописать ее монстром-недоучкой было бы с моей стороны самым последним делом.
Секунду-другую Баттерс вглядывался в мое лицо, потом кивнул и сменил тему:
— Как вы думаете, что она найдет?
— Представления не имею, — признался я. — Поэтому и пробуем.
— А вы сами смогли бы это сделать? — поинтересовался он. — Я имею в виду, если пришлось бы?
— Я пробовал что-то в этом роде, — уклончиво ответил я. — Но я не слишком силен в настройке, и результат оказался практически невнятным.
— Вы говорили, ей это может быть неприятно, — сказал Баттерс. — Почему?
— Потому что, если там что-то еще сохранилось и она сумеет уловить это, ей придется пережить страх. От первого, так сказать, лица. Как будто это произошло с ней.
Баттерс негромко присвистнул:
— Да уж. Пожалуй, такое и впрямь неприятно.
Мы вернулись в первую комнату, и я заглянул в щелку, прежде чем открывать дверь и завозить каталку. Молли сидела на полу в позе лотоса, закрыв глаза и слегка приподняв лицо. Кончики больших и средних пальцев чуть касались друг друга.
— Тихо, — прошептал я. — Никакого шума, пока она не закончит. Ясно?
Баттерс кивнул. Как можно тише я отворил дверь. Мы закатили тележку в комнату, оставив ее перед Молли, а затем по моему жесту молча отошли к дальней стене и приготовились ждать.
Молли потребовалось больше двадцати минут, чтобы сосредоточиться для относительно несложного заклинания. Собственно, концентрация мыслей или воли универсальна для всех разновидностей магии. Я проделывал это столько раз и с таких давних пор, что задумываюсь над этим только в случаях, когда заклинания особенно сложны, опасны или когда мне кажется, что немного осторожности не помешает. Гораздо чаще, для того чтобы сконцентрировать волю, мне требуется меньше секунды — это очень кстати в ситуациях, когда все решает скорость. Истекающие слюной демоны или злобные вампиры вряд ли дадут вам двадцать минут на подготовку к удару.
В общем-то, Молли прогрессировала достаточно быстро, но и учиться ей предстояло еще очень и очень многому.
Когда она наконец открыла глаза, взгляд их сделался отрешенным, блуждающим. Медленно, осторожно Молли поднялась на ноги и подошла к каталке с лежавшим на ней телом. Она откинула край простыни, открыв лицо мертвой девушки, потом все с тем же отрешенным выражением пригнулась и, прошептав что-то, приоткрыла той веки.
Молли увидела что-то почти сразу.
Глаза ее распахнулись широко-широко, и она потрясенно охнула. Дыхание ее резко участилось, а потом она зажмурилась, постояла еще пару секунд застывшим изваянием и, негромко вскрикнув, медленно, безвольно осела на пол, где и осталась лежать, гортанно всхлипывая.
Она так и продолжала задыхаться, глядя перед собой пустыми глазами. Тело ее выгнулось, грудь напряглась, а бедра медленно задвигались взад-вперед. Потом она обмякла, и дыхание постепенно вернулось в норму, только с губ продолжали срываться негромкие, но, без всякого сомнения, удовлетворенные вздохи.
Я потрясенно уставился на нее.
Нет, правда.
Такого я не ожидал.
Баттерс громко сглотнул слюну.
— Э-э… — произнес он. — Я правильно понял, чем она сейчас занималась?
— Эм… — отозвался я. — Э-э… Возможно.
— Так что все-таки произошло?
— Она… э… — Я кашлянул. — Она что-то ощутила.
— Нет, вот это я как раз понял, — пробормотал Баттерс и вздохнул. — Ничего подобного я не видел уже года два.
Насчет себя я промолчал. У меня этот срок приближался к четырем.
— Ясно, — произнес я вслух, вложив в это слово больше досады, чем хотелось бы.
— Она хоть совершеннолетняя? — поинтересовался Баттерс. — С точки зрения закона?
— Угу.
— Это хорошо. А то я как-то не ощущаю себя… персонажем Набокова, что ли. — Он взъерошил волосы пятерней. — Что теперь будем делать?
Я постарался изобразить профессиональную бесстрастность.
— Подождем, пока она придет в себя.
— Угу, — кивнул он, покосился на Молли и снова вздохнул. — Вот бы и мне таких ощущений.
Не тебе одному, приятель.
— Скажите, Баттерс, здесь где-нибудь можно набрать для нее воды или чего такого? Принесете, а?
— Без проблем, — ответил он. — А вам?
— Спасибо, не надо.
— Я мигом. — Баттерс накрыл лицо трупа простыней и выскользнул из помещения.
Я подошел к девушке и присел на корточки рядом с ней:
— Эй, кузнечик. Ты меня слышишь?
Она молчала дольше, чем я ожидал, — так бывает, когда говоришь по телефону с кем-то, находящимся на другом краю света.
— Д-да. Я… я слышу.
— Ты в порядке?
— О боже! — Она вздохнула и улыбнулась. — Да.
Я выругался про себя, потер переносицу в попытке сдержать зарождающуюся головную боль, и мысли в голову лезли самые мрачные. Черт подери, каждый раз, когда я в интересах следствия напарываюсь на какое-либо жуткое психическое потрясение, к моей коллекции ночных кошмаров добавляется еще один. Кузнечик, можно сказать, в первый раз биту в руки взяла — и сразу же получила…
А что, собственно говоря, она получила?
— Я хочу, чтобы ты прямо сейчас, не отходя от кассы, рассказала мне, что ты чувствовала. Порой детали стираются из памяти — как фрагменты сна забываются.
— Идет, — пробормотала она сонно, растягивая слова. — Детали. Она… — Молли покачала головой. — Ей было хорошо. Очень-очень хорошо.
— Это я уже понял, — буркнул я. — А еще что?
Молли продолжала медленно покачивать головой:
— А больше ничего. Только это. Одно-единственное ощущение. Экстаз. — Она чуть нахмурилась, словно пытаясь собраться с мыслями. — Как если бы все остальные ее чувства каким-то образом приглушили. Не думаю, чтобы было что-то еще. Ни звуков, ни картин — вообще ничего, что она могла бы запомнить. Ничего. Она даже не заметила, что умерла.
— Подумай хорошенько, — тихо произнес я. — Абсолютно любая мелочь может оказаться жизненно важной.
Тут вернулся Баттерс с запотевшей бутылкой воды в руках. Он отдал ее мне, а я протянул Молли.
— Вот, — сказал я ей. — Выпей.
— Спасибо.
Она отвинтила крышку, повернулась на бок и начала жадно глотать из горлышка, даже не садясь. Одежда при этой позе, казалось, сделалась еще более облегающей.
Секунду Баттерс смотрел на нее, потом вздохнул и с видимым усилием заставил себя вернуться к столу и заняться заточкой карандаша.
— Итак, что мы узнали?
— Похоже, она умерла счастливой, — сказал я. — Вы взяли токсикологический анализ?
— Угу. Небольшой процент тетрагидроканнабинола в крови, но это может быть следствием чего угодно, — скажем, на рок-концерте кто-то рядом травку курил. Во всех остальных отношениях ничего такого.
— Черт! — сказал я. — Вы не нашли ничего такого, что могло бы… сделать это с жертвой?
— Ничего фармакологического, — покачал головой Баттерс. — Разве что если кто-то вставил ей электрод в зону мозга, заведующую наслаждением, и стимулировал ее. Однако, черт возьми, никаких следов трепанации. Их-то я заметил бы наверняка.
— Ну-ну, — вздохнул я.
— Значит, тут замешано что-то потустороннее, — продолжал Баттерс.
— Возможно, — согласился я и снова заглянул в бумажки. — Чем она занималась?
— Этого никто не знает, — ответил Баттерс. — О ней вообще, похоже, никому ничего не известно. Никто не объявлял ее в розыск. Родных и близких мы не нашли. Поэтому она и лежит здесь до сих пор.
— Адреса местного тоже не нашли, — предположил я.
— Только тот, что значился на выданной в Индиане водительской лицензии, но по нему никто не проживает. Ничего другого у нее в сумочке не оказалось.
— И убийца забрал ее одежду.
— Судя по всему, да, — кивнул Баттерс. — Только зачем?
Я пожал плечами:
— Должно быть, не хотел, чтобы на ее вещах нашли что-то такое. — Я задумчиво прикусил губу. — Или не хотел, чтобы это нашел я.
Молли резко села:
— Гарри, я вспомнила кое-что.
— Да?
— Ощущение, — произнесла она, положив руку на пряжку пояса. — Такое, похожее на… не знаю — как будто слышишь, как двадцать оркестров играют разом, только потише. А еще такое покалывающее ощущение в животе. Словно от этих медицинских колесиков с иголочками.
— Колесо Вартенберга, — кивнул Баттерс.
— А? — не понял я.
— Вроде той штуки, которой я проверяю чувствительность вашей руки, Гарри, — пояснил Баттерс.
— Ах да, точно. — Я нахмурился и снова повернулся к Молли. — Откуда, черт бы подрал, тебе известно, на что это похоже?
Молли одарила меня ленивой, томной улыбкой:
— Это как раз из тех вещей, о которых вы предпочли бы не слышать от меня, Гарри.