Марконе улыбнулся – ртом, не глазами:
– Очень хорошо, Дрезден. Примите мои глубочайшие сожаления по поводу вашей травмы.
Глава 19
Марконе со товарищи высадили меня в сотне ярдов от приемного покоя травматологического отделения, и мне пришлось ковылять до двери без посторонней помощи. Это было нелегко, к тому же я чертовски устал, но в прошлом мне приходилось и похуже. Не то чтобы я хотел проделывать такое ежедневно, но после первой дозы острых ощущений боль кажется более-менее одинаковой.
Стоило мне вступить в приемный покой, как я сделался центром внимания. Ну да, когда ты вваливаешься, задыхаясь и оставляя за собой кровавый след, это поневоле производит на людей впечатление. Санитар и сестра уложили меня пузом вниз на каталку, и сестра приступила к осмотру.
– Не смертельно, – сообщила она, срезав мне штанину и осмотрев рану. Вид у нее при этом был неодобрительный, почти осуждающий. – Судя по тому, с каким лицом вы сюда вошли, вы думаете, что стоите одной ногой в могиле.
– Ну, – кивнул я, – я вообще в некотором роде плакса.
– Но неприятно, – утешил меня коренастый санитар. Он достал анкету на доске с зажимом, шариковую ручку и протянул их мне. – Придется вырезать эту штуку.
– Это уже доктору решать, – возразила сестра. – Как это случилось, сэр?
– Представления не имею, – сказал я. – Я шел по улице, и вдруг мне показалось, что мою ногу в огонь окунули.
– И вы сами дошли сюда? – с сомнением в голосе спросила она.
– Нет, меня довез один добрый бойскаут, – ответил я.
Она вздохнула:
– Ну, день сегодня спокойный. Вами займутся довольно скоро.
– Приятно слышать, – буркнул я. – Потому что болит как черт знает что.
– Я могу дать вам тайленола, – чопорно сказала сестра.
– У меня не болит голова. У меня в ноге четырехдюймовая железная штуковина.
Она протянула мне бумажный стаканчик и две маленькие белые таблетки. Я вздохнул и проглотил их.
– Эй, – посоветовал мне санитар, когда она вышла, – не переживайте так. Вам обязательно дадут чего-нибудь, как только вами займется врач.
– С таким заботливым уходом, возможно, не стоит.
– Не судите ее слишком строго, – покачал головой санитар. – Видели бы вы, на что люди идут, только бы им дали болеутоляющего. Ну, настоящего – викодина, морфия, типа того.
– Угу, – кивнул я. – Послушайте, приятель, могу я вас спросить кое о чем?
– Легко.
Он принес плошку с колотым льдом и принялся набивать им пластиковые пакеты, которыми потом обложил мою ногу.
– Это немного притупит боль, – пояснил он, – да и распухать будет меньше. Не местная анестезия, конечно, но пока хватит и этого.
Лед не испарился мгновенно от соприкосновения с моей ногой – я даже удивился этому. Боль не ослабла, но сделалась вдруг какой-то отдаленной.
– Спасибо, приятель. Тут такое дело: я хотел бы переговорить с парой ребят, с которыми познакомился, когда попадал к вам в прошлый раз, – сказал я. – С бригадой «скорой». Гэри Симмонс и Джейсон Ламар, вот как их зовут.
Санитар приподнял брови:
– Симмонс и Ламар – как же. Они ездят в карете «скорой».
– Ага, я знаю. Они сейчас здесь?
– У них дежурство было ночью, – сказал он. – Но сейчас конец месяца, возможны подвижки графика. Я спрошу.
– Премного благодарен, – кивнул я. – Если Симмонс здесь, скажите, что его школьный дружок хочет с ним пообщаться.
– Легко. Только если я это для вас сделаю, и вы кое-что для меня сделайте – заполните эти анкеты, ладно?
Я покосился на бумажки и взялся за ручку.
– Передайте доку: как вытащит из меня эту штуковину, пусть разберется с моим кистевым туннельным синдромом. Так сказать, двух зайцев одним выстрелом.
Санитар расплылся в ухмылке:
– Как скажете, так и сделаю.
Он оставил меня заполнять бумажки, что оказалось не слишком долгим делом, поскольку страховки у меня нет. Как-нибудь разбогатею и обязательно себе оформлю. Говорят, заплатишь за страховку – обретаешь душевный покой. И я думаю, это действительно так: при одной только мысли о том, сколько денег потеряет на мне страховая компания в долгосрочной перспективе, поневоле становится легче на душе. И если я проведу свою жизнь на открытом воздухе, а это было так с тех пор, как я приехал в Чикаго, им придется иметь дело со мной на протяжении двух или трех столетий. Интересно, подумал я, какая страховая премия причитается двухсотпятидесятилетнему клиенту?
Вскоре ко мне вышел молодой врач. Я добил анкеты, а он – как и предсказывал санитар – вырезал из меня этот чертов сюрикен. Мне вкололи местную анестезию, и внезапное избавление от боли само по себе подействовало на меня как наркотик. Я уснул, пока он продолжал резать меня, и проснулся, когда он кончал бинтовать мою ногу.
– …Швы сухими, – говорил он. – Хотя, судя по вашей карте, вы это и сами знаете.
– Конечно, док, – заверил я его. – Я знаком с процедурами. Их потом придется снимать, или вы мне чем-то другим зашили?
– Рассосутся сами, – ответил он. – Но если рана распухнет или у вас поднимется температура, свяжитесь со мной. И я выпишу вам рецепт на кое-какие болеутоляющие и антибиотики.
– Следуйте письменным инструкциям и не пропускайте ни одного пункта, – произнес я тоном диктора из медицинской телепрограммы.
– Похоже, по этой части у вас опыт, не уступающий моему, – заметил он и махнул рукой в направлении стального поддона, в котором лежал окровавленный сюрикен. – Орудие заберете с собой?
– Почему бы и нет? Избавит от необходимости покупать сувенирный.
– Вы уверены, что не хотите, чтобы его осмотрела полиция? – спросил он. – Возможно, они сумели бы найти на нем отпечатки пальцев или еще чего-нибудь.
– Я же сказал вашим ребятам, что это был, вероятно, несчастный случай.
Он смерил меня в высшей степени скептическим взглядом:
– Ладно. Если вы сами так хотите…
Он окунул маленький металлический треугольник в сосуд со спиртом или каким-то другим антисептиком.
– Держите ногу повыше – так будет меньше отекать. Не снимайте повязки как минимум пару дней.
– Без проблем, – заверил я его.
Он покачал головой.
– Санитар сейчас принесет вам рецепты, – сказал он, – и еще одну бумажку на подпись.
Он вышел.
Примерно через минуту занавеска отодвинулась, и ко мне заглянул здоровенный детина. Кожа у него чернотой почти не уступала моему плащу, а волосы были подстрижены сверху так ровно, что парикмахер, должно быть, пользовался линейкой. Габариты его и впрямь впечатляли: не то чтобы он страдал избыточным весом, нет – просто имел такое телосложение и при этом неплохо себя чувствовал. На куртке врача скорой помощи красовался лейбл: «ЛАМАР». Пару секунд он просто стоял и молча смотрел на меня.
– У вас не тот цвет, чтобы учиться со мной в одной школе. И в колледж я не ходил.
– Армейский медик? – спросил я его.
– Флот. Морская пехота. – Он скрестил руки на груди. – Чего вы хотели?
– Меня зовут Гарри Дрезден, – представился я.
Он пожал плечами:
– Так чего вам нужно?
– Вы были в бригаде, выезжавшей на место перестрелки в Уэккере?
Он протяжно выдохнул, посмотрел вправо-влево, потом сделал шаг к моей каталке и задвинул за собой занавеску.
– И что? – спросил он, понизив голос.
– Мне нужно, чтобы вы рассказали мне об этом.
Он покачал головой:
– Послушайте, я не хочу лишиться работы.
Я тоже понизил голос:
– Вы полагаете, что, рассказав мне, вы рискуете этим?
– Возможно, – согласился он. Затем распахнул куртку и расстегнул пару пуговиц на рубахе. Он приоткрыл ее совсем немного, но достаточно, чтобы я разглядел под ней кевларовый бронежилет. – Видали? Нам в «скорой» приходится ходить вот так, потому что время от времени в нас стреляют. Гангстерские разборки, вот какая штука. Мы приезжаем, чтобы их спасать, а в нас стреляют.
– Нелегко, должно быть, – осторожно заметил я.
Он покачал головой:
– Я-то справлюсь. Но многие не выдерживают. И когда вдруг начинает казаться, что у тебя крыша поехала от напряжения, тебя просто выставляют. Стоит пройти слуху, что я рассказываю всякие байки о сказочных штуках, которые видел, и суток не пройдет, как мне припаяют психическое расстройство.
Он повернулся, чтобы уходить.
– Подождите, – сказал я и тронул его за руку. Я не хватал его за рукав. Не стоит хватать за рукав бывших морских пехотинцев, если хочешь, чтобы пальцы у тебя остались на месте. – Послушайте, мистер Ламар. Я только хотел услышать об этом от вас. Я не собираюсь никому это передавать. Я не репортер и не…
Он задержался у занавески.
– Вы чародей, – сказал он. – Я видел вас однажды по телику у Ларри Фаулера. Вас считают психом.
– Угу, – кивнул я. – Поэтому даже если я расскажу кому-нибудь о вас, мне не поверят. Но я не расскажу.
– Это ведь вас арестовали у нас в родильном отделении несколько лет назад, – сказал он. – Вы вломились сюда, когда у нас свет вырубался. Вас обнаружили в погромленной палате среди всех этих младенцев.
Я сделал глубокий вдох:
– Угу.
Ламар помолчал немного.
– Знаете, за год до того у нас была самая высокая смертность новорожденных по стране. В среднем один случай за десять дней. Никто не мог этого объяснить.
– Этого я не знал, – признался я.
– С тех пор, как вас арестовали здесь, не потеряли еще ни одного, – сказал он и повернулся ко мне. – Вы что-то такое сделали.
– Угу. Истории с привидениями любите?
Он с шумом выдохнул через нос:
– Терпеть не могу всякого такого вздора, чувак. Зачем вам нужно, чтобы я рассказал о том, что видел?
– Затем, что это может помочь мне уберечь от беды других людей.
Он угрюмо кивнул.
– Ладно, – буркнул он, помолчав. – Но я рассказываю это в первый и последний раз, ясно? И не собираюсь повторять это снова. Ни вам, ни кому-то другому. Единственное, почему я делаю это сейчас, потому что вы помогли тем младенцам.