Я кивнул.
Он присел на край каталки:
– Мы получили вызов около полуночи. Поехали в Уэккер. Копы приехали туда раньше нас. Обнаружили этого парня на улице, дырявого как решето. Два попадания в грудь и два в брюшную полость. Он истекал кровью.
Я кивнул, не перебивая его.
– Мы попытались стабилизировать состояние. Но толку от этого было немного. Мы с Симмонсом оба это понимали. Но мы пытались, честно. Такая у нас работа, понимаете? Он находился в сознании. Стонал, кричал. Умолял нас не дать ему помереть. Говорил, что у него дочь маленькая.
– Что случилось дальше?
– Он умер, – устало произнес Ламар. – Этого дела я навидался. И здесь, в городе. И на войне, когда я служил. Там научишься узнавать смерть, когда она стучится.
Он нервно потер руки – неожиданно изящные для такого размера.
– Мы пытались – прямой массаж, адреналин, – но сердце остановилось. Тут все и случилось.
– Продолжайте.
– Подошла женщина. Не знаю, откуда она взялась. Мы просто подняли голову, а она стоит перед нами и сверху вниз на нас смотрит.
Я подался вперед:
– Как она выглядела?
– Не знаю, – признался Ламар. – На ней был… вроде как костюм такой, да? Похож на тот, который на карнавал надевают. Длинный черный плащ вроде мантии, а на голове капюшон. Лица и не разглядеть, только подбородок и шею. Но она была белая, точно.
– Что вы сделали?
– Я решил, что она чокнутая. Их в это время года хватает. А может, на маскарад собралась. Черт, Хеллоуин ведь на носу. А она посмотрела на меня и сказала, чтобы мы отошли и не мешали, пока она ему помогает.
Много ли женщин в черных плащах с капюшонами разгуливало по городу минувшей ночью? Кумори. Должно быть, это случилось за сорок пять минут или час до того, как я увидел ее перед лавкой Бока.
Ламар вгляделся в мое лицо.
– Вы ее знаете, – сказал он.
– Не лично. Но знаю. И что она делала?
Лицо его сделалось еще более отрешенным.
– Она опустилась рядом с ним на колени. Я имею в виду, рядом с носилками. А потом нагнулась – так, что этот ее плащ и капюшон закрыли их обоих. Я не видел, что она там с ним делает. – Он облизнул пересохшие губы. – И сделалось холодно. Так холодно, что все кругом обледенело – и тротуар, и носилки, и машина наша. Богом клянусь, так оно и было.
– Я вам верю, – кивнул я.
– А потом раненый вдруг начал кашлять. Пытался стонать. Я хочу сказать, раны его не делись никуда, но… не знаю, как и объяснить… Он снова жил и держался. – Лицо его вдруг болезненно скривилось. – Ему было больно, но он был жив, и состояние не ухудшалось больше. Словно… словно ему не позволили умереть. Вот так. А потом женщина встала. Она сказала нам, что у нас меньше часа на то, чтобы его спасти. И исчезла. Просто стояла, а потом – фьють! – и исчезла. Словно она мне привиделась.
Я покачал головой:
– А что потом?
– Мы привезли его сюда. Врачи залатали его и сделали переливание крови. Примерно через час он потерял сознание. Но жив.
Ламар помолчал немного.
– Этого не могло быть, – произнес он наконец. – Я видел, как люди выкарабкивались после всяких гадостей. Но не таких. Ему положено было умереть. Все, что мне известно, подтверждает это. Но он жив.
– Иногда случаются чудеса, – негромко заметил я.
Он поежился:
– Это не чудо. Никакого хора ангелов, ничего такого. Мне больше всего хотелось убраться оттуда как можно скорее, хоть ползком. – Он тряхнул головой. – Даже вспоминать про это не хочется.
– А ваш напарник? – спросил я.
– Напился до бесчувствия, не прошло и двадцати минут после окончания дежурства. Валяется под столом. Черт, единственная причина, по которой я не последовал его примеру, – это потому, что я сегодня проводил инструктаж по реанимации для новичков. – Он посмотрел на меня. – Ну что, сильно я вам помог?
– Возможно, – кивнул я. – Спасибо.
– Не за что.
– Что собираетесь делать теперь? – поинтересовался я.
– Пойду найду и себе стол. – Ламар встал. – Удачи, приятель.
– Спасибо.
Здоровяк ушел. А я стал думать о том, что он рассказал, – и получая рецепты, и заполняя последние анкеты. Потом купил в больничной аптеке прописанные лекарства, вызвал такси и попросил отвезти меня к Майку – забрать «Голубой жучок».
Я сидел на заднем сиденье, прикрыв глаза, и обдумывал все, что узнал. Кумори спасла жизнь раненному в перестрелке. Если все, что рассказал Ламар, верно, это означало, что для этого действия она отклонилась от намеченного пути. Что бы она ни проделала с раненым, это наверняка потребовало от нее огромных усилий – поэтому и след на тротуаре показался мне таким интенсивным. Этим, возможно, и объяснялось то, что Кумори очень мало участвовала в моих разборках с Коулом. Я ожидал, что она окажется почти такой же сильной, как ее спутник, но, когда она попыталась забрать у меня книгу, мне хватило собственной физической силы, чтобы противостоять ей.
Однако же в городе действовала ассоциация выпускников Кеммлера, затеявшая здесь какое-то опасное состязание. Почему Кумори потратила часть своих сил на спасение незнакомца вместо того, чтобы сохранить максимум энергии для борьбы с другими некромантами? Или жертва перестрелки играет ту или иную существенную роль в ее планах?
Что-то тут не сходилось. Раненый был обыкновенным уличным громилой – и в любом случае вряд ли мог оказаться ей полезным, лежа на больничной койке в реанимации.
Приходилось принимать в расчет и такую вероятность, что она просто пыталась совершить добро: использовать свою энергию для спасения оказавшегося в отчаянном положении человека.
От одной этой мысли мне стало чертовски не по себе. Я понимал, что некроманты, которых я встречал, представляют собой смертельную опасность, и, если я хочу выйти из конфликта с ними живым, мне нужно быть готовым мочить их быстро, решительно и безжалостно. Это не представляло сложности, когда враг – буйствующий до пены у рта монстр-психопат. Но этот гуманный поступок Кумори менял дело. Он превращал ее в личность, в человека, а думать об убийстве человека для меня во много раз труднее.
Хуже того, если она действовала из чистого альтруизма, это могло означать, что черная энергия некромантов может использоваться не только во зло. Что ее используют и для спасения жизни – как и белую магию, которая тоже может использоваться как для созидания, так и для разрушения.
Я всегда считал, что грань между черной и белой магиями очерчена предельно четко. Но если темную энергию можно использовать с любой целью по выбору ее носителя, значит она мало чем отличается от моей собственной.
Черт! Предполагалось, что расследование подскажет мне, как лучше действовать. Я не ожидал, что оно лишь запутает меня еще сильнее.
Когда я открыл глаза, темные тучи наползли на солнце и окрасили весь мир в оттенки серого цвета.
Глава 20
День уже начинал клониться к вечеру, когда я забрал «Голубой жучок» из мастерской Майка и поехал обратно домой. Я старался проверять, нет ли за мной слежки, но к этому времени действие анестезии закончилось, и нога снова разболелась. Не знаю, приходилось ли вам получать серьезные физические травмы, но суть их в том, что они не просто увеличивают уровень дискомфорта. Они выматывают. Боль несет с собой бремя усталости, пронизывающей все тело до мозга костей, от которой только и хочется, что забиться в какую-нибудь темную нору и забыться в спячке.
Поэтому, говоря, что я пытался сохранять осторожность, я имею в виду, что на деле я пару раз – когда рассудок прояснялся немного и я вспоминал об этой необходимости – косился в зеркало заднего вида. В общем, до тех пор, пока нехорошие парни выбирали в качестве средств передвижения вызывающе окрашенные аэрографом тачки или, скажем, сжигающие закись азота гоночные болиды, я мог считать себя в полной безопасности.
Я вернулся домой, отключил обереги, отворил дверь и проковылял внутрь. Мистер пулей слетел с лестницы и приятельски стукнулся боком о мои ноги. Я с трудом удержался от того, чтобы не заорать.
– Тупой котяра, – только и буркнул я.
Похоже, мое мнение Мистера совершенно не заботило. Он с довольным видом потерся о мои ноги и отошел, позволив мне запереть дверь. Мыш подождал, пока Мистер покончит с приветствиями, и только потом подошел обнюхать мои ноги и подставить мне лобешник, чтобы я почесал его за ушами.
– Привет, – вполголоса окликнул меня Томас.
Он сидел в кресле у огня, придвинув на свой край стола несколько свечей и положив на колени книгу. Меч и дробовик лежали у него под рукой. Взгляд его упал на мою ногу, и он тревожно привстал:
– Что случилось?
Я поморщился, доковылял до дивана и плюхнулся на него.
– Били-били, не разбили, а вот китайские метательные штучки стоили мне дюжины стежков. – Для пущей убедительности я достал из кармана вурдалакову железяку и бросил ее на журнальный столик. – Как Баттерс?
– Вполне, – сказал Томас. – Забавный парень. Устроил здесь на полчаса жуткий шум этой… этой своей конструкцией для польки, трепался сорок минут кряду, а потом заснул за обедом. Я отнес его в кровать.
– У него тоже выдался напряженный день, – заметил я.
– Он трус, – произнес Томас.
Я сердито покосился на него и раскрыл рот, чтобы возразить, но он предупреждающе поднял руку:
– Пойми меня правильно, Гарри. Он достаточно умен, чтобы понять, что происходит. И он достаточно умен, чтобы понять, что сам не может поделать с этим ни черта. Он понимает: единственное, почему он еще жив, – это потому, что его защищает кто-то другой. Он не тешит себя иллюзиями о том, что он выбрался из всего этого благодаря собственной ловкости или собственному уму. – Томас покосился на дверь спальни. – Он не знает, как справляться со страхом. Это его душит.
Я вытянул больную ногу поверх журнального стола.
– Спасибо за профессиональный анализ, господин эксперт.
Томас невозмутимо встретил мой взгляд: