– Ну и месиво. Вы порвали два центральных стежка. – Он с извиняющимся видом покосился на меня. – Мне придется заменить их, а то и все остальные постепенно поедут.
Я поперхнулся. Мне очень не хотелось, чтобы меня штопали без анестезии. Или я недополучил своей дозы боли на прошедший день?
– Валяйте, – сказал я.
Он кивнул и начал смывать кровь с кожи вокруг раны. Потом протер пальцы стерилизующими салфетками и натянул пару резиновых перчаток.
– Здесь есть обезболивающий состав. Я использую его, но он не намного сильнее той штуки, которой вы мажете десны при зубной боли.
– Вы просто давайте побыстрее, – буркнул я.
Он снова кивнул, взял кривую иглу, хирургическую нить, еще раз поправил свет и принялся за работу. Он орудовал довольно быстро. Я изо всех сил старался не шевелиться. Когда он закончил, горло у меня саднило. Нет, я не орал в голос, но только потому, что душил вопли прежде, чем они вырывались у меня изо рта.
Потом я лежал на диване вялой тушкой, пока Баттерс бинтовал ногу чистыми бинтами.
– Вы ведь уже начали принимать антибиотики? – спросил он.
– Нет пока, – признался я.
Он неодобрительно покачал головой:
– Примите прямо сейчас. Мне даже думать не хочется, чего вы могли насобирать в рану там, у вас дома. – Он поперхнулся и немного побледнел. – Я имею в виду… боже мой.
– Это, наверное, худшее в ходячих мертвецах, – заметил я. – Трупные пятна.
Он улыбнулся мне – по крайней мере, честно попытался улыбнуться.
– Гарри, – произнес он, – мне очень жаль.
– Чего жаль?
– Я… – Он тряхнул головой. – От меня там не было толку. Хуже, чем не было толку. Вы могли пострадать из-за меня.
В дверях кухни появился Томас, бледный и безмолвный. Он выгнул бровь с выражением: «Я же тебе говорил».
Я испепелил его взглядом. Он чуть заметно улыбнулся и скрылся обратно на кухню. Баттерс ничего не заметил.
– Не переживайте, – сказал я. – Вам ведь никогда раньше не приходилось переживать такого?
– В смысле зомби, призраков и некромантов? – спросил он.
– В смысле чего угодно, угрожающего жизни. Вообще опасного.
– А… – Он помолчал немного. – Нет. Я пытался пойти в армию, но даже шагистики не осилил. Работал в госпитале. Такая же история вышла, когда я пытался стать полисменом. Желание было, но дух подкачал.
– Некоторые просто не созданы для подобного рода вещей, – заверил я его. – В этом нет ничего постыдного.
– Действительно, – сказал он, явно оставшись при своем мнении.
– Вы умеете делать многое, чего я не могу, – сказал я и кивнул на свою ногу.
– Но это… черт возьми, это же так просто, – возразил Баттерс. – Я хочу сказать, только термины длинноваты. Но и только, а все остальное не так уж и сложно.
– Да вы сами послушайте, что вы говорите, – возмутился я. – Сидите здесь и на голубом глазу пытаетесь меня уверить, что медицина – вещь простая, если не считать терминологии. Вы хоть представляете себе, какой она видится неучу вроде меня? Каково вообще общаться с образованным человеком вроде вас?
Он отмахнулся:
– Я ведь не гений какой-нибудь. – Он нахмурился. – Ну ладно, в техническом смысле IQ у меня как у гения, но это все ерунда. У многих не хуже. Суть в том, что я практически всю свою зрелую жизнь занимался только этим. Поэтому и умею делать это неплохо.
– Суть также в том, – сказал я, – что я практически всю свою зрелую жизнь разбирался с зомби, призраками и прочей нечистью, которая пыталась меня убить. Потому я умею делать это примерно так же неплохо. Просто у нас специальности разные. Вот и все. Так что не посыпайте голову пеплом оттого, что не можете делать мою работу так же хорошо, как я.
Он начал собирать со стола окровавленные бинты и обрезки нити, потом стянул с рук перчатки.
– Спасибо, Гарри. Но это еще не все. Я просто… просто думать даже не мог. Когда эти твари схватили меня. Когда он бил меня. Я понимал, что нужно было что-то делать, придумать что-нибудь, но мозг просто отказался работать. – Он швырнул что-то в мусорную корзину энергичнее, чем требовалось. – Я слишком перетрусил.
Я слишком устал, чтобы шевелиться, и впервые заметил, как холодно в помещении без плаща. Я скрестил руки на груди и пытался не дрожать. С минуту я смотрел на Баттерса.
– Со временем становится легче, – сказал я.
– Что легче?
– Жить со страхом.
– Он исчезает?
– Нет, – ответил я. – Не исчезает. Иногда даже сильнее становится. Но стоит раз встретить его лицом к лицу, и привыкаешь терпеть его. Даже использовать иногда.
– Не понимаю, – пробормотал он.
– Страх не может причинить боль, – сказал я. – И убить не может.
– Ну, с технической точки зрения…
– Баттерс, – перебил я его, – только не приводите мне статистику разрывов сердца и всего такого. Страх – часть нашей жизни. Этакий звоночек, предохранитель. Не более того. Он предупреждает нас об опасности. Страх предназначен для того, чтобы помочь вам выжить. А не обездвиживать до состояния, когда вы не можете этого сделать.
– Могу представить эмпирические доказательства обратного, – произнес Баттерс с горькой иронией.
– Это все потому, что вы не задумывались об этом прежде, – возразил я. – Вы реагировали на страх, но никогда не использовали его осознанно. Просто надо настроиться на то, чтобы преодолеть его.
Секунду он помолчал.
– И только? – произнес он наконец. – Просто настроиться, и – фьють – все будет по-другому?
– Нет. Это только первый шаг. Потом придется делать новые. Подумайте об этом немного. Может быть, это вам никогда больше не пригодится. Но, по крайней мере, вы будете готовы на случай, если произойдет что-нибудь еще.
Он закрыл аптечку.
– Вы хотите сказать, все позади?
– Для вас – да, – заверил я его. – Гривейн знает: у вас нет того, что ему нужно. Ему нет больше смысла искать вас. Черт, если уж на то пошло, мне кажется, вы просто оказались в неудачном месте в неудачное время, когда он пришел туда с поисками. Гривейну сошел бы любой, обладающий доступом к трупам и способностью найти, куда Костлявый Тони спрятал флешку. Вы свою роль в этом спектакле сыграли.
Баттерс даже зажмурился на мгновение:
– Ох, слава богу. – Он виновато покосился на меня. – Простите. Я хочу сказать, что вовсе не против быть рядом с вами, но…
Я слегка улыбнулся:
– Понимаю. Я рад, что с вами все в порядке. – Мой взгляд опустился к ноге. – Выглядит славно и аккуратно. Спасибо, Баттерс. Вы хороший друг.
Он хмуро посмотрел на меня:
– Правда?
– Правда.
Мне показалось, плечи его чуть расправились.
– Хорошо.
В дверях кухни снова появился Томас:
– Газовая плита. Горячая еда, чай. Сахару?
– Пару тонн, – сказал я.
– Мне не надо, – сказал Баттерс.
Томас кивнул и скользнул обратно.
– Послушайте, – произнес Баттерс. – Как же вышло, что я ваш друг, а вы мне важной вещи не сказали?
– Какой вещи? – не понял я.
Баттерс сделал неопределенный жест в направлении кухни:
– Ну, что вы типа… что вы гей.
Я потрясенно уставился на него.
– Не поймите меня неверно. Сейчас двадцать первый век. Вы можете жить так, как считаете нужным, и не станете от этого менее крутым.
– Баттерс… – начал я.
– И потом, посмотрите на этого парня. Я хочу сказать, вот я даже не гей и то от его внешности балдею. Как вас винить?
Из кухни донеслось сдавленное хрюканье.
– Ох, заткнись! – рявкнул я Томасу.
Хрюканье сделалось чуть тише.
– Но вы бы хоть предупредить могли, – продолжал Баттерс. – Мне кажется, вы могли бы и не скрывать, Гарри. Я вам не судья. Я вам слишком многим обязан.
– Я не гей, – запротестовал я.
Баттерс сочувственно кивнул мне:
– Ну да, конечно.
– Да нет же!
Баттерс поднял руки.
– Не мое дело вмешиваться, – сказал он. – Потом, как-нибудь в другой раз. И вообще, не мое это дело.
– Ох, чтоб вас, – пробормотал я.
Из кухни появился Томас с тарелками, полными дымящейся подогретой пиццы, бутербродов с жареной говядиной и крекеров, на которых запеклись аппетитные ломтики сыра. Он поставил все это на столик, вышел и вернулся с несколькими бутылками холодного пива. В третий заход он принес горячий чай. Он налил мне чашку чая, наклонился и целомудренно чмокнул меня в волосы:
– Кушай на здоровье.
Баттерс сделал вид, что ничего не заметил.
Я неловко ткнул Томаса кулаком в ребра:
– Дай мне эту чертову пиццу, пока я тебя не убил.
Томас вздохнул.
– У него случается такое настроение, – доверительно сообщил он Баттерсу.
Я забрал у Томаса пиццу и наклонился к столу, чтобы взять пиво. Мыш, который все это время лежал у окон, уставившись в темноту, встал и подошел, принюхиваясь к еде.
– Ах да, – спохватился Томас. – Твои антибиотики.
Он положил мне на тарелку пару таблеток.
Я проглотил таблетки, запил их пивом и принялся за пиццу, бутерброды и крекеры с сыром. При этом я не забывал делиться с Мышом, отдавая ему каждый третий или четвертый кусочек, пока Томас не взял со стола последний бутерброд и не положил его на пол перед Мышом.
Я допил пиво и устроился поудобнее с чашкой чая. Я даже не осознавал, насколько проголодался, пока не начал есть. Чай был сладкий и горячий, но не слишком, и его можно было пить, не боясь обжечься. Возбуждение боя и бегства постепенно спадало, и я начинал ощущать себя более-менее человеком. Боль в ноге стихла, под конец сделавшись едва заметной.
Я вдруг подозрительно покосился на забинтованную ногу:
– Эй!
– Мм? – спросил меня Томас.
– Сукин сын. Ты дал мне не антибиотики.
– Нет, не их, – без тени стыда признал Томас. – Болеутоляющее. Ты же идиот. Тебе надо отдохнуть, пока ты не угробился.
– Сукин сын, – повторил я.
Диван у Мёрфи и впрямь был чертовски удобный. Я допил чай и вздохнул:
– Может, ты и прав.
– Еще бы, – ухмыльнулся Томас. – Да, кстати, вот антибиотик.