твенно, с формальной точки зрения я говорил чистую правду.
– Ого, – произнесла она немного недоверчиво. – Зачем?
– Затем, что мне нужна была информация, – ответил я.
– Нет, я не об этом. Зачем этим людям вызывать Эрлкинга?
– Они собираются использовать его присутствие в ночь Хеллоуина для того, чтобы за ним явилось как можно больше древних духов. А потом они собираются связать их заклятием и пожрать – в этом случае вся сила этих духов перейдет к ним, и тогда никому мало не покажется.
Она смотрела на меня, чуть приоткрыв рот:
– Это такой ритуал… вроде вознесения? Настоящего?
– Угу, – кивнул я.
– Но это… это безумие какое-то.
– Эти люди и так безумны, – согласился я. – То, что вы мне скажете, может помешать им. Это могло бы спасти множество жизней – и не в последнюю очередь мою собственную.
Она зябко охватила себя руками; лицо ее слегка побледнело.
– Мне нужны эти стихотворения, – продолжал я, – потому что я сам собираюсь призвать Эрлкинга и отвлекать его достаточно долго, чтобы это сорвало их планы.
– Разве это не опасно? – спросила она.
– Не так опасно, как не предпринимать ничего, – ответил я. – Что ж, теперь вы знаете, зачем это нужно. Вы мне поможете?
Она прикусила нижнюю губу, словно обдумывая мою просьбу, но глаза ее искрились.
– Скажите «пожалуйста».
– Пожалуйста, – произнес я.
Улыбка ее сделалась чуть шире.
– «Пожалуйста-пожалуйста»?
– Не давите на меня, – громко ответил я, хотя сомневаюсь, чтобы это прозвучало очень уж устрашающе.
Она улыбнулась мне:
– Это может занять несколько минут. Я ведь не заглядывала в эту книгу некоторое время. Мне нужно подготовиться. Помедитировать.
– Неужели это так сложно? – спросил я.
Она вздохнула, и улыбка исчезла с ее лица.
– Столько всего у меня в голове, что порой она напоминает мне библиотеку. Проблема не в том, чтобы вспомнить. Вот найти, куда я это задвинула, сложнее. И потом, далеко не все приятно вспоминать.
– Я знаю, каково это, – кивнул я. – Я тоже видел кое-что такое, что с удовольствием забыл бы.
Она кивнула в ответ и уселась на диван лицом ко мне. Потом подобрала ноги под себя и поерзала, устраиваясь поудобнее. Это движение вышло у нее на редкость интригующе. Я постарался не выказывать слишком откровенного интереса и полез в карман плаща за блокнотом и карандашом.
– Хорошо, – произнесла она и закрыла глаза. – Дайте мне минуту, и я начну декламировать.
– Идет, – кивнул я.
– И не глазейте на меня.
Я отвел взгляд:
– Я не глазею.
Она фыркнула:
– Вы что, никогда женской груди не видели?
– Да не глазею я, – возмутился я.
– Конечно.
Она открыла один глаз и ехидно посмотрела на меня. Потом закрыла его и сделала глубокий вдох.
– Вы меня дразните, – буркнул я.
Она снова улыбнулась, а затем выражение лица ее изменилось, сделавшись далеким, отрешенным. Плечи ее расслабленно опустились, и когда она снова открыла глаза, взгляд их смотрел мимо меня, в пространство. Так она посидела с полминуты, замедляя дыхание, а потом глаза ее задвигались, словно скользя взглядом по строчкам.
– Вот, – медленно, словно в полусне, произнесла она. – Пибоди. Это он собрал литературные источники воедино.
– Мне нужны только стихотворения, – сказал я. – Обложку не обязательно.
– Ш-ш, – сказала она. – Это не так легко, как кажется.
Теперь уже и пальцы ее дергались, переворачивая страницы невидимой книги.
– Ладно, – произнесла она еще через полминуты. – Готовы?
Я раскрыл блокнот и взял карандаш на изготовку:
– Готов.
Она начала декламировать стихи, а я принялся записывать их. Ни в первом, ни во втором стихотворении не обнаружилось ничего полезного, но в третьем я сразу уловил ритмику и кодовые слова призывного заклинания: каждая строка, взятая по отдельности, оставалась совершенно безобидной, но все вместе они дополняли друг друга, выстраиваясь в формулу магического ритуала. При надлежащей концентрации, при соответствующем усилии воли простые рифмованные строчки могут проникнуть за границы мира смертных и привлечь внимание смертоносного охотника-фэйри, известного как Эрлкинг или повелитель гоблинов.
– Вот это, – тихо произнес я. – Только мне нужно наверняка знать, что это именно те самые слова, без единой ошибки.
Шила кивнула; ее глаза продолжали смотреть куда-то мимо меня. Рука ее перелистнула невидимую страницу обратно, и она повторила мне стихотворение с самого начала, на этот раз медленнее. Я проверил и перепроверил свои записи: все сходилось.
Дело в том, что любая ошибка в формуле вызова чревата последствиями. Если вы перепутаете слова, в лучшем случае заклинание не сработает, и ваши усилия ни к чему не приведут. Может выйти и хуже: ваше заклинание призовет из потустороннего мира кого-нибудь не того – например, тварь, которой не терпится вырвать вам физиономию гигантской пастью, окруженной щупальцами. Наконец, при наиболее неприятном для вас обороте событий неправильное заклинание может призвать того, кто вам нужен, – в нашем случае Эрлкинга, – но только крайне оскорбленного тем, что вы не удосужились пригласить его как положено. Создания из мира духов, наделенные сверхъестественной силой, обладают возможностями и характером из тех, о которых снимают фильмы ужасов… в общем, я не завидую тому, на кого оборачивается их гнев.
Стоит вам призвать кого-то неправильно, и вы почти ничего не сможете сделать, чтобы защитить себя. Это превращает ритуал вызова в довольно рискованное предприятие. И если я собирался призвать в Чикаго Эрлкинга, мне следовало быть совершенно уверенным, что делаю это правильно, иначе это могло стоить мне головы.
– Еще раз, – вполголоса попросил я Шилу, когда она закончила.
Наверняка так наверняка.
Она кивнула и начала снова. Я проверил записи. Все совпало слово в слово и в третий раз, так что вероятность ошибки сделалась предельно мала.
Еще минуту я смотрел в блокнот, пытаясь впитать в себя заклинание, вжиться в его ритм, в цепочку гласных и согласных, имевших к языку лишь косвенное отношение. И дело не в стихотворении – тут важна частота, сигнал, сочетание звука и ритма, и я загонял все это в память с максимально возможной точностью, так же как я делаю это, чтобы призвать духа с помощью его истинного имени. В этом смысле все стихотворение представляло собой некий аналог имени Эрлкинга. Он должен был откликнуться на него таким же образом.
Когда я снова поднял глаза несколько минут спустя, я ощутил на себе мягкое давление взгляда Шилы. Она смотрела на меня, и в глазах ее застыла тревога.
– Вы или неописуемо глупы, или один из самых смелых мужчин, кого я знаю.
– Пусть лучше буду глупым, – беззаботно сказал я. – Исходя из моего опыта, труднее ошибиться, если тебя считают дураком.
– Если вы используете заклинание, – тихо произнесла она, пропустив мою шутку мимо ушей, – и с вами случится что-то плохое, вина за это ляжет на меня.
Я покачал головой.
– Нет, – возразил я. – Я знаю, что делаю. Это будет моя собственная ошибка.
– Я не уверена, что это освобождает меня от ответственности. – Она нахмурилась. – Могу ли я помочь вам еще чем-нибудь?
– Я и так вам очень обязан, – заверил я ее.
– Да, – серьезно кивнула она. – Возможно. Но мне нужно знать, что я сделала все, что могла. Что если с вами что-то случится, то не из-за того, что я чего-то не сделала.
Несколько секунд я изучал ее лицо и поймал себя на том, что улыбаюсь.
– Вы очень серьезно относитесь к вопросам ответственности, – заметил я.
– А что, вы считаете, что я должна относиться к этому по-другому? – парировала она.
– Ни в коем случае, – заверил ее я. – Просто необычно, когда кто-то… поймите меня правильно, но я не привык, когда в том, что касается силы…
Она чуть улыбнулась:
– Не требуется много силы, чтобы причинить кому-то боль. Это гораздо проще, чем исцелять. Это всегда так, во всем. Не только в магии.
– Угу, – согласился я. – Но только далеко не все, похоже, понимают это.
Я накрыл ее руки правой ладонью. Руки у нее были мягкие, очень теплые.
– Спасибо, вы мне очень помогли. Если я могу отплатить вам чем-нибудь…
Она улыбнулась мне:
– Есть кое-что…
– Да? – спросил я.
Она кивнула:
– Одна моя знакомая сказала мне однажды, что о человеке очень много можно узнать по тому, как он делает что-то в первый раз.
Я пару раз моргнул:
– Э… Например, что делает?
– Например, вот это, – сказала она и придвинулась ко мне.
Красиво она двигалась – плавно, грациозно и очень женственно. Она вся состояла из теплых изгибов и мягкой плоти, пахнущей полевыми цветами; она перекинула ногу через обе мои, сев мне на колени. Мягкие руки ее осторожно дотронулись до моего лица, и, когда наши губы коснулись друг друга, она закрыла глаза.
Поцелуй начался мягко, осторожно – чувственный, но не бесстрастный, чуть сдержанный, но без тени сомнений. Горячие губы ее коснулись моих, и язык сам собой просился изучать ее рот. Может, я слишком устал, или мне было слишком больно, или меня слишком беспокоили перспективы дожить хотя бы до ближайшего вечера, но это было здорово. Еще как здорово! И поцелуем своим Шила ничего не требовала. Все, чего она хотела, – это попробовать мой рот на вкус, ощупать руками мою кожу.
А потом – без всякой прелюдии, без предупреждения – меня охватило жгучее желание чего-то большего, чем этот простой контакт, чем это тепло.
Странное дело, но люди, как правило, недооценивают, какое сильное воздействие может оказать простое прикосновение чьей-то руки. Жажда прикосновения заложена в нас от природы, она настолько вошла в нашу жизнь, что результат такого прикосновения и словами трудно описать. Это совершенно не обязательно связано с сексом. С раннего детства мы привыкли ассоциировать прикосновение человеческой руки с защитой, уютом, любовью.
Меня никто не касался уже… в общем, чертовски давно не касался. Томас, конечно, мой брат, но он избегал физического контакта, даже случайного, как чумы. Да и мне обычно не до романтических фантазий. Ближе всего к тому, о чем я говорю, были приставания несовершеннолетней суккубихи, но к любви это не имело ни малейшего отношения.