– Ага, – улыбнулся я. – Тогда, значит, второе предложение из тех, что мне обычно дают на выбор. Уйти, и тогда вы меня не убьете.
– Что-то вроде этого, – согласилась Кумори. – Вы плохо представляете себе, что здесь происходит. Ваше незнание опаснее, чем вам кажется, и ваше дальнейшее вмешательство в события может иметь катастрофические последствия.
– И что вы предложили бы мне сделать? – поинтересовался я.
– Уйти со сцены, – сказала она.
– Или что?
– Или вы пожалеете об этом, – ответила она. – Это не угроза. Всего лишь констатация факта. Я уже сказала, Коул относится к вам не без уважения, но и он не сможет защитить вас или хотя бы обращаться с вами с осторожностью, если вы продолжите вмешиваться. И если вы встанете у него на пути, он убьет вас. Он бы предпочел, чтобы вы остались в стороне от происходящего.
– Надо же. Какой он, право, альтруист. – Я покачал головой. – Если он меня убьет, ему придется иметь дело с моим смертным проклятием.
– К смертным проклятиям ему не привыкать, – возразила Кумори. – На нем их не одно и не два. Я бы посоветовала вам не вмешиваться.
– Я не могу этого сделать, – сказал я. – Мне известно, что вы, ребята, делаете. Мне известно про Темносияние. И мне известно, зачем вам это нужно.
– И?
– Я не могу позволить, чтобы это случилось, – ответил я. – Страховка в Чикаго и так дороже некуда, так что меньше всего нам здесь нужно, чтобы какое-то новое божество пустило псу под хвост всю торговлю недвижимостью.
– Наши цели не слишком расходятся, – заметила Кумори. – Гривейн и Собиратель Трупов – безумцы. Им необходимо помешать.
– Насколько я успел разглядеть старину Коула, ему до Хэппи Мила тоже не хватает всего полпакетика фри.
– И что вы намерены сделать? – спросила Кумори. – Не дадите им пожать плодов Темносияния? Заберете себе всю эту власть?
– Я хочу одного, – сказал я. – Сделать так, чтобы ее не получил никто. И мне, в общем-то, все равно, как я этого добьюсь.
– Правда? – удивилась она.
Я кивнул.
– А теперь я сделаю предложение вам, – сказал я.
Это явно застало ее врасплох.
– Очень хорошо.
– Спрыгните за борт, – произнес я. – Оставьте Коула и эту зондеркоманду психов разбираться друг с другом. Дайте мне информацию, необходимую, чтобы остановить их.
– Он убьет меня, не пройдет и дня, – возразила она.
– Нет, – покачал головой я. – Я отведу вас в Белый Совет. Я помещу вас под его покровительство.
Она смотрела на меня из-под капюшона, не произнося ни слова.
– Послушайте, Кумори, вы прямо головоломка какая-то, – заметил я. – А все потому, что вы якшаетесь с этими некромантами. Вообще-то, готов биться об заклад, вы и сами не промах по части некромантии. Но позавчера вы сошли со своего пути, чтобы спасти чужую жизнь, и это как-то плохо соответствует психологическому портрету.
– Правда? – спросила она.
– Угу. Они ведь убийцы. Мастера своего дела, и все равно не более чем убийцы. Ради того чтобы помочь кому-либо другому, они головы не повернут. А вы потратили время и усилия, которые сейчас вам дороги, на то, чтобы помочь незнакомому вам человеку. Из этого следует, что вы не такая, как они.
Она помолчала еще немного.
– А вам известно, зачем Коул занялся некромантией? И почему я помогаю ему?
– Нет.
– Потому что некромантия черпает силы из смерти, так же как магия черпает силы из жизни. И если магию можно извратить и нацелить на разрушение и насилие, то и некромантию можно обратить на борьбу с ее источником. Смерть можно отогнать – именно это я проделала для того раненого. Жизни можно служить с помощью темных сил – главное, чтобы воля оставалась сильна, а цели ясны.
– Угу, – хмыкнул я. – Вы связались с самыми темными и растлевающими, лишающими рассудка силами во вселенной, чтобы помогать смертельно раненным ожить?
Она вдруг рубанула рукой воздух:
– Нет. Да нет же, глупец. Разве вы не видите, какие это открывает перспективы? Мы же сможем положить конец самой смерти.
– Эм… Конец смерти?
– Вы умрете, – пояснила она. – Я умру. Коул умрет. Все, кто ходит сейчас по этой старой усталой планете, знают один непреложный факт. Их жизнь рано или поздно закончится. Ваша. Моя. Всех.
– Верно, – кивнул я. – Поэтому нас и называют «смертными». Из-за нашей смертности.
– Зачем? – спросила она.
– Что «зачем»?
– Зачем? – повторила она. – Зачем нам умирать?
– Затем, что так все устроено, – ответил я.
– Но зачем все так устроено? – не сдавалась она. – Почему мы должны жить с болью ожидания смерти? Зачем нам разлучаться? Зачем на земле правят эти злость, горечь утраты, жажда мести? Что, если мы можем изменить это?
– Изменить это? – переспросил я, не скрывая скептицизма. – Изменить смерть?
– Да, – кивнула она.
– Просто – фьють! – и ее нет?
– А что, если это получится? – возразила она. – Попробуйте представить себе, что это значит. Насколько лучше станет этот мир, если возраст не будет больше страшить человечество! Только подумайте: сколько бы всего еще изобрел, изваял, написал Леонардо да Винчи, доживший до наших дней? Или разве вам не хотелось бы сходить на концерт Бетховена? Или послушать лекцию по теологии из уст Мартина Лютера? Побывать на симпозиуме под председательством Альберта Эйнштейна? Подумайте, Дрезден. Уму непостижимо, чего можно достичь.
Я подумал.
Она говорила правду.
Если хотя бы на секунду допустить, что то, о чем она говорит, возможно… Черт. Это меняет все. У всех и каждого окажется сколько угодно времени. Чародеи живут по триста-четыреста лет, но и этого им кажется мало. То, о чем говорила Кумори, конец самой смерти, даст любому шанс улучшить себя так, как это делают чародеи. Это в большей степени, чем любое другое историческое событие, разом уравняло бы… или хотя бы уменьшило разницу между чародеями и остальной частью человечества.
Но это же безумие. Пытаться покорить смерть? Люди умирают. Так устроена жизнь.
Но что, если им не обязательно это делать?
Что было бы, если бы моя мать не умерла? Или мой отец? Как изменилась бы моя сегодняшняя жизнь?
Невозможно. Смерть нельзя просто отогнать, как надоедливое насекомое.
Невозможно?
Может, это не так важно. Может, это один из тех случаев, когда усилие важнее, чем итог. Я хочу сказать, если бы имелся хоть малейший, крохотный шанс, что Кумори права, и мир можно изменить так радикально, разве не должен был я попытаться сделать это вместе с ними? Даже если я никогда не достигну цели, разве одна попытка упразднить смерть недостойна усилий?
Черт.
Крутой вопрос. На порядок круче меня.
Я покачал головой и повернулся к Кумори:
– Я ничего не скажу вам насчет смерти. Скажу только, что видал плоды поисков тех, кто пошел по этой дороге. Я видел, как Коул пытался убить меня, когда я встал на его пути. Я видел, что делали Гривейн и Собиратель Трупов. Я слыхал о тех страданиях и муках, что причинил Кеммлер – уже причинил и продолжает причинять благодаря этой своей дурацкой книге. Я не знаю, что выйдет из попытки убить смерть. Но я знаю, что древо познается по тому плоду, что падает с него. А с древа некромантии не падает ничего такого, что не прогнило бы насквозь.
– Наш путь иной, – возразила Кумори бесстрастным голосом. – Наш путь ведет к благой цели.
– Я бы с удовольствием поверил вам, если бы изрядная часть этого пути уже не была вымощена трупами невинных жертв.
Я снова увидел, как голова ее слегка качнулась под капюшоном.
– Вы говорите совсем как они. Как Совет. Вы не понимаете.
– Или мне просто не хватает самонадеянности для того, чтобы начать переустраивать вселенную, исходя из предположения, что мне известно лучше, чем Богу, сколько должна длиться жизнь. И ведь в том, что вы предлагаете, имеется и оборотная сторона. Как насчет того, чтобы установить режим бессмертного Наполеона, или Аттилы, или Председателя Мао? Ведь сохранить монстров не сложнее, чем гениев. Вашу затею можно чудовищно извратить, и это делает ее опасной.
Долгую, безмолвную секунду я смотрел ей в лицо – вернее, в тень под капюшоном. Потом она вздохнула.
– Мне кажется, мы исчерпали возможности дальнейшего разговора, – произнесла она.
– Вы уверены? – спросил я ее. – Мое предложение все еще остается в силе. Если вы хотите выйти из игры, я уговорю Совет защитить вас.
– Наше предложение тоже в силе. Не вмешивайтесь, и вам ничего не будет грозить.
– Не могу, – покачал головой я.
– Я тоже, – сказала Кумори. – Поймите, я не желаю вам вреда. Но я уничтожу вас без колебаний, если вы снова окажетесь на нашем пути.
Секунду я молча смотрел на нее:
– Я собираюсь остановить вас. Я собираюсь остановить вас, и Коула, и Гривейна, и Собирателя Трупов, и ваших шестерок-барабанщиков тоже. Никому из вас не стать самозваным богом. Ни одному.
– Я думаю, вы умрете, – произнесла она ровным голосом, без малейшей угрозы.
– Возможно, – согласился я. – Но прежде я намерен остановить вас всех. Передайте Коулу, пусть убирается сейчас же, и я не буду выслеживать его, когда все это завершится. Он может уйти. И вы тоже.
Она еще раз покачала головой:
– Мне жаль, что мы не смогли договориться.
– Угу, – кивнул я.
Она замялась. Потом все-таки спросила меня, и на этот раз в ее голосе прозвучало неподдельное любопытство.
– Зачем?
– Затем, что я должен так поступить, – ответил я. – Мне жаль, что вы не даете мне помочь вам.
– Мы все действуем так, как считаем должным для себя, – согласилась она. – Мы еще увидимся, Дрезден.
– Можете не сомневаться, – заверил я ее.
Не произнося больше ни слова, Кумори повернулась и, скользнув по лестнице вниз, исчезла из виду.
Я посидел еще с минуту, ощущая себя более разбитым, усталым и испуганным, чем всего минуту назад.
А потом поднялся и, стараясь не обращать внимания на боль и страх, похромал к «Голубому жучку».