Если только…
Я подумал о том, что Широ говорил мне тогда про веру. Для старика она представляла собой теологическую и моральную истину, на которой он строил жизнь. Мне недоставало такой же веры, но я видел, как конфликтуют силы света и тьмы, как уравновешивается дисбаланс. Кассий служил едва ли не самым темным силам планеты. Широ сказал бы, что ничего из того, что делал этот приспешник Никодимуса, не помешало бы уравновешивающей силе света – такой, как Широ и его братья-Рыцари, – встать на его пути. По опыту своему я знал, что в случаях, когда объявляется что-либо по-настоящему чудовищное, один из Рыцарей да покажется.
Может, один появится и сейчас, чтобы помешать Кассию.
Адские погремушки. Если и есть надежда, то чертовски хрупкая.
Однако технически это было возможно. И потом, ни на что другое надеяться все равно не приходилось.
Я почти рассмеялся. Чтобы пережить встречу с этим психом, я нуждался в чем-то, чего у меня никогда не имелось в достатке: в вере. Вере в то, что вмешается какой-нибудь новый фактор. Опять-таки ничего другого у меня не оставалось.
Правда, это не означало, что я не мог попытаться помочь этому вмешательству. Чем дольше я буду продолжать дышать, тем больше вероятность, что на сцену выйдет новый персонаж – возможно, даже такой, который сможет помочь мне. Вероятно, даже кто-нибудь вроде моего друга Майкла.
Нужно заставить Кассия говорить.
– Что это с тобой случилось? – поинтересовался я, открывая глаза. Я читал где-то, что люди любят поговорить о себе. – В последний раз, когда я тебя видел, ты тянул лет на сорок.
Несколько секунд Кассий пристально и молча смотрел на меня, потом оперся битой о пол.
– Это все ты с твоими дружками, отнявшие у меня монету, – ответил он надтреснутым голосом. – Пока монета оставалась со мной, Салуриэль не позволяла времени разрушать мое тело. Теперь природа берет свое – с процентами. – Он помахал в воздухе правой рукой – сморщенной, пятнистой, исковерканной тем, что смахивало на застарелый артрит. – Если так пойдет и дальше, жить мне осталось не больше года.
– Почему? – удивился я. – Что, твой новый демон не остановил для тебя часы?
Он сощурил свои ледяные, рыскающие глаза.
– Я больше не динарианец, – произнес он очень тихо, очень мягко. – Когда я вышел наконец из больницы и вернулся к Никодимусу, у него не нашлось для меня свободной монеты. – В глазах его полыхнул безумный огонь. – Видишь ли, он отдал ее тебе.
Я поперхнулся:
– Так вот что ты искал у меня дома. Динарий.
– Будь на то моя воля, я бы предпочел не Ласкиэль, но и она лучше, чем ничего.
– Угу. Так где сейчас Никодимус? Я так понимаю, он тебе помогает?
Глаза Кассия почти совсем закрылись.
– Никодимус меня уволил. Он сказал, что если я такой дурак, что не сумел сохранить свою монету, то вполне заслуживаю того, что со мной свершилось.
– Надо же, каков!
Кассий пожал плечами:
– Он человек властный, не терпит дураков. Когда ты умрешь и монета Ласкиэли станет моей, он примет меня обратно.
– Не слишком ли ты в этом уверен? – заметил я.
– А что, есть причина, по которой это не так? – Он с усилием повернулся к своему вещмешку. – Тебе стоит упростить дело для нас обоих. Я желаю сделать тебе предложение. Отдай мне монету сейчас же, и я обеспечу тебе быструю смерть.
– У меня нет монеты, – сказал я ему.
Он сипло рассмеялся.
– Есть немало мест, в которых ее можно спрятать, – сообщил он. – Если ты хранишь ее на себе, чуть больше боли – и ты сам выронишь ее.
Он достал из мешка небольшой лобзик и положил его на пол.
– Я знал как-то человека, который проглотил свой динарий и сделал бы это еще раз, если бы тот вышел ненароком.
– Фу, – произнес я.
Следом за лобзиком Кассий вынул из мешка плоскоголовую отвертку и положил ее рядом с лобзиком.
– Знал я и другого, который взрезал себе живот и положил монету в брюшную полость.
Он вынул из мешка зловещего вида нож с крючковатым лезвием для резки линолеума и задумчиво подержал его в руке.
– Скажи мне, и я просто перережу тебе горло.
– А если не скажу? – спросил я.
Он срезал ножом заусенец на желтоватом ногте.
– Что ж, отправлюсь на поиски сокровища.
Я изучал Кассия с минуту, затем сказал:
– У меня ее с собой нет. Это правда. Я связал Ласкиэль заклятием и зарыл монету.
Он выругался и схватил меня за левую кисть. Сорвав с нее перчатку, он вывернул мне руку, чтобы показать мою изуродованную ожогом ладонь, на которой розовел клочок здоровой кожи в форме символа Ласкиэли.
– Она у тебя! – прохрипел он. – И она моя!
Я сделал глубокий вдох и попытался следовать единственному уместному в сложившейся ситуации правилу настоящего оптимиста: думать позитивно.
Черт, чем круче он будет меня пытать, тем быстрее узнает правду. Конечно, я предпочел бы убедить Кассия каким-нибудь другим способом, но опять же он изрядно ограничил мой выбор.
– Я говорю тебе правду, – повторил я. – И потом, ты бы не сделал этого быстро, даже если бы я отдал ее тебе.
Он улыбнулся. Добрая у него вышла такая улыбочка, дедовская.
– Возможно, – согласился он.
Кассий снова полез в свой вещмешок и достал из него трехфутовый отрезок тяжелой цепи, какой блокируют от угона мотоциклы. Держа ее одной рукой, другой он передвинул мои запястья, подняв их так, чтобы руки оказались у меня над головой.
– В любом случае победитель-то я.
У меня не хватило силы опустить руки – чертовы наручники превратили меня в беспомощного котенка.
– Отдай мне монету, – ласково произнес Кассий.
И с силой лягнул меня в ребра.
Удар вышиб из меня дух. Больно было просто адски, но я все-таки ухитрился выдавить из себя несколько слов:
– У меня ее нет.
– Отдай мне монету, – повторил он.
На этот раз он замахнулся цепью и с размаху опустил ее на мой живот. Я лежал с расстегнутым плащом, и цепь порвала мне рубашку и рассекла кожу на животе. В глазах покраснело от внезапной, резкой боли.
– Н-нет у… – начал я.
– Отдай мне монету, – промурлыкал он и снова ударил меня цепью.
Требование… удар… не помню, сколько раз это повторялось.
Спустя вечность Кассий коснулся языком окровавленной цепи и задумчиво посмотрел на меня.
– Надеюсь, ты не ждешь с нетерпением, когда я возьмусь за биту, – произнес он. – Видишь ли, нервы у меня последнее время подрасшатались. Говорят, это следствие того, что случилось с моими лодыжками и коленями.
Я лежал, корчась от боли. На животе и груди словно костер горел. Кровь из змеиного укуса залила мне левый глаз и запеклась на ресницах так, что я не мог открыть его.
– Видишь ли, я могу держать биту только одной рукой. Другая так и не оправилась после множественных переломов. Не уверен, смогу ли я одной рукой наносить удары с нужной точностью или силой.
Я попытался оглядеться по сторонам, но и правый глаз не слишком хотел слушаться меня.
– В результате, – продолжал Кассий, – как только я начну расплачиваться с тобой за то, что ты со мной сделал, боюсь, я могу ударить тебя слишком сильно или слишком много раз. А мне хотелось бы насладиться этим.
Где же Майкл? Где… да хоть кто-нибудь?
Кассий пригнулся ко мне:
– И когда я начну, Дрезден, мне бы хотелось ничем себя не ограничивать. Чтобы это того стоило. Уверен, ты меня понимаешь.
Никто не придет тебе на помощь, Гарри.
– Я же говорил тебе, – прохрипел я.
Он застыл, подняв брови, и взмахнул рукой:
– Молю тебя, продолжай.
– Говорил тебе, – произнес я и, не выдержав, застонал. – Говорил, что убью тебя, если увижу еще раз.
Кассий негромко, довольно усмехнулся и отложил цепь.
Он поднял с пола нож для линолеума. Потом неловко опустился рядом со мной на колени и молча разрезал мою рубаху, а потом откинул ее и плащ с моего живота.
– Я помню, – сказал он. – Не стоит давать обещания, если не в силах их выполнить.
– Таких не давал, – негромко произнес я.
– Тогда советую поторопиться, – хмыкнул он. – Потому что я не могу себе представить, чтобы у тебя осталось на это больше чем несколько секунд.
Кассий провел по моему животу ногтем, заставив меня задохнуться от боли.
– Мм. Славно. Вот теперь в самый раз резать.
Я как завороженный смотрел на движение ножа – медленное, по-своему красивое. Время, казалось, замедлило бег.
Черт, я не собирался умирать. Я не собирался позволить этому кровожадному наглецу убить меня. Я хотел остаться в живых. Я не знал, как мне сделать это, но моя воля сосредоточилась на этой мысли, и я стиснул зубы. Я проявил к нему снисхождение. У него был шанс уйти. Значит, и я останусь жив. И убью его.
Нож вонзился в мышцы на моем животе. Он двигал им очень медленно, глядя на режущую кромку изогнутого лезвия и постепенно увеличивая нажим. Боль была не намного сильнее, чем от цепи, но все же не лишила меня дыхания настолько, чтобы я не мог кричать.
И я закричал. Я заорал во всю мощь легких. Я осыпал его оскорблениями. Мне даже удалось чуть пошевелиться, и я снова принялся накапливать магическую энергию, на что наручники откликнулись новой, еще более острой болью.
Он завершил первый, неглубокий, почти деликатный надрез, оторвал нож от моего живота и перенес его выше для нового надреза. Все это время я не переставал орать. Не уверен, что делал это совершенно сознательно, но делал. Я орал и продолжал орать.
Из-за этих моих воплей Кассий не слышал стука когтей по мраморному полу.
Воздух вдруг содрогнулся от гулкого, почти львиного рыка. Кассий повернул голову в тот момент, когда Мыш бросился на него этакой мохнатой бабой для сноса зданий.
Передние лапы Мыша ударили Кассия под солнечное сплетение, и оба рухнули. Мыш целил зубами в горло Кассию, но врезался в него с избыточной силой и промахнулся. Лапы его скользнули по гладкому полу, и все, чего ему удалось, – это слегка рвануть тому зубами плечо.