– Красивое зрелище, – произнес Боб.
Голос его звучал устало.
– Ты все-таки решил забрать динозавра, да? – спросил я. – Я думал, ты предпочтешь хорошенькую зомби.
– Кому нужны шницели, когда на столе здоровый стейк? – жизнерадостно заявил череп. – Отлично ты придумал, Гарри, заговорить со мной, когда Коул опустил меня на землю. Я ведь все равно не хотел работать на него, но до тех пор, пока череп находился у него в руках… сам понимаешь.
– Угу, – хмыкнул я. – Что случилось?
– Заклятие разрушилось, стоило тебе огреть Коула, – ответил Боб. – Ну и нанесло некоторый ущерб недвижимости.
Я усмехнулся, оглядываясь по сторонам, и почти сразу же закашлялся.
– Ага. Что с Коулом?
– Возможно, если постараться, можно еще найти оставшиеся от него небольшие клочки, – все так же жизнерадостно сообщил Боб. – И от его ручной собачки.
– Ты видел, как они умерли? – спросил я.
– Ну… нет. Как только пошла отдача от рухнувшего заклятия, она порвала в клочки все заклятия на сотню миль. Твой динозавр вроде как развалился.
Я сокрушенно вздохнул.
– Да, – спохватился Боб. – Мне кажется, вон тот Страж жив.
Я на миг зажмурился:
– Рамирес?
– Ага, – подтвердил Боб. – Я решил: раз ты теперь Страж с плащом и всеми такими штуками, то наверняка захочешь, чтобы я помог другим Стражам. Поэтому до начала большого бумса я поставил динозавра над ним, чтобы удар пришелся в его тушу.
– Отлично, – хмыкнул я. – Надо помочь ему. Но прежде одно дело…
– Какое? – поинтересовался Боб.
Я пошарил взглядом вокруг, пока не увидел измочаленный труп Гривейна. Тогда я подполз к нему и, порывшись в карманах его шинели, отыскал маленькую Кеммлерову книженцию. Я огляделся по сторонам, но никого не обнаружил и сунул книжку себе в карман.
– Ладно, – сказал я. – Теперь другое дело. Отслеживай обстановку у меня за спиной, пока я займусь Рамиресом.
– Рад стараться, ваше благородие, – отозвался Боб не без самодовольства. – Эй, а знаешь что? Размер имеет значение.
Рамирес вышел из этой ночной переделки живым. Он отделался четырьмя сломанными ребрами и вывихнутыми плечами. С помощью Баттерса мне удалось перевезти его, Люччо и Моргана к себе домой. В какой-то момент, оказывается, Баттерс снял свой барабан и перепоручил его Моргану, а сам попытался помочь Люччо. В результате ее рана оказалась не настолько фатальной, как ей казалось поначалу.
Впрочем, раны их были слишком серьезны для того, чтобы оставлять их у меня, и член Совета Старейшин Индеец Джо, он же Слушающий Ветер, лично заявился ко мне в сопровождении дюжины чародеев, мало-мальски смысливших в медицине и целительстве, и они переместили Стражей в более безопасное место.
– Просто в голове не укладывается, – говорил Морган Слушающему Ветер. – Все эти события произошли практически одновременно… Это не может быть простым совпадением.
– Это и не совпадение, – услышал я собственный голос.
Морган повернулся ко мне. Сомнения в его взгляде не убавилось, но появилось еще кое-что, чего прежде не было, – мне хотелось верить, что толика уважения.
– Да вы сами подумайте, – продолжал я. – Все эти массированные атаки вампиров случились как раз тогда, когда Коул и его дружки совсем не нуждались во вмешательстве Белого Совета.
– Не хочешь ли ты сказать, что Коул использовал вампиров как инструмент? – спросил Морган.
– Думаю, они заключили сделку, – кивнул я. – Вампиры развернули свое первое генеральное наступление в идеальный момент для того, чтобы дать Коулу возможность провернуть Темносияние.
– Но они-то что получили бы с этого? – не понял Морган.
Я покосился на Слушающего Ветер.
– Совет Старейшин, – ответил я.
– Это невозможно, – покачал головой Морган. – К этому времени они уже не могли не знать, что Совет Старейшин укрылся в Эдинбурге. Оборона там выстраивалась тысячелетиями. Чтобы ее одолеть, нужно… – Морган осекся, нахмурившись.
– Нужно стать богом, – договорил я за него. – Чтобы прорваться через оборону и убить Совет Старейшин.
Морган долго смотрел на меня, но не сказал ничего. А вскоре они уехали.
У меня оставалось всего полчаса до назначенного Маврой крайнего срока, но, поскольку телефоны снова работали, я отправил ей сообщение на автоответчик и поехал на встречу.
Вот так я снова оказался у своей могилы. Я стоял над зияющей ямой, глядя на приближающуюся Мавру, – на этот раз она появилась открыто и без всякой мелодрамы. Она безмолвно остановилась напротив меня. Я вынул книгу из кармана и перебросил ей. Она поймала ее, наскоро перелистала, потом достала из кармана конверт и бросила его к моим ногам. Я подобрал его – в нем лежали негативы обличающих Мёрфи фотографий.
Мавра повернулась, чтобы уходить.
– Постой, – сказал я.
Она задержалась.
– Этого больше не произойдет, – негромко произнес я. – Если ты еще раз попытаешься шантажировать меня другими смертными, я убью тебя.
Истлевшие губы Мавры скривились.
– Не сможешь, – произнесла она своим пыльным голосом. – У тебя нет такой силы.
– Нужно будет – добуду, – возразил я.
– Не добудешь, – не без издевки отозвалась она. – Это ведь будет неправильно.
Секунд десять, не меньше, я молча смотрел на нее.
– У меня есть Падший ангел, который прямо спит и видит, как бы дать мне больше сил, – произнес я очень тихо. – Королева Мэб уже дважды предлагала мне мантию Зимнего Рыцаря. И я прочитал книгу Кеммлера. Я знаю, как действует Темносияние. И я знаю, как обратить некромантию против Черной Коллегии.
Подернутые катарактой глаза Мавры вспыхнули злобой.
Я продолжал говорить тихо, ни разу не повысив голоса:
– Поэтому еще раз позволь мне выразиться с предельной ясностью. Если с Мёрфи что-нибудь случится и я даже заподозрю, что ты приложила к этому руку, я за твое существование и гроша гребаного не дам. И к чертям правильное и неправильное. Если ты прикоснешься к ней, я объявлю тебе войну. Лично тебе. Всеми доступными мне способами, любым оружием, которое достану. И я убью тебя. Как можно более жестоко.
На мгновение воцарилась абсолютная тишина.
– Ты меня поняла? – прошептал я.
Она кивнула.
– Повтори, – произнес я, и это вышло у меня так резко, таким ледяным тоном, что Мавра вздрогнула и отступила от меня на шаг.
– Я поняла, – прошипела она.
– Тогда вон из моего города, – сказал я.
И Мавра скрылась в тени.
Я постоял у могилы еще немного, ощущая боль во всем избитом теле и с горечью осознавая неизбежность смерти. Через минуту я ощутил рядом чье-то присутствие. Я поднял взгляд и увидел образ отца, каким он мне приснился. Он стоял рядом, с любопытством вглядываясь в мой могильный камень.
– «Он умер за правое дело», – прочитал отец.
– Может, мне стоит перебить это на «он умер одиноким», – отозвался я.
Мой отец чуть улыбнулся:
– Все думаешь об этом смертном проклятии?
– Угу. «Умри одиноким». – Я покосился на свою зияющую могилу. – Может, это означает, что я уже никогда не смогу жить с кем-то. Заниматься любовью. Жениться. Завести детей. Никто не будет по-настоящему близок со мной. Такие дела.
– Возможно, – сказал отец. – А ты сам что думаешь?
– Я думаю, что он желал мне именно этого. Думаю, я так устал, что начинаю видеть галлюцинации. И хочу, чтобы кто-то держал меня за руку, когда придет мой черед. Не хочу делать это в одиночестве.
– Гарри, – произнес папа, и голос его сделался мягким, как в детстве, – можно я скажу тебе кое-что?
– Конечно.
Он обошел могилу и положил руку мне на плечо:
– Сынок, все умирают в одиночестве. Так устроено. Это дверь. Она рассчитана на одного человека. Когда ты проходишь ее, ты делаешь это один. – Его пальцы крепко сжали мое плечо. – Но это не означает, что ты должен быть один, прежде чем войдешь в эту дверь. И поверь, по ту ее сторону ты не один.
Я нахмурился и посмотрел на образ отца, ища его глаза:
– Правда?
Он улыбнулся и начертал на груди крестик:
– Вот те крест.
Я отвернулся от него:
– Я наворотил дел. Я заключил сделку, которой мне не стоило заключать. Я заступил за черту.
– Я знаю, – отозвался он. – Это значит только то, что лишь тебе решать, как и с какой стороны это расценивать.
Я посмотрел на него:
– Что?
– Гарри, жизнь ведь не проста. Есть, конечно, такие вещи, как белое и черное. Как правильное и неправильное. Но когда ты находишься в гуще событий, порой трудно отличить одно от другого. Ты ведь совершил то, что совершил, не ради своей выгоды. Ты совершил это для того, чтобы защитить других. Из-за этого сделанное не становится правильнее, но и ты не превращаешься в чудовище. Ты до сих пор обладаешь свободой выбора. И все еще можешь определять, что тебе делать и кем ты хочешь стать.
Он хлопнул меня по плечу и повернулся, чтобы уйти:
– Пока ты веришь, что несешь ответственность за свой выбор, так и будет. У тебя доброе сердце, сынок. Слушайся его.
Он скрылся в ночи, и где-то в городе зазвонили колокола. Полночь.
Я смотрел на ожидающую меня могилу, и вдруг до меня дошло, что не о смерти, право же, мне нужно тревожиться больше всего.
Он умер за правое дело.
Черт, надеюсь, что так.
Томас уже ждал меня дома, когда я вернулся, и Мыш тоже прихромал вскоре после этого. Мотоцикл Мёрфи в конце концов заглох, так что ко времени, когда Томас добрался до колледжа, клочки уже разлетелись по закоулочкам, и спектакль закончился. Я завалился спать и продрых больше суток. А проснувшись, обнаружил, что мои раны заново перебинтованы, а у кровати стоит капельница. Баттерс заглядывал каждый день проверить меня, и он держал меня на антибиотиках и прописал мне до омерзения здоровую диету, а Томас не давал мне нарушать ее. Я ворчал, много спал и через несколько дней снова начал чувствовать себя почти человеком.
Мёрфи явилась съесть меня заживо за погром, который она обнаружила на месте своего дома. Мы оставили его в некотором беспорядке. Впрочем, увидев меня в кровати и в бинтах с ног до головы, она застыла как вкопанная.