Я видел, что она колеблется. Не меняя положения, она вывернула шею, оглянувшись на дверь, и – этого мгновения мне хватило.
Я выплеснул свой еще не остывший кофе прямо на нее, окатив ей плечо и шею. Она вскрикнула от боли и неожиданности. Я бросился на нее, замахнувшись телефонной трубкой, чтобы ударить ей в висок.
Она снова закричала, глядя на меня. Теперь на ее хорошеньком кукольном личике не было ничего, кроме страха.
И тут, черт бы их подрал, врубились мои донкихотские рефлексы.
Я замешкался.
Выстрел грянул в каких-то двух футах от меня.
Я очнулся прежде, чем успел погасить инерцию, и врезался в нее с силой, припечатавшей ее лопатками к стене рядом с дверью. Пистолет хлопнул еще раз, в нос мне ударили едкая пороховая вонь и густо-медный запах крови. Я стиснул пальцами ее правое запястье и с размаху двинул о стену. Пистолет выстрелил в третий раз, но наконец полетел на пол.
Я отшвырнул его ногой в дальний угол. Трикси попыталась выцарапать мне глаза. Ногти у нее были будь здоров, и меня пронзила боль; я обхватил ее за талию и отшвырнул в сторону, противоположную той, куда полетел пистолет. Она врезалась в стол и покатилась по нему, разбрызгивая во все стороны фрукты и орехи.
А потом затихла на полу, негромко всхлипывая. Один ее чулок покраснел от крови, и она свернулась калачиком, сжимая раненую ногу. Стараясь не касаться рукоятки, я подобрал пистолет и проверил обойму. Она была пуста. Я снова посмотрел на Трикси Виксен.
Поскуливая от боли и страха, она отползла от меня чуть дальше, выставив перед собой руку, словно та могла защитить ее от пули.
– Нет. Пожалуйста, не надо. Я не хотела. Правда не хотела.
Адреналиновый шторм бушевал в моей крови – дикий, бессмысленный.
Мне хотелось убить ее.
Очень хотелось.
Черт, со мной такого еще не случалось – настолько сильного прилива ярости, досады и ненависти, смешанных с физическим возбуждением, лишь ненамного уступающим сексуальному. Это уже не сводилось к простым эмоциям. Во всяком случае, к обычным – привычным, сдержанным. Это была сила – темный, необузданный прилив, захлестнувший меня с головой и швырявший, как морская волна – кусок пенопласта. И мне это нравилось.
Какая-то часть меня испытывала глубокое, глумливое наслаждение при виде распростертого на полу беспомощного врага. Этой части меня хотелось, чтобы она продолжала верещать. И чтобы она так и умерла – с воплем.
До сих пор не знаю, что меня от этого удержало. Однако, вместо того чтобы пристрелить Трикси, я холодно окинул ее взглядом, оценивая серьезность полученных ранений. Должно быть, одна из пуль, выпущенных ею, пока мы боролись, попала ей в голень. Рана кровоточила, но не настолько серьезно, чтобы это угрожало ее жизни. Зато нога была вывернута под неестественным углом – значит, пуля перебила кость.
– Пожалуйста! – скулила она, не сводя глаз с пистолета, который оказался теперь у меня в руке. – Я сделаю все, что ты захочешь. Только скажи, что тебе нужно. Господи, только не убивай меня.
Я шагнул к двери. В дверном полотне темнели две пулевые пробоины. Мой собственный голос донесся до меня как чужой, негромкий, убийственно-ледяной:
– Заткнитесь.
Она замолчала, тихонько всхлипывая, спрятав лицо. К прочим ароматам в комнате добавился запах мочи. Продолжая сжимать ее пистолет за ствол, я рывком распахнул дверь, готовый броситься в студию на бой с проклятием.
Я опоздал.
Труп Эммы лежал на спине посреди коридора. Сегодня она была в коротеньких спортивных шортах и узком эластичном топике. Кровь успела собраться в лужицу под ее телом. Одна маленькая аккуратная дырочка виднелась у нее чуть ниже солнечного сплетения, вторая – на лбу, повыше правого глаза. Она лежала, подогнув ноги и раскинув руки. У правой руки, у самых кончиков пальцев, лежал пузырек с каким-то лекарством. Она умерла прежде, чем коснулась земли, не успев понять, что случилось.
Выстрелы не могли оказаться точнее, даже если бы стрелял профессиональный убийца. Шанс на то, что пули попали туда, куда попали, по случайному стечению обстоятельств, приближался к нулю. Это малоккио убило ее. Шальные пули просто послужили его инструментом.
Я услышал, как ахнула за моей спиной Трикси, и оглянулся: она оцепенело уставилась на лежавшее в коридоре тело.
– Нет, – прошептала она; язык ее заметно заплетался. – Это не по плану. Он не говорил, что так будет.
Я услышал приближающийся топот бегущих ног и, выглянув из двери, увидел, как из-за угла вывернулись пара операторов, Джейк и Артуро. Все четверо застыли на месте, потрясенно глядя на тело Эммы. Кто-то – мне показалось, Джейк – испустил высокий, пронзительный вопль.
До меня вдруг дошло, что я стою над мертвым телом, в нескольких шагах от меня истекает кровью другая женщина – и что пистолет, из которого сделаны все эти выстрелы, находится у меня в руках.
Глаза Трикси округлились: она увидела открывающуюся возможность и не замедлила воспользоваться ею. Губы ее скривились в отчаянной мстительной гримасе, взгляд безумно вспыхнул.
– Помогите! – взвыла она. – О боже! Помогите, пока он и меня не убил!
Времени на то, чтобы обдумать дальнейшие действия, у меня оставалось в обрез, с другой стороны, момент оказался из тех, в которые ничего не происходит, так что кажется, будто думать можно до бесконечности.
Я промедлил – и в результате Эмма мертва. Хуже того, все указывало на меня как на виновника ее смерти – по крайней мере, на ближайшее время. Конечно, рано или поздно экспертиза покажет, что пистолет во время стрельбы находился в руках у Трикси, однако я никогда не состоял в хороших отношениях с чикагскими правоохранительными органами. Как минимум один коп, работавший теперь в отделе внутреннего контроля, с радостью воспользовался бы этой ситуацией, чтобы разделать меня под орех, тем более что орудие убийства в сочетании с показаниями раненой жертвы дали бы ему в руки все карты. Даже если бы мне и удалось доказать свою невиновность в суде, мне пришлось бы провести в тюрьме месяцы, если не годы… Да нет, на самом деле не больше нескольких дней – ровно столько, сколько потребовалось бы Мавре и ее шайке, чтобы найти меня и прикончить. По печальному опыту я знал, что даже самые крепкие тюремные стены не способны защитить от сверхъестественных врагов, если те замыслили убийство.
Я все еще не знал, кто помогает Трикси. Если мне не удастся выяснить личность того, кто стоит за всей этой историей, убийства могут продолжаться. Если меня уберут со сцены, помешать этому будет некому, и одна эта мысль приводила меня в ярость. Смерть Эммы меняла положение дел. Опасные ситуации возникали и прежде, но во время моего дежурства не погибал никто. Конечно, попытки предпринимались, но оба раза я успевал предотвратить гибель людей. Однако теперь Эмма, единственное преступление которой заключалось в том, что она пыталась заработать на достойную жизнь для своих детей, лежала передо мной мертвая, а дети ее остались сиротами.
Долгую жуткую секунду я смотрел на Трикси, и под этим взглядом она перестала верещать и затихла, негромко всхлипывая. Да, Трикси принадлежала к женскому полу, но с той минуты она больше не была для меня женщиной. Она пересекла грань. Насколько я мог судить, она и ее союзники, убив Эмму, утратили право считаться людьми.
И будь я проклят, если спущу им это с рук. Только вряд ли мне удалось бы покарать их, сидя в тюремной камере.
Я повернулся и бросился по коридору в противоположную от свидетелей сторону. Первая же дверь на улицу оказалась заперта. Я чертыхнулся и побежал обратно, к главному выходу. Кто-то кричал, но я не обратил на это внимания. Бегом одолев последние двадцать футов, я собирался толкать дверь с разбегу, когда она сама распахнулась передо мной.
В дверях стояла, задыхаясь, Джоан. На ней были старые джинсы и фланелевая куртка поверх футболки. В одной руке она держала ключи, в другой – молоток с гвоздодером. Она явно только что приехала, и мы с ней едва не столкнулись.
– Что это вы делаете? – спросила она.
Я оглянулся через плечо. Из коридора доносились приближающиеся крики и топот тяжелых ног. Похоже, в погоню за мной пустился Бобби. Попытайся он перехватить меня здесь, в коридоре, и мне вряд ли удалось бы высвободиться, не причинив ему вреда – возможно, тяжелых увечий. Я шагнул к двери, в которой продолжала стоять Джоан, но она, побледнев, угрожающе подняла молоток.
– Джоан, – выдохнул я, – мне нужно уйти.
– Нет, – заявила она. – Не знаю, что у вас тут творится, но я не могу позволить вам уйти. Я слышала выстрелы. Эмма или Трисия пострадали.
Мне некогда было спорить. Я выдернул из кармана носовой платок, обернул им рукоять Триксиного пистолета, чтобы сохранить отпечатки, и поднял его так, чтобы ствол не целился в Джоан.
– Нет времени объяснять, но, если вы не пропустите меня, все это будет продолжаться. Кто-нибудь из группы может пострадать уже в полночь.
Выражение ее лица стало сердитым.
– Не смейте угрожать этим людям.
– Какие уж тут угрозы! – Я с трудом сдерживался, чтобы не закричать. Мне очень не хотелось этого делать, но я наставил на нее пистолет. – Пустите.
Ее затрясло, но она лишь крепче сжала рукоятку молотка и мотнула головой.
– Я не шучу, – сказал я и сделал шаг вперед, по возможности изобразив угрожающий вид.
Мгновение Джоан косилась на пистолет. Потом страх начисто исчез с ее лица, сменившись решимостью. Она опустила молоток и шагнула вперед, почти упершись грудью в пистолет.
– Я не могу позволить вам причинить зло кому-либо еще. Если вы хотите уйти, – добавила она вполголоса, – вам придется убить и меня.
Секунду я смотрел на нее. Потом взял пистолет левой рукой за ствол и протянул его ей – рукояткой, замотанной моим носовым платком, вперед.
Она удивленно уставилась на меня:
– Что вы делаете?
– Возьмите, – сказал я. – На рукоятке отпечатки пальцев Трикси, так что не трогайте ее. Она стреляла. Она действует с кем-то сообща, и они несут ответственность за все последние смерти и травмы. Но когда прибудут копы, она наврет им с три короба, и это обернется против меня. Если полиция арестует мен