Я покачнулся. Кинкейд пришел в себя быстрее, и из-под куртки с красным крестом на плече выметнулся второй пистолет. Я оглянулся: Эбинизер уже вскинул свой старый дробовик, стволы его смотрели Кинкейду прямо в лоб.
– Что за черт! – выпалил я и бросился между ними.
В результате пистолет Кинкейда целился мне промеж лопаток, а Эбинизеров дробовик – мне в голову, впрочем с учетом обстоятельств это было к лучшему. Пока на линии стрельбы находился я, оба не могли выпалить друг в друга в упор.
– Какого черта вы оба делаете? – прохрипел я.
– Хосс, – сказал Эбинизер, – ты не знаешь, с кем связался. Отойди.
– Опустите дробовик, – скомандовал я. – Кинкейд, уберите пистолет!
– Боюсь, Дрезден, для меня такой шаг маловероятен. – Голос Кинкейда звучал так же ровно, как за завтраком. – Не обижайтесь.
– Я говорил тебе. – Голос Эбинизера заметно изменился: сделался ледяным, жестким, жутким. Я никогда еще не слышал, чтобы старик разговаривал так с кем-либо. – Я говорил тебе: увижу еще раз – убью.
– По этой причине ты меня с тех пор не видел, – отвечал Кинкейд. – Это бессмысленно. Если мы откроем пальбу, кто-нибудь да попадет в мальчика. Это не входит ни в мои, ни в твои интересы.
– Ты думаешь, я поверю, будто тебе есть до него хоть какое-то, черт подери, дело?
– Хоть какое-то, черт подери, есть, – возразил Кинкейд. – Мне он даже вроде как симпатичен. Но я имел в виду, что, убив его, никто не получит от этого никакой выгоды.
– Да опустите вы свои чертовы пушки! – прохрипел я. – И прекратите говорить обо мне так, будто я безмозглое дите, которого здесь нет.
– Что ты здесь делаешь? – спросил Эбинизер, не обращая на меня внимания.
– Я же наемник, – усмехнулся Кинкейд. – Дрезден меня нанял. Да сложи два и два, Черный Посох. Кому-кому, а тебе известно, как это происходит. – В голосе Кинкейда появились какие-то задумчивые нотки. – А вот мальчику неизвестно, кто мы такие.
– Гарри, да отойди же! – снова рявкнул мне Эбинизер.
– Это вы мне? – возмутился я, посмотрев на него в упор. – Хорошо. Тогда дайте слово, что не будете наезжать на Кинкейда, пока мы с вами не переговорим.
– Черт подери, парень! Я ничего не буду обещать этому…
– Да не ему! – Мой голос тоже звенел от злости. – Мне дайте слово, сэр. Немедленно.
Взгляд старика дрогнул, и он убрал левую руку с цевья дробовика, демонстративно растопырив пальцы. Стволы опустились.
– Ладно. Даю слово, Хосс.
Кинкейд медленно выдохнул сквозь зубы. Я почувствовал, как он сменил позу у меня за спиной.
Я оглянулся. Пистолет его опустился, но все еще смотрел в нашем с Эбинизером направлении.
– Ваше слово тоже, Кинкейд.
– Я ведь на вас сейчас работаю, Дрезден, – произнес он. – Считайте, что вы его получили.
– Тогда уберите пушку.
К моему удивлению, он повиновался, хотя его пустой взгляд оставался прикован к Эбинизеру.
– Что это, черт возьми, за штуки такие? – спросил я.
– Самозащита, – все тем же ровным голосом отозвался Кинкейд.
– Не вешайте мне лапшу на уши, – возмутился я.
– Самозащита, – повторил Кинкейд, и на этот раз в его голосе звучала злость. – Знай я, что ваш гребаный водила – Черный Посох Маккой, я бы уже находился в соседнем штате, Дрезден. Я не хочу иметь с ним дела.
– Боюсь, для этого поздновато, – заметил я и хмуро повернулся к Эбинизеру. – А вы что делаете?
– Разбираюсь с проблемой, – ответил старик. Убирая дробовик обратно в пикап, он не сводил взгляда с Кинкейда. – Гарри, ты ведь не знаешь, что это… – рот его скривился в горьком отвращении, – за тварь. И не знаешь, что он натворил.
– Уж кто бы говорил, – отозвался Кинкейд. – Как это ты расстарался в Касаверде, кстати! Российский спутник в качестве симметричного ответа за Архангельск. Красиво, ничего не скажешь.
Я резко повернулся к Кинкейду:
– Прекратите.
Кинкейд встретил мой взгляд невозмутимо, даже с вызовом:
– Прошу разрешения вступить в философские дебаты с этим лицемером, сэр!
Злость захлестнула меня багровой волной. Не успев даже осознать, что делаю, я придвинулся вплотную к Кинкейду – так, что мы едва не касались носами.
– А ну заткните свой поганый рот! Этот человек принял меня к себе – единственный на всем белом свете – и, возможно, спас этим мою жизнь. Он научил меня настоящей магии – тому, что жизнь важнее убийств и власти. Может, вы и крутой мужик, Кинкейд, но вы и грязи не стоите с его чертовых башмаков. Если бы до этого дошло, я без раздумий променял бы вашу жизнь на его. И если увижу, что вы снова пытаетесь его спровоцировать, я сам вас убью. Ясно?
Последовала секунда – долгая секунда, на протяжении которой наши взгляды, встретившись, начали втягивать нас в душу друг другу. Должно быть, Кинкейд тоже почувствовал это. Его взгляд скользнул в сторону, а потом он отвернулся и снова принялся рыться в какой-то из своих коробок.
– Я понял, – произнес он.
Я стиснул кулаки и зажмурился, досчитал до десяти и только после этого позволил себе пошевелиться. Еще через пару секунд я отошел от Кинкейда на несколько шагов и тряхнул головой. Потом прислонился к мятому крылу Эбинизерова «форда» и окончательно взял себя в руки.
Вспышки гнева не раз прежде ставили меня в дурацкое, а еще чаще и просто опасное положение. Я знаю за собой это свойство и борюсь с ним в меру сил – и все же порой полезно и пар спустить немного. И, черт подери, у меня имелся хороший повод навешать Кинкейду плюх. Как-то не верилось мне, что у него хватит наглости ставить себя на одну доску с моим старым наставником. В любом отношении.
Черт, судя по тому, что сказал Эбинизер, Кинкейд и человеком-то не был.
– Прошу прощения, – буркнул я старику, придя в себя. – За то, что он пытался вывести вас из себя, сэр.
Эбинизер помедлил, но все же ответил.
– Ерунда, Хосс, – сказал он. Голос его звучал чуть хрипло. – Не за что извиняться.
Я внимательно посмотрел на него. Он отвел взгляд. И не потому, что боялся, как бы я не заглянул ему в душу. Он настоял на этом в первый же час, как мы познакомились. Я до сих пор помню это совершенно отчетливо – как и все прочие случаи, когда заглядывал в чужие души. Помню крепкую, как старый дуб, волю, спокойствие, преданность делу, которое он считал правильным. Да что там, он всегда был для меня не просто достойным человеком – примером для озлобленного, смятенного юнца.
Джастин Дю Морне научил меня тому, как заниматься магией. Но именно Эбинизер научил меня тому, зачем это делать. Тому, что магия рождается в душе, питается тем, во что верит чародей, – в зависимости от того, каков он есть и каким хочет стать. Тому, что порожденная любым чародеем магия несет с собой и ответственность за ее использование во благо людям. Тому, что на свете много того, что стоит защищать и оберегать, и что мир – это все-таки не только джунгли, в которых выживает сильнейший, а слабые служат лишь пищей.
Эбинизер был, наверное, единственным известным мне человеком, о котором я мог отзываться только положительно. Если подумать, он этого действительно заслуживал.
Однако взгляд в чужую душу – это не детектор лжи. Он показывает тебе ядро, сущность другого человека, но он не способен проникнуть во все потаенные уголки его души. Сколько бы ты ни увидел, это не значит, что от тебя ничего не утаили.
Эбинизер прятал от меня взгляд. И вид у него при этом был немного пристыженный.
– Ладно, нам нужно заниматься делом, – рассудительно сказал я. – Не знаю, что такого вам известно про Кинкейда, но работу свою он знает. Я позвал его сюда. Мне нужна его помощь.
– Да, – согласился Эбинизер.
– И ваша тоже, сэр. Вы с нами?
– Да, – повторил он. Мне показалось, я услышал в его голосе что-то вроде боли. – Конечно.
– Тогда за дело. Потом поговорим.
– Идет.
Я кивнул.
Появилась Мёрфи – в джинсах, темной рубашке, куртке и бейсболке Красного Креста, которые дал ей Кинкейд. Разумеется, куртка оттопыривалась на бедре, там, где висела на поясе кобура, да и вообще сидела на ней несколько непривычно, из чего я сделал вывод, что под курткой прячется кевларовый бронежилет.
– Ладно, – произнес я, подходя к Кинкейдову фургону. – Эбинизер заглушит Мавру – или, по крайней мере, придавит мокрым одеялом то, что она может сделать. У вас для этого все есть, сэр?
Эбинизер утвердительно хмыкнул и похлопал ладонью по двум старым кожаным седельным мешкам, которые он взвалил себе на плечи.
– Отлично, – сказал я. – Значит, основными проблемами для нас будут ренфилды и псы. Пули и зубы. Хорошо бы войти и спуститься в подвал – тогда, если начнется пальба, люди на первом этаже и на улице не пострадают.
– А остальная часть плана? – поинтересовался Кинкейд.
– Убить вампиров, освободить заложников, – ответил я.
– Так, на заметку, – вздохнул Кинкейд. – Я надеялся получить ответ, в котором хотя бы намекалось на наши конкретные действия. Цели операции я и так знаю.
Я хотел было огрызнуться, но сдержался. Тем более и времени на это не оставалось.
– Вот и предложите, что считаете разумным.
Секунду-другую Кинкейд молча смотрел на меня, потом кивнул:
– Зарядить «моссберг» кое-чем. – Он повернулся к Мёрфи. – С дробовиком управитесь?
– Угу, – отозвалась Мёрфи. – Бой предстоит в основном на близких дистанциях. Нам пригодится что-то мощное вроде этого, чтобы остановить нападающих… только стволы должны быть укорочены.
Кинкейд внимательно посмотрел на нее.
– Оружие-то выйдет абсолютно противозаконное, – заметил он, полез в фургон и протянул ей дробовик со стволом, обрезанным практически сразу перед цевьем.
Мёрфи фыркнула и проверила оружие. Кинкейд снова нырнул вглубь фургона.
На этот раз вместо второго дробовика в его руках оказался предмет из матовой стали. Эта штука напоминала пику, с какой в Средние века охотились на диких кабанов: металлический стержень длиной примерно пять футов с поперечными выступами у основания наконечника – полуторафутового стального пера шириной с мою ладонь в нижней части и с острым концом. Противоположный конец пики завершался большим округлым набалдашником – наверное, для равновесия.