– Титул, – признал он. – Вынужденная мера. Время от времени Белый Совет оказывается связанным собственными законами, в то время как его враги не стесняют себя ничем. Поэтому было создано особое ведомство. С особым положением в Совете. Одному чародею, и только одному, дана свобода определять, в каких случаях законы извращены и оборачиваются против Совета.
Мгновение я молча смотрел на него.
– И это после всего того, что вы говорили мне о магии. Что она истекает из жизни. Из самых сокровенных сердечных желаний. Что на нас лежит ответственность использовать ее мудро – черт, что мы сами должны быть мудрыми, добрыми и достойными, чтобы данные нам силы действовали во благо. И это вы научили меня всему этому. А теперь вы говорите мне, что все это не значит ровным счетом ни гроша. Что все это время вы обладали лицензией на убийство.
Морщины на лице у старика сделались еще глубже и горше. Он кивнул:
– Убивать. Порабощать. Вторгаться в мысли других смертных. Искать знания и силы за пределами Внешних Врат. Превращать других. Плыть против течения времени.
– Так вы мокрушник Белого Совета, – сказал я. – При всей их болтовне насчет справедливого и мудрого использования магии, когда законы магии им мешают, они пользуются услугами убийцы. И вы эти услуги им оказываете.
Он промолчал.
– Вы убиваете людей.
– Да. – Лицо Эбинизера казалось высеченным из камня, а голос звучал негромко, но хрипло. – Когда другого выбора нет. Когда на чашу весов положены жизни. Когда бездействие означало бы… – Он оборвал фразу и стиснул зубы. – Я не хотел этого. И сейчас не хочу. Но когда приходится, я действую.
– Как в Касаверде, – предположил я. – Вы разрушили цитадель Ортеги, когда он бежал с нашей дуэли.
– Да, – кивнул он. – При нападении на Архангельск Ортега убил больше чародеев Белого Совета, чем любой другой враг за нашу историю. – Голос его дрогнул на мгновение. – Он убил Семёна. Моего друга. А потом явился сюда и попытался убить тебя, Хосс. И наверняка вернулся бы довершить начатое, как только оправился бы от ран. Поэтому я нанес удар по Касаверде. Убил его самого и почти две сотни его личных вассалов. В доме вместе с ними погибли еще около сотни человек. Слуги. Почитатели. Пища.
Мне сделалось дурно.
– Вы сказали мне, это будет в новостях. Я думал, может, это Совет. Или что вы проделали все это, не убив никого, кроме вампиров. Позже у меня было время подумать об этом, но… мне хотелось верить, что вы сделали то, что правильно.
– То, что правильно, – вздохнул старик, – и то, что необходимо. И не всегда одно равняется другому.
– Касаверде не единственное, что вы сделали необходимого, – сказал я. – Правда ведь?
– Касаверде, – неохотно выдавил из себя Эбинизер. – Тунгуска. Новый Мадрид. Кракатау. Еще дюжина случаев. Видит бог, не меньше дюжины.
Долгое мгновение я молча смотрел на него.
– Вы говорили мне, что Совет определил меня к вам потому, что хотел вам досадить. Но это не так. Никто не пошлет опасного преступника жить с палачом, если хочет реабилитировать первого.
Он кивнул:
– Мне приказали наблюдать за тобой. И убить, как только ты выкажешь хотя бы намек на непокорность.
– Убить меня… – Я устало потер глаза. Удары сердца отдавались в руке все болезненнее. – Насколько мне помнится, я вел себя с вами непокорно не раз и не два.
– Вел, – кивнул он.
– Тогда почему вы не убили меня?
– Святые угодники, парень. Какой смысл в праве игнорировать волю Совета, если ты им не пользуешься? – Он тряхнул головой, и лицо его на мгновение осветилось усталой улыбкой. – Ты же не виноват в том, что тебя растил этот сукин сын Дю Морне. Ты был неразговорчивым, озлобленным, напуганным мальчишкой и при этом обладал чертовски сильной магией. Но это не означало, что тебя обязательно нужно убить. Мне дали право судить. Я этим правом воспользовался. Им не понравилось то, как я им воспользовался, но я это сделал.
Я смотрел на него в упор:
– Есть еще кое-что, о чем вы мне не рассказали.
Минуту он молчал. И вторую. Только когда пауза затянулась почти до невозможности, он наконец открыл рот:
– Совет знал, что ты сын Маргарет Лефэй. Они знали, что она одна из тех чародеев, которые обернули законы Совета против него. Помимо всего прочего, ее обвиняли в нарушении Первого закона, и она имела… скажем так, не очень достойные контакты с различными существами и компаниями с сомнительной репутацией. Стражи получили приказ задержать ее при встрече. Стоило ей предстать перед Советом, и ее допросили бы и казнили на месте.
– Мне говорили, она умерла родами, – сказал я.
– Так и произошло, – подтвердил Эбинизер. – Не знаю, по какой причине, но она отвернулась от своей предыдущей компании, включая Джастина Дю Морне. С этого момента она нигде не могла считать себя в безопасности. Она скрывалась от своих бывших союзников и Стражей примерно два года. И от меня скрывалась. Я тоже имел приказ на ее счет.
Я смотрел на него с болью, как завороженный:
– И что случилось?
– Она познакомилась с твоим отцом. Смертным. Не имеющим ни власти, ни влияния, ни средств. Но с доброй душой, какие я редко встречал. Я верю в то, что она полюбила его. Но в ночь, когда ты родился, один из бывших союзников нашел ее и отомстил за измену. – Старик посмотрел на меня в упор. – Он использовал для этого энтропийное проклятие. Ритуальное энтропийное проклятие.
На мгновение шок буквально парализовал меня.
– Лорд Рейт, – прошептал я.
– Да.
– Он убил мою мать.
– Он, – подтвердил Эбинизер.
– Боже… Вы… вы уверены?
– Он змей, – сказал Эбинизер. – Но я уверен в этом настолько, насколько вообще возможно.
Пульсирующая боль расползалась по руке, свет в комнате становился то ярче, то темнее в ритм с ней.
– Моя мать. И ведь он стоял в трех футах от меня. Он убил мою мать. – Старая, детская боль – пустота, одиночество, облик матери, которую я не знал, отцовские невзгоды – разгорелась с новой силой, застелив глаза багровой пеленой. Источник этой боли, по крайней мере большей ее части, наконец открылся мне. И наконец-то я знал, куда наносить удар. И наверняка убил бы как можно мучительнее. Все как-то разом отошло на второй план – все, кроме сурового возмездия. Кроме справедливой мести за смерть матери маленького ребенка. Моей матери. Меня начало трясти, и я знал, что рассудок мой вот-вот не выдержит этого чудовищного давления.
– Хосс, – произнес Эбинизер, – полегче, мальчик.
– Убью его, – прошептал я. – Убью гада.
– Нет, – возразил Эбинизер. – Тебе нужна передышка, парень. Сам подумай.
Я уже начал копить энергию:
– Убью его. Убью! С потрохами. Чтоб ничего от гада не осталось.
– Гарри! – рявкнул Эбинизер. – Гарри, успокойся. Тебе не совладать с такой энергией. Ты сам прежде погибнешь, если попытаешься.
Что ж, на это мне тоже было наплевать. Слишком хорошей казалась эта энергия. Слишком сильной. Я хотел этого. Хотел, чтобы Рейт заплатил за все. Я хотел, чтобы он мучился, вопил, а потом умер за все, что сделал со мной. И у меня хватало сил, чтобы так и вышло. У меня хватало сил и решимости обрушить на него такую волну магии, чтобы от него и следа не осталось. Я заставлю его ползать червяком и молить о снисхождении, прежде чем разорву его на клочки. Ничего меньшего он не заслужил. Я…
В руке моей вдруг вспыхнул ослепительный огонь – такой резкий и внезапный, что спина конвульсивно выгнулась и я повалился на пол. Я даже кричать не мог. Боль смыла мою ярость, как цунами – одуванчиковый пух. Почти ослепнув от боли, я огляделся по сторонам и увидел, что старый чародей сдавливает своей мозолистой ручищей мою кое-как перебинтованную обожженную руку. Увидев мой взгляд, он отпустил меня; лицо его тоже было полно муки.
Минуту я полежал, свернувшись калачиком, а сердце разгоняло боль волнами по всему моему телу. Потом я постепенно совладал с нею и медленно сел.
– Прости, – прошептал Эбинизер. – Гарри, я не мог допустить, чтобы ты шел на поводу у своего гнева. Ты бы просто убился.
– Я бы унес его с собой, – процедил я сквозь зубы.
Эбинизер горько усмехнулся:
– Ничего бы у тебя не вышло, Хосс.
– Откуда вам знать?
– Я пытался, – сказал он. – Трижды. И ни разу даже близко не подобрался. И ты что, думаешь, твоя мать умерла, не сложив смертного проклятия своему убийце? Твари, что поработила ее? Да это менее вероятно, чем если бы рыба разучилась плавать.
Я уставился на него, моргая, как последний дурак:
– Что вы хотите сказать?
– Он защищен, – тихо произнес Эбинизер. – Заклинания просто скользят по нему, не причиняя вреда.
– Даже смертное проклятие?
– Бесполезно, – с горечью ответил он. – Рейта защищает что-то очень мощное. Может, какой-то сильный демон. А может, даже какое-нибудь старое божество. Магией его не достать.
– Разве такое возможно? – спросил я.
– Да, – ответил старик. – Не знаю как. Но возможно. Кстати, это объясняет еще и то, как он сумел стать Белым Королем.
– Не верю, – пробормотал я. – Она же была с ним близка. Она не могла не знать, что он защищен. Она была достаточно сильна, чтобы ее боялся Белый Совет. Она не растратила бы проклятия впустую.
– Она выпустила его. Выпустила впустую.
– Выходит, моя мать считается не только врагом, но и бездарем.
– Я этого не говорил…
– Что вы о ней знаете? – буркнул я. Правой рукой я стискивал левое запястье, пытаясь отвлечься от боли. – Откуда вам знать? Она вам говорила? Вы были там с ней?
Он уставился в пол, побледнев:
– Нет.
– Тогда откуда, черт возьми, вам это знать?
– Потому что я знал ее, Хосс. Знал едва ли не лучше, чем она сама себя знала.
В камине щелкнуло полено.
– Как это? – пробормотал я.
Он отвел руку от щенка.
– Она была моей ученицей. Я был ее учителем. Наставником. Отвечал за нее.
– Вы ее учили?
– Я потерпел неудачу. – Он прикусил губу. – Гарри… когда Мэгги начала обретать силу, я превратил ее жизнь в настоящий ад. Она, можно сказать, была совсем еще девчонкой, но я гонял ее в хвост и в гриву день и ночь. Я силком заставлял ее учиться. Совершенствоваться. Но я переусердствовал. Слишком увлекся процессом. А она противилась этому. И сбежала, как только ей представилась такая возможность. Начала водиться со всякими нехорошими типами из чистого упрямства. Потом приняла пару неудачных решений и… потом ей уже поздно было возвращаться.