– И вам теперь это известно, – добавил я.
Я посмотрел на Рейта и улыбнулся.
На его лице отразилось что-то среднее между яростью и ужасом. Он отступил от Лары на шаг, переводя взгляд с нее на меня и обратно.
Лара нежно погладила пальцами рукоять висевшей у нее на бедре шпаги.
– Что ж, Дрезден, вы удачно сделали меня орудием в своих руках. Заставив при этом поверить, будто я имею перед вами преимущество. Вы разыграли со мной мою же партию и сделали это весьма ловко. А я-то считала, что вы способны только на прямолинейные действия. Право же, я откровенно недооценила вас.
– Не огорчайтесь, – посоветовал я ей. – Я имею в виду, что произвожу впечатление простака.
Лара улыбнулась:
– У меня есть еще один вопрос. Откуда вы знали, что проклятие лишило его способности кормиться?
– Я не знал, – признался я. – Во всяком случае, не знал этого наверняка. Я просто подумал, чего самого страшного мог бы пожелать ему я. Во всяком случае, не смерти. Скорее кражи. Такой, чтобы это лишило его всей его силы. Оставив его безоружным лицом к лицу с врагами, которых он себе нажил. И я решил, что моя мать, должно быть, думала точно так же.
Рейт осклабился, глядя на Лару.
– Ты не можешь меня убить, – заявил он. – Тебе известно, что главы других кланов никогда не позволят тебе возглавить Коллегию. Они подчиняются мне, малышка Лара. А не моей канцелярии.
– Это верно, отец, – кивнула Лара. – Но они ведь не знают, что ты лишен сил? Что ты превратился в импотента. И не узнают, поскольку ты будешь продолжать править ими так, будто ничего не изменилось.
Он презрительно задрал подбородок:
– И почему, интересно, я поступлю так?
Серебро из Лариных глаз разлилось по всему ее телу – оно струилось по всей длине ее волос, мерцало на одежде, пропитало сам окружающий ее воздух. Она развязала перетягивавший талию шарф и уронила его на пол вместе со шпагой. Взгляд ее серебряных, голодных глаз упал на лорда Рейта.
Все, что она делала, адресовалось исключительно ему, но я-то тоже это видел. Брюки как-то сразу стали мне малы на несколько размеров. Я испытал внезапное, примитивное, восхитительное желание броситься к ней. Хоть на коленях, хоть ползком.
Я запаниковал, отступил на шаг, пытаясь заблокировать свои мысли от искушающей Лариной энергии, и в результате мне удалось-таки думать почти ясно.
– Чародей, – произнесла она, – я бы советовала вам забрать отсюда свою помощницу. И моего брата, если ему удалось выжить после такого ранения.
Ее юбка последовала вслед за кушаком, и я изо всех сил старался не смотреть в ту сторону.
– Мы с папочкой, – голос ее сделался совсем медовым, – намерены пересмотреть условия нашего сотрудничества. Зрелище обещает быть интересным. И стоит мне начать, вам, возможно, не удастся оторваться.
Рейт отступил от Лары еще на шаг; в глазах его не осталось больше ничего, кроме неприкрытого страха. И… желания. Про меня он забыл полностью.
Я начал действовать, и быстро. Я собирался тащить Мёрфи на руках, но мне удалось поставить ее на ноги, и она пошла сама, хотя еще и не пришла в себя полностью. Правая щека ее потемнела от удара. Что ж, зато у меня высвободились руки, чтобы тащить Томаса. Ростом он уступал мне, зато мускулатуру имел мощнее, да и костяк развитый. Я пыхтел, потел и в конце концов потащил его на спине, закинув его руки себе на плечи. Так мы одолели несколько шагов, а потом я вдруг услышал его неровное, хриплое дыхание.
Мой брат был жив.
По крайней мере – пока жив.
Из событий той ночи в Провале мне запомнились еще только три детали.
Во-первых, тело Мэдж. Когда я повернулся, чтобы уходить, оно вдруг село. Шипы торчали из ее кожи во все стороны, кровь медленно сочилась из десятков ран – сердце больше не работало. Лицо ее, обезображенное почти до неузнаваемости, вдруг сложилось в знакомые черты демона по имени Тот, Кто Идет Следом, и изо рта послышался медовый, лишенный всего человеческого голос.
– Я вернулся, смертный, – произнес мертвыми чужими губами демон. – И я помню тебя. Меж нами есть еще дела, что не улажены.
А потом послышалось булькающее шипение, и труп сдулся, словно воздушный шарик.
Второе, что мне запомнилось, случилось, когда я, шатаясь, оглянулся от самого выхода из пещеры. Лара сорвала с плеч белую рубаху и стояла перед Рейтом – прекрасная, как сама Смерть, и такая же неумолимая. Бессмертная. Бледная. Неодолимая. Я уловил слабый аромат ее волос – аромат дикого жасмина – и едва не рухнул на колени там, где стоял. С трудом я заставил себя двигаться дальше, чтобы вытащить Томаса и Мёрфи из этой чертовой пещеры. Не уверен, что кто-то из нас выбрался бы оттуда в здравом рассудке, не сделай я этого.
Последнее, что я помню, – это как я повалился на траву у выхода из Провала, так и не выпуская из рук Томаса. Я видел его лицо в лунном свете. На глазах у него блестели слезы. Он сделал вдох – прерывистый, полный боли. Голова и шея его были повернуты под неестественным углом к плечам.
– Господи, – прошептал я, – ему давно уже полагалось умереть.
Его губы слабо дернулись. Не знаю как, но мне удалось разобрать то, что он пытался сказать:
– Лучше бы так оно и было.
– Черта с два лучше! – ответил я ему.
Я чувствовал себя смертельно усталым.
– Причиню тебе боль, – прошептал он. – Может, убью тебя. Как Жюстину. Брат. Я этого не хочу.
Я уставился на него.
Он не знал.
– Томас, – сказал я, – Жюстина жива. Это она сказала нам, где ты находишься. Она все еще жива, болван ты этакий!
Глаза его расширились, по коже волной прокатилось серебристое сияние. Мгновение спустя он хрипло вздохнул и закашлялся. Вид он имел, правда, все еще жуткий: ввалившиеся глаза и все такое.
– Ч-что? Она… что?
– Спокойнее, спокойнее, а то тебя сейчас вырвет или что-то в этом роде, – сказал я, придерживая его. – Она жива. Не то… не то чтобы здорова, но не умерла. Ты ее не убил.
Томас несколько раз моргнул, а потом потерял сознание. Он лежал, еле дыша, а по его щекам бежали светящиеся серебряные слезы.
С моим братом все будет в порядке.
Потом я вспомнил одну вещь и сел.
– Ох, вот дерьмо, – сказал я.
– Что? – слабым голосом спросила Мёрфи.
Я тупо смотрел в ночное небо, пытаясь вычислить время:
– Когда там, в Швейцарии, начинается вторник?
Глава 42
Я проснулся на следующее утро. Говоря конкретнее, я проснулся на следующее утро, когда осыпался черной пылью последний из Эбинизеровых камней, и моя рука начала напоминать мне, что ее словно окунули в расплавленный свинец.
По сравнению с другими днями моей жизни это никак нельзя назвать самым удачным утром. С другой стороны, бывало и хуже.
Мне полагалось бы поведать вам, как стойко и мужественно, со свойственной чародеям выносливостью я терпел боль. По правде говоря, единственной причиной, по которой я не орал как резаный, было то, что у меня просто не осталось на это сил. Я прижал руку – все еще в грязных бинтах – к груди и попытался вспомнить, как пройти к холодильнику. Или к разделочной доске, одно из двух.
– Ну-ну, – послышался голос, и надо мной склонился Томас.
Вид у него был помятый, но стильный. Вот зараза!
– Извини, Гарри, – сказал он. – Мне пришлось побегать, пока я нашел что-нибудь от боли. Я и сам очнулся всего пару часов назад. – Он придержал меня за плечи, не давая встать. – Ты лежи пока. Думай о чем-нибудь таком… ну, о пентаграммах хотя бы. Сейчас воды принесу.
Минуту спустя он принес мне стакан воды и пару голубых таблеток:
– Вот. Прими и подожди минут десять. И думать забудешь о боли.
Я решил, что это он меня просто ободряет, но он оказался прав. Десять минут спустя я лежал в кровати и думал, что мне стоило бы украсить чем-нибудь потолок. Чем-нибудь пушистым и мягким.
Поднявшись, я натянул свои темные камуфляжные штаны и, пошатываясь, вышел в гостиную, которая одновременно и кухня, и прихожая, и берлога. Томас возился на кухне, напевая что-то себе под нос. Вполне мелодично. Я решил, что в музыкальном отношении гены у нас разные.
Я уселся на диван и принялся смотреть, как он мечется по кухне – если можно метаться по помещению, в котором от стены до стены и двух шагов нет. Он готовил яичницу с ветчиной на моей дровяной плите. В готовке на настоящем, живом огне он не разбирался ни хрена, так что ветчина подгорела, а желтки растеклись, но, похоже, он получал от процесса неподдельное удовольствие, а пережаренные, недожаренные и просто не понравившиеся ему по какой-то причине куски скидывал на пол у плиты. Кот со щенком, разумеется, тусовались там же; Мистер подъедал то, на что положил глаз, а щенок старательно подбирал все, что счел недостойным своей царственной особы Мистер.
– Привет, – ухмыльнулся мне Томас. – Тебе вроде не положено сейчас испытывать голод, но все же поешь сколько сможешь, ладно? Тебе это только на пользу.
– Идет, – послушно согласился я.
Он раскидал яичницу более или менее поровну в две тарелки, одну дал мне. Вторую оставил себе. Мы ели молча. Дрянь получилась у него ужасная, зато рука не болела. Что ж, спасибо и на том.
– Гарри, – произнес он, помолчав немного.
Я посмотрел на него.
– Ты пришел туда спасти меня?
– Угу, – кивнул я.
– Ты мне жизнь спас.
Я поразмыслил немного.
– Угу, – повторил я и отправил в рот еще кусок.
– Спасибо.
Я мотнул головой:
– Не за что.
– Нет есть за что, – возразил он. – Ты рисковал жизнью. И своей, и Мёрфи.
– Угу, – повторил я в третий раз. – Мы ведь семья, верно?
– Еще бы не семья! – согласился он с немного кривой улыбкой. – Поэтому я хотел просить тебя об одолжении.
– Ты хочешь, чтобы я вернулся туда с тобой, – сказал я. – Прощупать, как обстоят дела с Ларой. Повидаться с Жюстиной. Посмотреть, что светит в будущем.
Он уставился на меня:
– Откуда ты знаешь?
– Я бы тоже поступил так.