Указанная мерзкая тварь желала силы – и назвала срок. Короткий срок. Если Мавре необходимо что-либо, причем быстро, это значит, она готовится с кем-то вступить в борьбу. И три недели, считая с этого вечера, означали Хеллоуин. Мало того что это портило мне день рождения, так еще и обещало близкую схватку черных магий, а в это время года это могло означать лишь одно.
Некромантия.
Я стоял над своей могилой, пока меня не начала пробирать дрожь. Возможно, виноват холод.
Я ощущал себя очень, очень одиноким.
Мыш огорченно вздохнул и прислонился к моей ноге.
– Пошли, малыш, – сказал я ему. – Отведем-ка тебя домой. Нет смысла еще и тебя впутывать в эту историю.
Глава 3
Когда мне очень не хватает ответов на кое-какие вопросы, самое время спуститься в лабораторию.
Мы с Мышом вернулись домой на «Голубом жучке», видавшем виды – много видов! – «фольксвагене-жуке», моем верном боевом коне. «Голубой» – это своего рода метафора, потому что дверцы и кузовные панели у машины заменены на белые, желтые, красные и зеленые. Мой механик Майк сумел-таки выправить почти до изначальной формы крышку капота, которую я смял в лепешку, тараня одного нехорошего парня, но денег на ее покраску у меня не хватило, так что теперь к этой гамме цветов добавился еще и серый.
Мыш рос слишком быстро, поэтому не отличался особым изяществом, выходя из машины. Он один занимал почти все заднее сиденье, и, перебираясь вперед, чтобы выйти через водительскую дверцу, он напоминал мне виденный мною когда-то ролик про морского слона, шествующего по автостоянке в Новой Зеландии. Проделывал он это, впрочем, с удовольствием, пыхтя и оживленно вертя хвостом. Мыш любит кататься на машине. То, что на этот раз мы с ним ездили на встречу с потусторонней гадиной на долбаном кладбище, похоже, нимало не испортило ему удовольствия от поездки. Дорога – все, цель – пустяк. Мыш вообще отличается конфуцианскими взглядами на жизнь.
Мистер еще не вернулся, и Томас тоже. Я старался не слишком беспокоиться по этому поводу. Мистер жил сам по себе, когда я подобрал его, да и потом уходил в загулы. Он способен позаботиться о себе. Томас ухитрился прожить без моей помощи почти всю свою жизнь, за исключением нескольких последних месяцев. Он тоже как-нибудь справится.
Глупо ведь беспокоиться о них обоих, правда?
Конечно правда.
Я дезактивировал обереги – заклятия, охраняющие мой дом от разного рода потусторонних посетителей, и мы с Мышом вошли. Я разжег камин, и пес с блаженным вздохом растянулся у огня. Потом я снял плащ, облачился в толстый фланелевый халат, взял из холодильника банку колы и направился вниз.
Я живу в полуподвальном помещении, но люк под одним из ковров на полу ведет еще ниже – в подпол, где расположена моя лаборатория. Там круглый год царит холод, поэтому я и ношу теплый халат. Это отнимает еще одну толику романтики от окружающего чародеев ореола таинственности, зато так мне теплее.
– Боб, – окликнул я, спускаясь по складной деревянной лестнице в непроглядную темень моей лаборатории, – разогревай-ка свои ячейки памяти. Есть работа.
Помещение осветилось двумя мерцающими золотисто-оранжевыми огоньками – каждый размером с пламя хозяйственной свечи. Свет исходил из глазниц древнего черепа. Огоньки медленно разгорались, так что не прошло и пары секунд, как я смог разглядеть всю полку, на которой он лежал, – простую деревянную полку, уставленную свечами, дешевыми сентиментальными романами в бумажных обложках и еще какой-то мелочью.
– Давно пора, – проворчал череп. – Ты уже несколько недель ко мне не обращался.
– Время года такое, – объяснил я. – Большая часть связанных с Хеллоуином дел рано или поздно начинают казаться одинаковыми. Нет смысла обращаться к тебе с вопросами, ответы на которые я и так знаю.
– Если ты такой умник, – буркнул Боб, – мог бы и сейчас без меня обойтись.
– Тоже верно, – согласился я и, достав из кармана халата коробок спичек, принялся зажигать свечи. Начал я с тех, что стояли на расположенном посередине помещения металлическом столе. – Ты же у нас дух знаний, а я всего лишь смертный.
– Логично, – протянул Боб. – Ты нормально себя чувствуешь, Гарри?
Я продолжал зажигать свечи – на белых металлических стеллажах и рабочих скамьях, окружавших стол с трех сторон. Полки и стеллажи мои сплошь уставлены пластмассовыми тарелками, плошками, банками из-под кофе, пакетами, коробками, жестянками, пузырьками, флягами и прочими всевозможными емкостями, наполненными самыми разными веществами – от таких обыденных, как хлопковая вата, до таких экзотических, как осьминоговы чернила. Еще я держу на них книжки и всякие тетрадки общим весом в несколько сотен фунтов; некоторые из них стоят аккуратно, а некоторые накиданы кое-как. Я не спускался в лабораторию довольно-таки давно, а уборщиков-фэйри сюда не пускаю, так что на всех предметах лежал тонкий слой пыли.
– А почему ты вдруг спрашиваешь? – удивился я.
– Ну, – осторожно пояснил Боб, – ты делаешь мне комплименты, а это вряд ли хороший признак. Кроме того, свечи ты зажигал спичками.
– И что? – не понял я.
– А то, что обычно ты делаешь это с помощью дурацкого маленького заклинания, что ты разработал, – ответил Боб. – И ты все время роняешь коробок обожженной рукой. У тебя ушло семь спичек на то, чтобы зажечь все эти свечи.
Я насупился и уронил коробок еще раз.
– Восемь, – сказал Боб.
Я сдержал свирепый рык, чиркнул новой спичкой, но сделал это с такой силой, что сломал ее.
– Девять, – прокомментировал Боб.
– Заткнись, – буркнул я.
– Во… это легко, босс, – хмыкнул Боб. – Затыкаюсь я на раз.
Он выждал, пока я зажгу оставшиеся свечи.
– Уж не затем ли ты спустился, чтобы я помог тебе в работе над новым жезлом? – осведомился он.
– Нет, – мотнул головой я. – Боб, у меня же всего одна рука действует. А одной хрен чего вырежешь.
– Можешь зажать его в тисках, – посоветовал череп.
– Я пока не готов, – вздохнул я. Обожженные пальцы пульсировали от боли. – Ну… не готов пока.
– А стоило бы, – заметил Боб. – Чем дальше, тем больше шанс на то, что появится какая-нибудь гадина, и тогда…
Я бросил на череп тяжелый взгляд.
– Ладно-ладно, – сказал Боб. Будь у него руки, он наверняка поднял бы их в знак капитуляции. – Ты хочешь мне сказать, что пока не пользуешься магией, связанной с огнем?
– Звезды и камни, – вздохнул я. – Да, еще я пользуюсь спичками вместо заклинания и слишком занят, чтобы мастерить новый жезл. В этом нет ничего особенного. В моей повседневной практике встречается не так много ситуаций, когда требуется разнести что-нибудь в клочья или спалить к чертовой матери.
– Гарри? – заботливо поинтересовался Боб. – У тебя ноги не промокли? А пирамиды хорошо видно?
Я моргнул:
– А?
– Держи два! – хихикнул Боб. – Ты же по колено в Ниле стоишь.
Я швырнул в него спичечным коробком. Бросок, впрочем, вышел так себе, вялый, даже спички не разлетелись.
– Психоанализом можешь заняться на досуге, – буркнул я. – А пока займемся делом.
– Угу, – согласился Боб. – Ты, как всегда, прав, Гарри. Чем я могу тебе помочь?
Я свирепо покосился в его сторону и, придвинув стул к столу, приготовил карандаш и блокнот:
– Насущный вопрос: что тебе известно о чем-то, называемом «Слово Кеммлера»?
Боб присвистнул сквозь зубы, что заслуживает уважения с учетом того, что ни слюны, ни языка у него нет. А может, это только я такой впечатлительный. В конце концов, произносит же он «Бэ», обходясь при этом без губ.
– Поконкретнее наводки у тебя нет?
– Точной нет, – признался я. – Хотя нутром чую, что это как-то связано с некромантией.
Боб снова присвистнул:
– Надеюсь, что нет.
– Почему? – удивился я.
– Потому что этот Кеммлер был законченным кошмаром, – объяснил Боб. – Даже слов нет каким. Просто жуть, Гарри. До ужаса гнусным.
Это уже становилось любопытным. Боб-череп был духом воздуха – существом, которое обитало в мире знаний, начисто лишенном понятий морали. Нет, конечно, он имел некоторое представление об извечном конфликте добра и зла, но весьма отдаленное. И если Боб считал кого-то гнусным… Что ж, значит, этот Кеммлер и впрямь та еще штучка.
– Чего он такого делал? – спросил я. – Чем заработал такую репутацию?
– Более всего он прославился Первой мировой войной, – ответил Боб.
– Как, вся война на его совести? – не поверил я.
– По большей части, – подтвердил Боб. – Подготовка ее потребовала лет ста пятидесяти кропотливого труда, и он приложил к этому все силы. Он исчез ближе к концу боевых действий и не всплывал до тех пор, пока не принялся эксплуатировать массовые захоронения уже жертв Второй мировой. Он изрядно порезвился в Восточной Европе, где и без него жуть что творилось. Никто не знает точно, сколько убитых на его совести.
– Клянусь камнями и звездами, – пробормотал я. – Но на кой черт он проделывал все это?
– Предположу навскидку: псих он был, вот почему. И по злобе еще.
– Ты сказал «был», – заметил я. – В прошедшем времени?
– Именно, – подтвердил Боб. – После всего, что этот тип натворил, Белый Совет выследил его и взял за задницу. В шестьдесят первом году.
– Ты хочешь сказать, Стражи взяли?
– Я хочу сказать, весь Белый Совет. Мерлин, весь Совет Старейшин, спецподразделение из Архангельска, Стражи, а также все чародеи и их союзники, которых удалось мобилизовать ради такого случая.
Я даже зажмурился:
– Ради одного человека?
– Я ведь сказал: законченного кошмара, – напомнил Боб. – Кеммлер был некромантом, Гарри. Он обладал властью над мертвыми. А еще дружил с демонами, имел закадычных приятелей во всех вампирских Коллегиях, знался со всей нечистью Европы, да и кое с кем из самых вредных фэйри. Плюс имелась у него маленькая армия из маленьких кеммлерчиков. Учеников. И еще наемников всех сортов и мастей.
– Черт, – только и сказал я.