– Я?
– Угу.
– Мне очень жаль, Гарри. Я пытался тебя предупредить.
– Знаю, – кивнул я. – Я не ожидал.
– Дрянь он был, этот Кеммлер, – сказал Боб. – Он… он взял меня, каким я был. И исковеркал. Я уничтожил большую часть воспоминаний о том времени, что провел у него, и запер на замок то, что не смог уничтожить. Потому что не хотел быть таким.
– И не будешь, – заверил я его слабым голосом. – А теперь слушай, Боб, что я приказываю. Никогда не возвращайся к этим воспоминаниям. Спрячь их поглубже и не выпускай наружу. И не подчиняйся ничьим командам возвращаться к ним. С этой минуты и навечно пусть себе спят вечным сном. Ты понял?
– Если я послушаюсь, – осторожно заметил Боб, – я мало чем смогу тебе помочь, Гарри. Придется тебе рыть самому.
– Это уже моя головная боль, – буркнул я. – Это приказ, Боб.
Череп протяжно, с облегчением вздохнул:
– Спасибо, Гарри.
– Даже не говори об этом, – откликнулся я. – Буквально.
– Идет, – согласился он.
– Ладно. Давай-ка посмотрим, – сказал я. – Ты какую-нибудь общую информацию о Кеммлере помнишь?
– Ничего такого, чего ты не смог бы найти и без моей помощи. Впрочем, есть немного – то, что говорил мне Джастин, пока оставался в Стражах.
– Очень хорошо. Ты – я имею в виду, тот, другой ты – говорил, когда я спросил его насчет этого «Слова Кеммлера», что Кеммлер записал свои учения. Из этого я делаю вывод, что это книга.
– Возможно, – согласился Боб. – Записи Совета гласят, что Кеммлер написал три книги: «Кровь Кеммлера», «Рассудок Кеммлера» и «Сердце Кеммлера».
– Он их опубликовал?
– Размножил сам и начал распространять по Европе.
– И что из этого вышло?
– Вышло то, что слишком много чернокнижников-самоучек получили доступ к некромантии.
Я кивнул:
– А что было потом?
– Стражи предприняли грандиозную постановку «Четырехсот пятидесяти одного градуса по Фаренгейту», – пояснил Боб. – Они лет двадцать посвятили поиску и уничтожению копий. По официальным утверждениям, ни одной не осталось.
Я присвистнул.
– Выходит, «Слово Кеммлера» – это четвертый манускрипт?
– Если это так, дело дрянь, – сказал Боб.
– Почему?
– Потому что кое-кто из Кеммлеровых ученичков избежал расставленных Советом сетей. И они до сих пор на свободе. Если они получат новый курс некромантии на дому, они могут использовать это для самых гнусных штук.
– Они что, тоже чародеи?
– Ага, только черные, – уточнил Боб.
– Их много?
– Трое-четверо, максимум пять… впрочем, Стражи мало распространялись на этот счет.
– Что-то это не слишком похоже на проблему, с которой не справились бы Стражи, – заметил я.
– Если только именно в этой четвертой книге не содержалось то главное, чему хотел обучить их Кеммлер, – возразил Боб. – Если это так, мы запросто можем получить четверых или пятерых Кеммлеров на воле.
– Черт возьми, – охнул я. Потом опустил свою изможденную задницу на стул и в задумчивости потер виски. – И вряд ли можно считать случайностью то, что на носу Хеллоуин.
– Время года, когда граница между миром смертных и миром духов слаба как никогда, – добавил Боб.
– Как в тот раз, когда Кошмар устроил охоту на моих друзей, – заметил я. Тут меня осенила еще одна мысль, и я посмотрел на Боба. – Однако для этого ему пришлось ослабить барьеры еще сильнее. Они с Бьянкой специально мучили тех несчастных духов, чтобы те расшатывали барьеры. Слушай, большая магия обязательно требует участия духов?
– Нет, – ответил Боб. – Это только один из способов. Для этого можно использовать кое-какие ритуалы и жертвоприношения.
– Ты имеешь в виду чьи-то смерти?
– Именно.
Я нахмурился:
– Ну, для серьезных некромантских штучек им нужно потратить некоторую изначальную энергию. Это вроде как подпрыгнуть пару раз на доске перед прыжком в бассейн.
– Сравнение грубоватое, но точное, – согласился Боб. – Если ты собираешься заняться некромантией на уровне Кеммлера, тебе хочешь не хочешь придется проделать какую-то подготовительную работу. Даже в Хеллоуин. – Он вздохнул. – Хотя тебе эта информация вряд ли поможет.
Я встал и направился к стремянке:
– Поможет, причем больше, чем ты думаешь, дружище. Принесу тебе новых романчиков.
Глаза у черепа разгорелись поярче.
– Правда? Я имею в виду, понятно, что принесешь. Но что я такого сказал?
– Только то, что, если кто-то и затевает грандиозную подлянку, он уже оставил за собой тела. А если это так, есть одно место, где это можно выяснить, чтобы докопаться до сути происходящего.
– Гарри? – окликнул меня Боб, когда я уже поднялся по стремянке. – Куда ты собрался?
Я снова сунул голову в люк:
– В морг.
Глава 4
Морг в Чикаго просто великолепный. Впрочем, официально он уже не морг, а Институт патологоанатомии. И дело здесь ведут не коронеры, а медицинские эксперты. Расположен он на Уэст-Харрисон-стрит, в новеньком технопарке, специализирующемся преимущественно на биотехнологиях. Здесь очень славно. Зеленые лужайки, ухоженные и коротко подстриженные, соседствуют с аккуратными деревьями и кустиками, отсюда открывается замечательный вид на город и есть удобный выезд на шоссе.
Конечно, он слегка подавляет размерами. Зато здесь тихо. И вот сюда, в этот роскошный парк, в дом со стерильно-нейтральным названием, свозят покойников, чтобы их резали и потрошили.
Я остановил «Голубой жучок» на стоянке для посетителей какого-то соседнего комплекса. Система безопасности у морга довольно крутая, и мне не хотелось слишком откровенно заявлять о своем присутствии. Забрав с заднего сиденья взятку, я направился к двери, на которой значилось: МЕДИЦИНСКИЕ ЭКСПЕРТЫ.
Я постучал, помахал перед глазком видеокамеры ламинированной карточкой, которую дали мне в полиции, – надеюсь, она придает мне мало-мальски официальный вид. Дверь зажужжала, я вошел и кивнул здоровяку-охраннику уютной внешности, читавшему журнал за неприметным столиком в углу входного вестибюля.
– Привет, Фил, – сказал я.
– Вечер добрый, Дрезден, – откликнулся тот. – Ты с официальным визитом?
Я выразительно поднял деревянный ящик с продукцией мини-пивоварни «Макэнелли».
– Неофициальным.
– Святые небеса, – хмыкнул Фил. – Неофициальный мне нравится больше.
Он снова задрал ноги на стол и раскрыл свой журнал.
Я поставил ящик с пивом на пол так, чтобы его не было видно от двери.
– Как так вышло, что я ничего не знал про этот бар? – вслух задался он вопросом.
– Маленькое, сугубо местное заведение, – пояснил я.
При этом я не стал уточнять, что это заведение обслуживает преимущественно членов потустороннего сообщества и не старается привлечь к себе внимание даже местных жителей.
– Надо напроситься туда как-нибудь с тобой.
– Легко, – заверил я его. – Он здесь?
– В покойницкой, – буркнул Фил, протягивая руку за одной из бутылок.
Ногтем большого пальца он сдернул крышку и, не сводя глаз с журнала, сделал большой глоток.
– Умгум, – задумчиво произнес он. – Знаешь, если бы в эту дверь вошел кто-то другой, я бы посоветовал ему уносить отсюда задницу – во избежание неприятностей.
– Уже ушел, – успокоил его я и нырнул в коридор.
Покойницких… то есть помещений для осмотра в морге… я имею в виду, в Институте патологоанатомии несколько. Но я-то знал, что интересующий меня человек находится в самой маленькой, дальней от вестибюля.
Уолдо Баттерсу не повезло в жизни. Мало того что его родители не удосужились при рождении подобрать своему сыну более-менее мужественное имя, еще и судьба-злодейка одарила его врожденными честностью и ответственностью, а также храбростью жить так, как велят ему эти качества характера. В результате, обследуя останки нескольких тел, сожженных вашим покорным слугой до состояния угольков, он объявил, что они «человекоподобны, но определенно не принадлежат людям».
Надо сказать, останки похожих на огромных летучих мышей вампиров Красной Коллегии это определение описывало довольно точно. Однако, поскольку всем известно, что человекоподобных нелюдей на свете не существует и что останки принадлежали определенно людям, только деформировались до неузнаваемости под воздействием высокой температуры, Баттерс загремел на три месяца в психушку – на обследование. После этого его пытались вышибить с работы, и ему пришлось драться в суде. В результате он остался-таки в штате, но начальство подобрало ему самую отстойную работу. Баттерс не отказался; работал он преимущественно в ночную смену и выходные.
Впрочем, медицинский эксперт, питающий к своему руководству столь же стойкую неприязнь, сколь я, может иногда оказаться очень кстати. Например, когда нужно извлечь из руки пулю, не привлекая внимания и без того занятых правоохранительных органов.
Доктор находился на месте. Еще с середины коридора я услышал веселое уханье какой-то польки. Впрочем, было в этой музыке что-то не совсем обычное. Нет, Баттерс всегда врубал на полную громкость кассеты и диски лучших исполнителей польки, так что я даже за редкие встречи с ним поневоле начал разбираться в этом жанре. Чью бы запись он ни поставил на этот раз, звучала она на редкость энергично, но как-то неровно. Мелодия то и дело причудливо дергалась или вовсе прерывалась, хотя в целом более-менее нанизывалась на ритм басового барабана. В целом выходило весело, бойко, хоть и неряшливо.
Я открыл дверь и тут же увидел источник этой польки-Квазимодо.
Роста Баттерс небольшого, пять футов три дюйма с подошвами, а весом фунтов сто двадцать… если его вымочить как следует. Одет он, как правило, в голубую больничную одежду и армейские ботинки. Всклокоченная черная шевелюра придает ему вечно удивленный вид… будь она еще чуть-чуть всклокоченнее – и он напоминал бы только что казненного на электрическом стуле. На этот раз наряд его дополнялся темными очками а-ля Том Круз, а также кое-каким оборудованием, превратившим его в полечного Франкенштейна. В Полькаштейна.