Выражение лица и голос отца Фортхилла не изменились.
— Он их убил. Убил их всех. Больше сотни Рыцарей. Больше тысячи монахов, монахинь, священников. Три тысячи человек — мужчин, женщин, детей. И это только те, о которых нам доподлинно известно по документам, сохранившимся из уничтоженных архивов. Из всех Рыцарей, столкнувшихся с ним в бою, выжили только двое.
Меня настигла вспышка озарения.
— И Широ один из них. Вот почему Никодимус с такой готовностью согласился обменять меня на него.
Фортхилл кивнул и закрыл на секунду глаза:
— Похоже на то. Впрочем, динарианцы набираются сил, причиняя боль и страдания другим. Так они лучше используют возможности, дарованные им Падшими. И больше всего сил они набираются, причиняя боль тем, кто пытается им противостоять.
— Он пытает Широ, — выдохнул я.
Фортхилл коснулся моей руки:
— Мы должны хранить веру. — Голос его звучал тихо, успокаивающе. — Может, мы еще успеем помочь ему.
— Я полагал, весь смысл затеи с Рыцарями — восстанавливать справедливость, — сказал я. — Десница Господня и все такое. Почему тогда Никодимусу позволено мочить их направо и налево?
— Наверное, по той же причине, по которой люди продолжают убивать друг друга, — вздохнул Фортхилл. — Он умен. Осторожен. Опытен. Беззастенчив. Как и его покровитель, падший ангел.
— Тот самый… как там его? Вреднозадиэль?
Фортхилл почти улыбнулся:
— Андуриэль. Он был одним из помощников Люцифера — сразу после Падения. Андуриэль возглавляет тридцать Падших, унаследовавших монеты. Однако Никодимус не из тех, кого Андуриэль соблазном подчинил своей власти. Это партнерство. Никодимус действует с Падшими почти на равных, по собственной воле. И никто из священников, никто из рыцарских орденов, включая Рыцарей Креста, до сих пор не смогли даже оцарапать его.
— Веревка, — сказал я. — Она той же природы, что и плащаница, так ведь? Она обладает энергией?
Фортхилл кивнул:
— Нам тоже так кажется. Та самая веревка, которой воспользовался в Иерусалиме предатель.
— Много ли динарианцев работают с ним? Насколько я понимаю, они не очень-то ладят друг с другом.
— Благодарение Богу, тут вы правы. Согласно имеющейся у нас информации, Никодимус редко держит при себе больше пяти или шести динарианцев. Обычно он вообще ограничивается тремя.
— Парень-змея, девица-медуза и Урсиэль.
— Да.
— Сколько всего монет гуляет по свету?
— На сегодня известно только девять. Считая с Урсиэлевой — десять.
— Значит, Никодимус может теоретически набрать под свое начало девятнадцать Падших. Плюс неограниченное число громил.
— Громил?
— Громил. Ну, обычных, нормальных наемников.
— А-а-а, — кивнул Фортхилл. — Какие они нормальные… Судя по тому, что нам известно, это почти замкнутая каста. Фанатики. Служба передается по наследству от отца к сыну, от матери к дочери.
— Все круче и круче, — хмыкнул я.
— Гарри, — сказал Фортхилл, — я не знаю вежливого способа задать этот вопрос, поэтому спрашиваю прямо: он дал вам монету?
— Пытался, — ответил я. — Я отказался.
С минуту Фортхилл буравил меня взглядом, потом перевел дух:
— Ясно. Вы не запомнили, случайно, знака на ней?
Я кивнул, взял из пакета пончик в шоколадной глазури и ногтем нарисовал на коричневой поверхности символ.
Фортхилл вгляделся, склонив голову набок, и нахмурился.
— Ласкиэль, — пробормотал он.
— Ласкиэль? — переспросил я не совсем разборчиво, потому что слизывал шоколад с пальца.
— Соблазнительница, — поморщился Фортхилл. Он тоже испачкал палец шоколадом, стирая нарисованный мною знак. — Ласкиэль знают еще как Паучиху и Искусительницу. Хотя странно, что Никодимус хочет освободить именно ее. Как правило, она не очень-то слушается Андуриэля.
— Ангел-бунтарь среди ангелов-бунтарей?
— Возможно, — сказал Фортхилл. — Впрочем, не стоит обсуждать это здесь и сейчас.
Сьюзен вернулась на кухню с радиотелефоном в руке.
— Хорошо, — произнесла она в трубку и прошла мимо, сделав нам рукой знак следовать за ней.
Отец Фортхилл удивленно поднял брови, но поднялся со стула, и мы перешли в гостиную дома Карпентеров. Довольно просторная гостиная делилась мебелью на несколько зон. Телевизор стоял в самом маленьком закутке, но и для него казался слишком мелким. Сьюзен подошла к нему, включила и пощелкала переключателем каналов.
Местная студия как раз передавала выпуск новостей. Камера, установленная то ли на вертолете, то ли на крыше небоскреба, вела съемку охваченного пламенем здания. С дюжину красно-желтых пожарных машин окружали пожар, но было ясно, что они только сдерживают огонь. Сам дом был обречен.
— Что это? — спросил Фортхилл.
— Черт! — рявкнул я, отвернулся от экрана и принялся расхаживать по комнате.
— Это тот самый дом, куда привез нас сегодня ночью Широ, — пояснила Сьюзен. — Динарианцы сидели в одном из расположенных под ним туннелей.
— Больше не сидят, — отрезал я. — Они смылись и заметают следы. Черт, сколько у них было времени? Шесть часов? Да они могли уже два штата пересечь.
— Никодимус, — кивнул Фортхилл. — Это в его духе.
— Мы их отыщем, — негромко произнесла Сьюзен.
— Как? — спросил я.
Она сжала губы, отвернулась и тихо сказала что-то в трубку. Слов я не разобрал, но, судя по тону, это был конец разговора, и она выключила аппарат.
— Что мы можем сделать сейчас?
— Я могу спуститься в Преисподнюю, — предложил я. — Поискать там ответы на кое-какие вопросы. Только я не могу заняться этим до захода солнца.
— Вы не должны этого делать, — тихо возразил Фортхилл. — Это слишком опасно. Никому из Рыцарей не хотелось бы…
Я резко рубанул рукой по воздуху, останавливая его:
— Нам необходима информация, иначе Широ умрет. И не только это: если мы не прищемим хвост Никодимусу, он осуществит ту пакость, которую задумал, с помощью плащаницы. Если мне и искать ответы на интересующие меня вопросы, так именно там.
— А что Майкл? — спросила Сьюзен. — Разве он не может найти Широ так же, как Широ нашел Гарри?
Фортхилл покачал головой:
— Не факт. Эти способности не из тех, которыми он может управлять. Время от времени Рыцарям даруется такая способность, но они не могут вызывать ее по своему хотению.
Я сверился с часами и прикинул в уме расстояние:
— Во сколько Майкл с Саней должны быть здесь? Через час или около того?
— Возможно, у них новые неприятности, — предположил Фортхилл.
— Просто замечательно. Ладно, посмотрим, захотят ли те ангелы, что вроде бы на нашей стороне, вмешаться в игру. Если нет, я призываю Чонси — сразу же, как солнце зайдет.
Я взял у Сьюзен трубку и вышел.
— Ты куда? — спросила Сьюзен.
— Поговорить с Анной Вальмон. А потом надо еще моему клиенту позвонить. На случай если я накроюсь медным тазом, хочу оставить о себе впечатление, что я, по крайней мере, пытался быть профессионалом.
Гостевая комната в доме у Черити медленно, но верно превращалась в склад всевозможных тканей. Вдоль одной из стен выстроились коробки с нитками и прочими швейными принадлежностями всех мыслимых и немыслимых цветов; на столе, заваленном рулонами материи, разместилась небольшая швейная машина. Еще больше рулонов частоколом окружали кровать, на которой лежало нечто, с головой укрытое несколькими пледами.
Надеясь, что комната не вспыхнет ярким костром, я включил настольную лампу.
— Анна! Проснитесь.
Комок под пледами чуть пошевелился и затих. Я включил телефон и поднял его так, чтобы гудок был отчетливо слышен в тихой комнате.
— Я знаю, что вы не спите, мисс Вальмон. А вы знаете, что там, в «Мариотте», я спас от нехороших парней вашу задницу. Так что если вы сейчас не сядете и не поговорите со мной, я вызываю копов и они забирают вас отсюда.
Она не пошевелилась. Я набрал номер и дал ей послушать пару гудков.
— Ублюдок, — пробормотала она.
С ее британским акцентом это прозвучало как «у-ублю-юдок-к». Она села, с опаской косясь на меня, натянув плед до подбородка. Голые плечи, правда, были видны все равно.
— Ладно. Чего вы хотите?
— Мой плащ для начала, — ответил я. — Но поскольку я сомневаюсь, чтобы вы держали его в кармане, меня вполне устроит имя вашего покупателя.
Пару мгновений она молча смотрела на меня.
— Если я скажу вам это, — произнесла она наконец, — он меня убьет.
— А если не скажете, я сдам вас полиции.
Она пожала плечами:
— Это, конечно, неприятно, но они, по крайней мере, меня не убьют. И потом, вы ведь в любом случае меня сдадите.
Я хмуро уставился на нее:
— Я спас вам жизнь. Дважды.
— Я это осознаю, — ответила она.
Еще с полминуты она смотрела куда-то сквозь меня.
— Так трудно поверить… Даже притом, что все это случилось со мной. Какое-то все это… сумасшествие. Как сон.
— Вы не сошли с ума, — возразил я. — По крайней мере, это не привиделось вам в галлюцинациях или чем-то подобном.
Она почти усмехнулась:
— Я знаю. Ческа мертва. Гастон мертв. Это ведь на самом деле с ними случилось. С моими друзьями. — Голос ее дрогнул, и она часто-часто заморгала. — Я только хотела довести все это до конца. Чтобы они умерли не совсем зря. Я перед ними в долгу.
Я вздохнул:
— Послушайте. Давайте я облегчу вам задачу. Это был Марконе?
Она пожала плечами, по-прежнему глядя куда-то в пространство:
— Мы общались через посредника, так что я не могу быть уверена.
— Но это был Марконе?
Вальмон кивнула:
— Если подумать, то, скорее всего, он. Наш покупатель — человек, у которого очень много денег и влияния в местных кругах.
— Он знает, что это вам известно?
— Вряд ли стоит говорить покупателю, что знаешь, кто он, если он принимает меры к тому, чтобы этого не допустить. Это как-то невежливо.
— Если вы знаете хоть что-то про Марконе, то должны понимать, что он вряд ли заплатит вам и отпустит на все четыре стороны, не получив товара.