мнения. Я заметил перемену, когда поцелуи ее сделались отравленными, когда рот мой вдруг онемел от наркотической слюны, которая тут же разбежалась по телу. Впрочем, мне уже было все равно. Я целовал ее, рвал с нее одежду, а она — с меня. Впрочем, я уже и этого почти не замечал. Во всем мире существовали только губы Сьюзен, ее руки, ее бархатная кожа, тепло ее тела…
В этом не было никакого чувства — одна животная страсть. Я прижал ее к залитой багровым светом стене, и она охватила меня руками и ногами. Я запрокинул голову…
Она вздрогнула — и, как всегда, укусила меня. Ее зубы сомкнулись на моем горле, и острая боль от ее укуса опьянила меня не слабее наркотического поцелуя. Я утратил остаток контроля над собой; мои мышцы словно превратились в желатин. Я медленно сполз на землю. Сьюзен навалилась на меня сверху, жадно припав губами к моей шее, продолжая прижиматься ко мне всем телом.
Странное действие оказывала на меня ядовитая слюна: разум мой высвободился из тела и повис в нескольких футах над землей, глядя на меня сверху вниз. Я лежал под Сьюзен, бледный, с пустым взглядом. Я увидел, как тело ее начало меняться. Я увидел, как оно бьется, выгибается, как трескается и начинает расходиться кожа и из-под нее рвется наружу что-то жуткое, черное, с выпученными черными глазами и скользкой черной шкурой. А пасть была перепачкана кровью — моей кровью.
Тварь потрясенно застыла, глядя на мой труп. И когда разум мой уже почти уплыл в сторону, тварь с тонким и гибким, как у змеи, телом запрокинула голову и испустила нечеловеческий визгливый вопль, полный ярости, боли и жажды.
Я вскрикнул и проснулся в холодном поту. Мышцы свело от напряжения.
Мгновение я, задыхаясь, оглядывался по сторонам. Губы еще пощипывало приснившимися поцелуями, кожа хранила тепло прикосновений ее рук.
Я застонал, но заставил себя встать и потащился в душ. Черт, иногда я даже рад, что не пользуюсь газовой колонкой — во избежание несчастного случая. Конечно, зимой это превращается в подобие пытки, но порой ничего не оказывает восстанавливающего действия так, как холодный душ.
Я разделся и некоторое время постоял, лязгая зубами, под ледяной водой. Скажем честно, дрожал я не только от холода. Меня трясло по разным причинам. Во-первых, от абсолютно нерациональной похоти. Душ унял ее, но только на время. Поймите меня правильно — я вовсе никакой не сексуальный маньяк. И отсутствие Сьюзен в моей жизни я переживаю так остро вовсе не из-за нехватки секса. Однако в редкие моменты этих проклятых снов проклятые гормоны ведут себя так, как этого хочется им, а не мне, словно пытаясь отыграться за все упущенное.
Во-вторых, я дрожал от страха. Мои ночные кошмары, конечно, всего лишь сны, но эти сны служат и предостережением. Проклятье Сьюзен может убить меня и погубить ее. Я не могу этого забыть.
И наконец, я дрожал от чувства вины. Если бы мне удалось отговорить ее от этой авантюры, то, возможно, ничего этого не случилось бы. А теперь она исчезла, и я не имел ни малейшего представления о том, где она.
Я сунул голову под струю ледяной воды, смывая эти мысли, потом как следует проскреб себя намыленной мочалкой и вымыл голову остатками шампуня из флакона. Я почесал бороду, поколебался немного, но все же взялся за бритву. Несколько минут я орудовал своим опасным лезвием, сражаясь с бородой. Темные спутанные волосы клочьями летели на пол, и подбородок приятно щипало — как-никак это был для него первый за пару месяцев глоток свежего воздуха. Что ж, это бодрило, так что мысли мои наконец прояснились немного.
Я откопал в шкафу что-то из чистых шмоток, вылез из ванной и отодвинул ковер, закрывавший люк в подвал, где у меня размещается лаборатория. Потом откинул крышку, зажег свечу и полез по лестнице вниз.
В противоположность царившему наверху хаосу лаборатория выглядела так, словно ее содержал какой-то особенно тугозадый военный писарь. В центре помещения у меня стоит длинный стол, а вдоль стен — еще два, оставляя между собой только узкие проходы. По стенам висят дешевые белые полки на проволочном каркасе — тут я храню материалы, используемые мною при работе. Они содержатся в банках, пузырьках, коробочках и пластиковых контейнерах всех размеров, и почти на каждой емкости красуется ярлык — что это, сколько его осталось и когда я его приобрел. Столы, можно сказать, чистые, если не считать стопок бумаги с записями, жестянок с ручками и карандашами, а также множества свечей. Я зажег несколько штук и прошел в дальний угол лаборатории, проверив по дороге магический круг из заделанной в цементный пол медной полосы: не лежит ли на нем никаких посторонних предметов. Никогда не знаешь, когда может понадобиться такая вещь, как магический круг.
Только одно место в лаборатории сохранилось в том же беспорядке, какой царил в ней до того, как я в прошлом году практически переселился сюда. Одна полка — старая, деревянная — осталась без изменений. По краям ее стояли, утопая в потеках застывшего воска, два подсвечника. Между ними разместилось несколько разных предметов: с полдюжины бульварных романов в мягкой обложке, несколько журналов для мужчин, алая шелковая ленточка, некогда служившая единственным одеянием юной дамы по имени Жюстина, непарный браслет от наручников на оборванной цепочке, а также побелевший от времени человеческий череп.
— Боб, просыпайся, — буркнул я, зажигая свечи. — Мне нужно напрячь твои мозги.
Глубоко в пустых глазницах черепа вспыхнули оранжевые огоньки. Череп поерзал немного по полке и разинул костлявые челюсти в подобие зевка.
— Ну что, малыш сказал правду? Там и впрямь имела место потусторонняя активность?
— Дождь из жаб, — ответил я.
— Настоящих?
— Еще каких настоящих.
— Ух ты, — сказал Боб-Череп.
Вообще-то, Боб был вовсе не черепом. Череп служил всего лишь сосудом, вместилищем разумного духа — тот проживал в нем и помогал мне держаться более-менее в курсе постоянно совершенствующейся магической науки. Впрочем, «Боб-Череп» произносится гораздо проще, чем, скажем, «Боб — Разумный Дух и Лабораторный Ассистент».
Я кивнул, сдвигая в сторону горелки Бунзена и штативы с пробирками.
— Совершенно согласен. Слушай, Боб, я тут попал в одну сложную ситуацию и…
— Ничего у тебя не выйдет, Гарри. От вампиризма нет лекарства. Мне тоже очень нравится Сьюзен, но с этим ничего не поделаешь. Думаешь, до тебя никто не пытался отыскать это средство?
— Я знаю, что я не пытался найти его прежде, — буркнул я. — И у меня тут пара свежих идей, которые мне хотелось бы проверить.
— Есть, капитан Ахав, бузделано! Мы добудем для вас этого белого дьявола, сэр!
— Еще как, черт подери, добудем. Но прежде нам нужно заняться кое-чем другим.
Глазницы черепа вспыхнули ярче.
— Ты хочешь сказать, что-то новое, а не эти безнадежные, лишенные смысла изыскания насчет вампиров? Черт, уже интересно. Это связано как-нибудь с дождем из жаб?
Я нахмурился, нашел чистый лист бумаги, карандаш и принялся записывать события прошедшего дня. Это и мне самому помогало разложить их по полочкам.
— Не исключено. Вообще-то, это расследование убийства.
— Ясно. И кто у нас труп?
— Художник. Рональд Ройель.
Глаза Боба превратились в две маленькие светящиеся точки.
— Ого. Кто просил тебя найти убийцу?
— Я еще не знаю точно, убит ли он. Копы считают это несчастным случаем.
— Но ты считаешь иначе.
Я покачал головой:
— Сам я ничего пока не считаю, но Мэб говорит, его убили. Она хочет, чтобы я нашел убийцу и доказал, что это не она.
Боб погрузился в потрясенное молчание почти на целую минуту. Я скрипел ручкой по бумаге и ждал.
— Мэб? — выпалил наконец Боб. — Я не ослышался, Гарри? Мэб?
— Угу.
— Королева Воздуха и Тьмы? Та самая Мэб?
— Ага, — чуть более раздраженно повторил я.
— И она твоя клиентка?
— Ну да, да, Боб.
— И ты удивляешься, когда я спрашиваю тебя, почему ты не посвящаешь свое время чему-нибудь безопаснее, пусть даже немного скучнее. Ну, скажем, почему ты не вставляешь противозачаточные свечи бешеным гориллам?
— Моя жизнь — вызов, — сказал я.
— Вот и зря — по крайней мере, в этом случае, — доброжелательно заметил Боб. — Гарри, я тебе не раз и не два говорил: не путайся ты с сидхе. С ними все обязательно выйдет запутаннее, чем ты себе представлял поначалу.
— Спасибо за совет, костяшка. Можно подумать, у меня был выбор. Леа продала ей мой долг.
— Раз так, тебе стоило предложить ей что-нибудь в обмен на свободу, — не сдавался Боб. — Например, украсть для нее какого-нибудь младенца или еще чего…
— Украсть? Младенца? Можно подумать, у меня без этого мало неприятностей.
— Ну, если бы ты не разыгрывал из себя все время пай-мальчика…
Я потер большим пальцем переносицу. Наш разговор явно приобретал характер, неизменно вызывавший у меня головную боль.
— Послушай, Боб, будь добр, давай не будем уклоняться от темы. Время — деньги, так что займемся делом, ладно? Мне нужно знать, за что Ройеля могли столкнуть с лестницы.
— Нет ничего проще, Гарри, — ухмыльнулся Боб. — Уж не за то ли, что он был Летним Рыцарем?
Ручка выпала у меня из пальцев и покатилась по столу.
— Ого, — пробормотал я. — Ты уверен?
— Спрашиваешь, — с усмешкой в голосе отозвался Боб.
— Гм, — сказал я. — Это означает неприятности. Это означает…
— Это означает, что эти штучки сидхе куда более запутанны, чем тебе кажется. Тю, можно подумать, тебе не советовали не валять дурака и серьезнее относиться к заключаемым сделкам.
Я хмуро покосился на череп и подобрал ручку.
— Как думаешь, я здорово вляпался?
— Изрядно, — ободрил меня Боб. — Владыки сидхе наделяют Рыцарей немалой властью. Крутые ребята.
— Я мало что о них знаю, — признался я. — Они что-то вроде полномочных представителей фей, так?
— Только не вздумай брякнуть это при них, Гарри. Им это понравится не больше, чем тебе понравилось бы, если бы тебя обозвали обезьяной.