— С ушибами и царапинами ничего страшного, но вот коленка мне не нравится. Вам стоит показаться с ней настоящему врачу, лейтенант Мёрфи.
— Кэррин, — сказала Мёрфи. — Всякий, кто вытирает мою кровь, может звать меня Кэррин.
Я кинул ей банку колы, и она поймала ее.
— Кроме тебя, Дрезден, — заметила она. — Ты что, меня на диету сажаешь?
Я положил на бумажную тарелку несколько кусков пиццы и передал ей:
— Ладно, живи пока.
— Так вот, Кэррин, — кивнула Джорджия, сложив руки на груди. — Если не хотите платить потом двадцать пять тысяч за операцию, а потом восстанавливаться семь-восемь месяцев, вам нужно в больницу.
Мёрфи нахмурилась, но кивнула:
— Только дайте сначала поесть. Умираю с голода.
— Пойду подгоню машину, — сказала Джорджия и повернулась к Билли. — Проследи, чтобы на ногу не приходилось веса, когда вы будете спускать ее. И держите ее вытянутой.
— Понял, — сказал Билли. — Фил, Грег, возьмите это одеяло. Сделаем из него носилки.
— Я не маленькая, — возмутилась Мёрфи.
Я положил руку ей на плечо.
— Спокойнее, — негромко сказал я. — Ребята знают, что делают.
— Я тоже.
— Ты ранена, Мёрф, — возразил я. — Будь ты одним из твоих подчиненных, ты бы приказала себе заткнуться и не создавать лишние проблемы.
Мёрфи испепелила меня взглядом, но промолчала, поскольку рот ее был занят большим куском пиццы.
— Угу, — кивнула она, прожевав. — Я знаю. Просто терпеть не могу оставаться не у дел.
Я только хмыкнул.
— Что собираешься делать дальше? — спросила она.
Я покачал головой:
— Допить колу. Дальше этого пока не заглядываю.
— Ладно, Гарри, — вздохнула она. — Послушай, через часа три-четыре я буду дома. Покопаю еще — посмотрю, не найдется ли чего на Ллойда Слейта. Будет нужна информация или что еще, звони.
— Ты бы отдохнула, — посоветовал я.
Она опустила взгляд на свою ногу и раздраженно поморщилась. Колено распухло вдвое больше обычного.
— Похоже, у меня будет полно времени для этого.
Я снова неопределенно хмыкнул и отвел глаза.
— Эй, Гарри, — окликнула меня Мёрфи.
Я не поднял взгляда, так что она вздохнула и продолжала:
— В том, что со мной случилось, нет твоей вины. Я знала, чем рискую, и пошла на это.
— Тебя никто не обязывал.
— И не смог бы. Просто мы живем в несовершенном мире, Дрезден. Это я на случай, если ты сам этого еще не понял. — Она толкнула меня в ногу локтем. — И потом… Тебе повезло, что я там была. Насколько я понимаю, обула их именно я.
Боюсь, я не совсем совладал с улыбкой:
— Чего-чего? Что ты сделала?
— Обула, — повторила Мёрфи. — Обула кое-кого и надрала задницу. Я уложила вурдалачиху, и я же покрошила башку этого чертова дерева бензопилой. Да и огра покорябала. А что делал ты? Так, шкурку опалил. В общем, оказывал посильную помощь.
— Ну да. Правда, я его еще сначала в бензине искупал.
Она снова фыркнула и впилась зубами в пиццу.
— Заткнись.
— Как скажешь.
— Три-ноль в пользу Мёрфи.
— Но ты же не одна все это провернула.
— Обула их я.
Я поднял руки:
— Ладно-ладно. Ты… ты обула их, Мёрф.
Она фыркнула и чуть не поперхнулась колой.
— Тебе повезло, что я там была.
Я сжал ее плечо и кивнул:
— Да. Спасибо, Мёрф.
Мёрфи улыбнулась. Один из «Альфы» махнул нам рукой со своего наблюдательного пункта у окна:
— Машина ждет.
Билли и двое приятелей расстелили одеяло на полу и осторожно переложили Мёрфи на него. Она закатила глаза и зашипела — даже осторожное движение причиняло ей боль.
— Звони, — сказала она.
— Обязательно.
— Только смотри осторожнее, Гарри. — Она махнула рукой, и ее вынесли на лестницу.
Я взял себе еще пиццы, вежливо поболтал с кем-то из «Альфы» и смылся из переполненной гостиной на лоджию, закрыв за собой раздвижную остекленную дверь. Единственным источником света служил мне фонарь на стоянке, так что большая часть лоджии пряталась в тени. Ночь надвигалась со всех сторон, но даже это не вызывало ощущение такой угнетающей тесноты, как в комнате.
Я смотрел, как Билли и другие ребята из «Альфы» усаживают Мёрфи в микроавтобус и тот выруливает на улицу. Потом сделалось так тихо, как только возможно в Чикаго. Слышалось только шипение шин по асфальту, прерываемое время от времени сиренами, гудками, скрежетом тормозов, лязгом и стрекотом одинокого сверчка в одном из соседних домов.
Я поставил бумажную тарелку на деревянные перила, зажмурился и сделал глубокий вдох, пытаясь прояснить голову.
— О чем задумались? — произнес негромкий женский голос.
От неожиданности я едва не вывалился из лоджии. Я задел рукой бумажную тарелку, и пицца шлепнулась на асфальт внизу. Я резко обернулся и увидел Мерил, сидевшую на табуретке в дальнем темном углу лоджии. Собственно, все ее крупное тело виднелось только сгустком темноты, в котором поблескивали отраженным светом глаза. Она проследила взглядом мою падающую тарелку и вздохнула:
— Простите.
— Не за что, — ответил я. — Просто я сегодня немного нервный.
Она кивнула:
— Я слушала.
Я кивнул в ответ и снова уставился в темноту. Некоторое время она молчала.
— Это больно? — спросила она наконец.
Я вяло помахал забинтованной рукой:
— Есть немного.
— Не это, — сказала она. — Я имела в виду, видеть, как страдает твой друг.
Часть моих беспорядочно метавшихся мыслей сплелась в горячую злость.
— Что это за вопрос?
— Достаточно простой.
Я сердито припал к своей банке колы.
— Конечно больно.
— Вы не такой, каким я вас себе представляла.
Я хмуро оглянулся на нее через плечо.
— О вас много чего рассказывают, мистер Дрезден.
— Все врут.
Она блеснула зубами.
— Не все из этого плохое.
— По большей части хорошее или по большей части плохое?
— Это смотря кто говорит. Большинство сидхе полагают, что вы — занятный смертный питомец Мэб. Вампиры считают, что вы псих, помешанный на мести и разрушении. Что-то вроде испанской инквизиции из одного человека. Большинство имеющих отношение к магии считают вас опасным, но не лишенным ума и заслуживающим уважения. Извращенцы и жулики считают вас громилой-наемником или представителем восточной мафии. Нормальные считают вас мошенником, пытающимся лишить людей честно заработанной наличности… кроме, пожалуй, Ларри Фаулера, который, возможно, снова хочет заполучить вас к себе на передачу.
Я все так же хмуро смотрел на нее:
— А вы как считаете?
— Я считаю, что вам не мешало бы постричься. — Она поднесла к губам жестянку, и до меня донесся запах пива. — Билл обзвонил все больницы и морги. Никаких неизвестных с зелеными волосами.
— Я и не говорил, что наверняка будет. Кстати, я беседовал с Авророй. Она, похоже, обеспокоена.
— Еще бы. Она же старшая сестра всем и каждому. Считает, что обязана заботиться обо всем мире.
— Она ничего не знала об этом деле.
Мерил покачала головой и снова немного помолчала.
— На что это похоже — быть чародеем? — спросила она.
Я пожал плечами:
— По большей части это все равно что чинить ремешки от часов. И трудно, и спроса никакого. А в остальное время…
Во мне снова начинали клубиться эмоции, угрожавшие выйти из-под контроля. Мерил терпеливо ждала.
— А в остальное время, — продолжал я, — это чертовски страшно. Ты начинаешь видеть всяких тварей в темноте, и только теперь до тебя доходит, что слова «неведение — благо» — больше чем просто фраза. И это… — Я сжал кулаки. — Это так, черт возьми, досадно… Ты видишь, как страдают люди. Невинные. Друзья. Я пытаюсь вмешаться, но чаще всего не понимаю, что, черт подери, происходит, пока кто-то уже не погиб. И что бы я ни делал — мне не удается помочь этим несчастным.
— Звучит не слишком радостно, — заметила Мерил.
Я пожал плечами:
— Не думаю, чтобы это слишком отличалось от того, через что приходится проходить другим. Просто зовется по-другому. — Я допил колу и смял пустую банку. — А вы? На что похоже быть подкидышем?
Мерил покатала банку широкими ладонями.
— До подросткового возраста — ничего особенного. А потом начинаешь ощущать всякое.
— Что именно?
— По-разному, в зависимости от того, кто именно твой потусторонний родитель. Для меня это были злость, голод. Я здорово прибавила в весе. Я начала выходить из себя по самому глупому поводу. — Она сделала глоток. — И еще сила. Я росла на ферме. Мой старший брат перевернул трактор, и тот придавил его. Сломал ему бедро и загорелся. Я сорвала с него эту штуку, отшвырнула ее в сторону и отнесла его домой. Шла больше мили. Мне было двенадцать лет. На следующее утро волосы у меня сделались вот этого цвета.
— Тролль, — негромко произнес я.
Она кивнула:
— Угу. Я не знаю точных подробностей того, что произошло, но да. И каждый раз, как я давала выход вот таким своим эмоциям, чем сильнее я теряла контроль над собой и пользовалась своей силой, тем больше и сильнее я становилась. И тем хуже я себя чувствовала по этому поводу. — Она тряхнула головой. — Порой мне кажется, мне было бы легче, выбери я свою половину-сидхе. Отмахнуться от всего человеческого, от боли. Если бы я не была нужна другим…
— Вы бы превратились в монстра.
— Но в счастливого монстра. — Она допила пиво. — Пойду посмотрю, как там Хват, он сейчас спит. И попробую позвонить Тузу. А вы что собираетесь делать?
— Попробую узнать еще чего-нибудь. Повидать кое-кого. Допросить остальных Королев. Может, еще постричься.
Ее зубы блеснули в улыбке, и она встала:
— Что ж, удачи вам.
Она вышла из лоджии в гостиную и закрыла за собой дверь.
Я зажмурился и попробовал думать. Кто бы ни натравил на меня Тигрицу, Грума, дендрозлыдня и неизвестного снайпера, он пытался убить меня. В таком случае из этого можно сделать разумный вывод, что я напал на верный след. Иначе говоря, нехорошие парни обычно не пытаются устранить следователя до тех пор, пока не начинают бояться, что он действительно узнает что-нибудь.