— Выходит, она у другого Рыцаря, — продолжал я. — Но если бы это было так, не было бы и никакого нарушения равновесия. — Я почесал в затылке, и до меня медленно начало доходить. — Если только мантию не изменили. Если только не изменили нового Рыцаря. Не превратили во что-то другое. Что-то, что держит эту энергию взаперти, делает бесполезной.
Обе молча, внимательно смотрели на меня.
— Хорошо, — сказал я. — Я сформулировал свой вопрос.
— Задавай, — произнесли обе хором.
— Как мантия передается от одного Рыцаря к другому?
Мать Лето улыбнулась, но выражение ее лица оставалось невеселым.
— Она возвращается к ближайшему ее отражению. К ближайшему, так сказать, сосуду Летних. А та, в свою очередь, выбирает нового Рыцаря.
Это означало, что за этим могла стоять только одна из Летних Королев. Титания исключалась из списка — она развязывала войну с Мэб именно потому, что не знала, где находится мантия. Мать Лето тоже не выложила бы мне всей этой информации, стой за этим она сама. В итоге оставалась только одна.
— Звезды и камни, — пробормотал я. — Аврора.
Две Матери разом поставили чашки на стол.
— Время поджимает, — сказала Лето.
— То, что не должно произойти, может произойти, — продолжала Зима.
— Ты, по нашему разумению, тот, кто еще может восстановить положение вещей…
— …если у тебя хватит сил.
— И храбрости.
— Эй, придержите лошадей, — вмешался я. — Может, мне просто рассказать об этом Мэб с Титанией?
— Об этом не может быть и речи, — вздохнула Мать Зима. — Они идут на войну.
— Остановите их, — сказал я. — Вы двое сильнее Мэб и Титании. Заставьте их заткнуться и прислушаться к вам.
— Не так все просто, — заметила Зима.
Лето кивнула:
— Мы обладаем властью, но в определенных рамках. Мы не можем вмешиваться в дела Королев или Леди. Даже в такой отчаянной ситуации.
— А что вы вообще можете сделать?
— Я? — переспросила Лето. — Ничего.
Я нахмурился и перевел взгляд с нее на Мать Зиму.
Дряхлая, сморщенная рука поднялась и поманила меня.
— Подойди, парень.
Я хотел было отказаться, но ноги сами, без моего позволения, шагнули к ней, и я опустился на колени у ее кресла. Даже отсюда я не мог разглядеть ее. Все ее тело, включая ноги, было покрыто несколькими слоями темной материи. На коленях у нее лежала пара вязальных спиц и бесхитростный прямоугольник шерстяной ткани, из которого тянулись толстые нити грубо спряденной неокрашенной шерсти. Пошарив рукой, Мать Зима нашла ржавые ножницы, отрезала нити и протянула мне вязанье.
Я взял его — снова механически, почти не сознавая, что делаю. Ткань была мягкой, холодной, словно из холодильника, и покалывала пальцы скрытой в ней слабо уловимой, но опасной энергией.
— Концы не завязаны, — негромко заметил я.
— И не нужно, — сказала Зима. — Это расклятие.
— Что?
— Отмена всему, парень. Я отменяю все. Разрушаю. Вот кто я на самом деле. В этих нитях заключается сила, способная отменить действие любого заклятия. Просто приложи ткань к тому, что нужно отменить. Распусти нити, и все так и будет.
Мгновение я смотрел на клочок ткани.
— Любое заклятие? — тихо переспросил я. — Любое преобразование?
— Любое.
У меня задрожали руки.
— Вы хотите сказать… Я могу использовать это, чтобы справиться с тем, что сделали с Сьюзен вампиры? Просто взять и отменить? Снова сделать ее смертной?
— Можешь, эмиссар. — В голосе Матери Зимы зазвучало какое-то сухое, холодное и веселое любопытство.
Я сглотнул и встал, комкая в руке ткань. Осторожно, чтобы не распустить ненароком, сунул ее в карман.
— Это что, подарок?
— Нет, — прошептала Зима. — Но необходимость.
— И что мне положено с этим делать?
Мать Лето покачала головой:
— Это твое теперь, тебе и решать. Мы и так исчерпали все свои возможности реагировать на происходящее. Остальное в твоих руках.
— И поспеши, — прошептала Зима.
Мать Лето согласно кивнула:
— Времени не осталось. Будь скор и мудр, смертное дитя. Ступай с нашим благословением.
Зима зябко убрала свои хрупкие руки в рукава халата.
— Не подведи, парень.
— Адские погремушки, вот только давления не надо, — буркнул я себе под нос.
Коротко поклонившись обеим по очереди, я повернулся к двери. Уже переступая через порог, спохватился:
— Да, кстати. Простите, если мы подпалили немного вашего единорога по дороге сюда.
Я оглянулся и увидел, что Мать Лето выгнула бровь. Чепец Зимы тоже пошевелился, и я увидел желтые зубы.
— Какого единорога? — послышался ее шепот.
Дверь закрылась — снова сама собой. Мгновение я тупо смотрел на деревянную поверхность.
— Чертовы долбаные фэйрские штучки, — буркнул я наконец.
И, повернувшись, двинулся обратно тем же путем, которым пришел сюда. Расклятие холодило бедро сквозь ткань кармана и угрожало здорово заморозить меня, если останется там слишком долго.
Мысль о расклятии заставила меня ускорить шаг; возбуждение клокотало во мне. Если то, что сказали мне Матери, правда, я смогу использовать эту штуку, чтобы помочь Сьюзен, — чем не Божественное вмешательство? Все, что мне необходимо было сделать, — это завершить это дело, а потом никто не мешал бы мне найти ее.
Конечно, мрачно подумал я, завершение этого дела, весьма вероятно, угробит меня. Матери помогли мне догадаться о многом, а также снабдили полезной магической штуковиной, но, черт возьми, не подкинули ни одной завалящей мысли, как все это разгребать, — и, как дошло до меня только что, никто из них ведь не сказал ясно и недвусмысленно: «Это сделала Аврора». Я знал, что они говорили мне правду, и их заявления привели меня к такому заключению — но что из этого диктовалось этим загадочным запретом на прямое вмешательство, а что — очередными фэйрскими штучками?
— Поспеши, — прохрипел я, стараясь подражать голосу Зимы. — Мы исчерпали свои возможности, — буркнул я, изображая Лето.
Я ускорил шаг и нахмурился, пытаясь понять, что означали последние слова Зимы. Она произнесла их почти ехидно, словно это давало ей то, чего она иначе не смогла бы.
Какого единорога?
Я обмозговал этот вопрос. Если это действительно было сказано всерьез, а не так, вскользь, то должно было что-то означать.
Я нахмурился еще сильнее. Это означало, что маленькую хибару никто не охранял. А если охранял, то не тот, кого поставила на этот пост Мать Зима.
Тогда кто же?
Ответ оглушил меня подобно хорошему удару под дых, — во всяком случае, ощущение тошноты от этого было вполне сопоставимо с последствиями удара. Я остановился и попытался открыть Зрение.
Но не успел этого сделать. Из-за завесы вынырнул Грум; рядом с ним стояла Элейн. Он застал меня врасплох. Огр обрушил свой кулак-кувалду мне в лицо. В глазах вспыхнуло, и я почувствовал, что падаю, а потом ощутил щекой прохладную землю.
Потом легкий запах духов Элейн.
Потом все скрыла чернота.
Глава 27
Я очнулся на земле в темном небывальском лесу. И — магический это мир или нет — я замерз и начал непроизвольно дрожать. Это делало притворство бессмысленным, так что я сел и попробовал оценить ситуацию.
Никаких новых ушибов и переломов я не ощущал, значит, пока я валялся в отключке, меня не мутузили. Впрочем, вряд ли я вырубался надолго. Расклятия Матери Зимы в моем кармане больше не было. Моя сумка исчезла, равно как кольцо и браслет. То же самое, само собой, относилось к моим жезлу и посоху. Правда, я все еще ощущал на груди материнский амулет, что меня даже удивило. Рука болела в том месте, где Мэб продырявила ее чертовым ножом для открывания писем.
Во всех остальных отношениях я ощущал себя более или менее невредимым. Ура.
Я окинул взглядом свое ближайшее окружение и обнаружил кольцо растущих вокруг меня поганок. Они были не слишком большими или зловещими — обыкновенные вроде бы поганки, но при виде их меня почему-то пробрала дрожь. Я осторожно протянул к ним руку, постаравшись обострить при этом свои чародейские чувства. И наткнулся на стену. Не знаю, как еще это описать. Там, где начиналось это кольцо грибов, моя способность двигаться или ощущать что-то, будь то обычные или магические чувства, просто-напросто кончалась.
Плен. Дважды ура.
Только получив хоть какое-то представление о своем затруднительном положении, я встал и повернулся к своим пленителям.
Их было пятеро, что казалось более чем несправедливым. Ближнюю я узнал с первого взгляда — Аврора, одетая на этот раз в то, что я назвал бы боевой кольчугой, только тонкой и легкой, как обычная одежда. Кольчуга плотно облегала ее тело от шеи до запястий и лодыжек и слегка светилась в полумраке леса. На бедре у Авроры висел меч, а на светлых волосах красовался венок из живых листьев. Она обратила на меня взгляд своих прекрасных зеленых глаз; выражение ее лица показалось мне одновременно печальным и решительным.
— Чародей, — сказала Аврора, — мне жаль, что все так обернулось. Но ты слишком близок к разгадке и можешь стать помехой. Тебе осталось послужить одной цели, а потом я не могу позволить тебе продолжить вмешательство.
Я поморщился и посмотрел мимо нее, на огра Грума, огромного, краснокожего и безмолвного, и на жуткого единорога, охранявшего подступы к хибаре Матери Зимы.
— Что вы намерены со мной сделать?
— Убить тебя, — мягко произнесла Аврора. — Мне жаль, но это необходимо. Ты слишком опасен, чтобы оставлять тебя в живых.
Я угрюмо посмотрел на нее:
— Тогда почему вы не сделали этого раньше?
— Хороший вопрос, — заметил четвертый из присутствующих — Ллойд Слейт, Зимний Рыцарь. Он так и оставался в своем байкерском кожаном прикиде, только добавил к нему всяких железных побрякушек, вроде кольчуги. На бедре у него висел один меч, за спиной — еще один, а на поясе — тяжелый пистолет. Напряженное, голодное выражение лица его не изменилось. Он казался взвинченным и злобным. — Будь на то моя воля, я бы перерезал тебе глотку, как только Грум уложил тебя.