— Эй, — возмутился я. — Вы ведь мне не ответили. Что это было?
Майкл хмуро покосился на меня:
— Долго рассказывать, а время дорого.
Я скрестил руки на груди:
— Время подождет. С места не двинусь, пока не буду знать, что, черт возьми, происходит.
Маленький старый Рыцарь фыркнул.
— Ад, — сказал он. — Вот что творится. — Он протянул мне руку ладонью вверх. — Будьте добры, верните, пожалуйста.
Секунду-другую я тупо смотрел на него, пока не вспомнил про очки. Я протянул их, и старик надел очки, снова сделавшись похожим на сову.
— Погодите-ка, — окликнул я Майкла. — Эта тварь — один из Падших?
Майкл кивнул, и у меня по спине пробежал холодок.
— Но этого не может быть, — пробормотал я. — Падшие не могут делать… такого. — Я махнул рукой в сторону растекшейся слизи. — Им это не позволено.
— Некоторые могут, — негромко произнес Майкл. — Пожалуйста, поверьте. Вам грозит большая опасность. Мне известно, что́ вы сейчас ищете и по чьей просьбе. Они это тоже знают.
Широ доковылял до угла и огляделся по сторонам:
— Майкл, пора уходить.
— Если он не идет, значит не идет, — буркнул Саня.
Он испепелил меня взглядом и, повернувшись, зашагал за Широ.
— Майкл… — начал было я.
— Послушайте, — отрезал Майкл, держа в руке завернутую в тряпицу монету, — там, откуда пришел этот, Гарри, их гораздо больше. Двадцать девять еще осталось. И мы полагаем, что они охотятся за вами.
Глава 7
Следуя за белым Майкловым пикапом, я подъехал на своем «Голубом жучке» к собору Святой Марии Всех Ангелов. Это большая, очень большая церковь, этакая местная достопримечательность. Если вы поклонник готической архитектуры, вы найдете ее здесь в достатке. Мы припарковались позади собора и подошли к черному ходу — простой дубовой двери, обрамленной заботливо ухоженными вьющимися розами.
Майкл постучал, внутри залязгало множество отодвигаемых засовов, и дверь отворилась.
Дверь открыл сам отец Энтони Фортхилл. Лет ему было под шестьдесят, он начинал лысеть, но в общем возраст ему шел. Он был одет в черные тренировочные штаны и черную рубашку с накрахмаленной белой «колораткой». Ростом он был повыше, чем Широ, но все равно ниже всех остальных; его взгляд из-под очков показался мне беспокойным.
— Удачно? — спросил он у Майкла.
— Отчасти, — ответил Майкл и протянул тряпичный сверток. — Спрячьте это в ларец, будьте добры. И нам нужно наложить шину.
Фортхилл поморщился, потом взял сверток с тем почтением, с каким обычно обращаются со взрывчаткой или смертельно опасными вирусами.
— Сейчас. Добрый вечер, мистер Дрезден. Заходите, заходите.
— Святой отец, — отозвался я, — рад видеть вас… хотя время вроде как ближе к утру.
Фортхилл честно попытался улыбнуться мне, потом повернулся и скрылся в глубине коридора. Майкл провел нас вверх по лестнице, в кладовую, где половина ящиков была сдвинута к стенам, закрывая окна, чтобы освободить место для нескольких раскладушек. Пара разномастных керосиновых ламп заливала помещение неярким золотистым светом.
— Пойду принесу еды и питья, — объявил вполголоса Майкл, не отходя от двери. — И мне нужно позвонить Черити. Саня, ты бы лучше посидел спокойно, пока мы не займемся твоей рукой.
— Я в норме, — заявил Саня. — Могу помочь с едой.
— Сядь, парень, — негромко фыркнул Широ и подошел к Майклу. — Ступай позвони жене. Я займусь остальным.
Они вышли вдвоем, и голоса их стихли в коридоре.
С полминуты Саня угрюмо смотрел на дверь, потом опустился на раскладушку.
— Я так понял, вы используете силы магии, да?
Я скрестил руки и прислонился к стене.
— А что, так заметно?
Он блеснул белыми зубами:
— Вы давно в викканцах?
— Где-где?
— В язычниках. В колдунах.
— Я не колдун, — возразил я, косясь на дверь. — Я чародей.
Саня нахмурился:
— А что, есть разница?
— Чародей начинается с буквы «Ч».
Он непонимающе нахмурился.
— Никто не хочет меня понять, — буркнул я. — Викка — это религия. Ну, менее определенная, чем большинство других, но все-таки религия.
— И что?
— А я по части религии не слишком. Конечно, я занимаюсь магией, но это скорее похоже… на работу механика, что ли. Или инженера. Существуют силы, действующие тем или иным определенным образом. Если ты знаешь, что делаешь, их можно заставить работать на тебя, и для этого вовсе не требуется ни богов, ни богинь, ни вообще кого-либо еще.
На лице Сани отразилось удивление.
— Значит, вы неверующий?
— Я не хочу обременять любую мало-мальски достойную систему вероисповедания, принимая в ней участие.
Несколько секунд высокий русский молча смотрел на меня, потом медленно кивнул:
— Вот и я так же.
Я невольно вскинул брови:
— Это вы так шутите, да?
Он покачал головой:
— Никаких шуток. Я с детства воспитан атеистом.
— Да вы меня разыгрываете! Вы ведь Рыцарь Креста.
— Да, — по-русски произнес он.
— Но если не вера, что тогда заставляет вас рисковать жизнью ради других?
— То, что это необходимо делать, — без колебаний ответил он. — Благополучие людей стоит того, чтобы кто-то становился на пути зла. Кто-то должен принести обет мужества, посвятив свою жизнь тому, чтобы защищать общество.
— Минуточку, — не выдержал я. — Вы хотите сказать, что стали Рыцарем Креста, потому что вы коммунист?
Саня брезгливо поморщился:
— Не коммунист. Троцкист. Это далеко не одно и то же.
Я удержался-таки от смеха, хотя это и далось мне нелегко.
— Откуда у вас сабля?
Он положил здоровую руку на рукоять сабли, лежавшей рядом с ним на раскладушке:
— Эспераккиус. Ее мне дал Майкл.
— Когда это Майкл успел побывать в России?
— Не этот Майкл, — пояснил Саня и ткнул пальцем вверх. — Тот Майкл. Михаил.
Теперь уже я остолбенело смотрел на него, беззвучно, как рыба, разевая рот.
— Значит, — вымолвил я наконец, — архангел вручил вам священный меч, дал наказ биться с силами зла, и все же вы каким-то образом остаетесь атеистом. Ведь так вас надо понимать?
Саня снова насупился.
— Вас-то самого это не шокирует? — осведомился я.
Взгляд его помрачнел еще пуще, но он сделал глубокий вдох и кивнул:
— Возможно, меня следует отнести к агностикам.
— К агностикам?
— К тем, кто не относит себя к конкретной вере в божественную силу, — пояснил он.
— Я знаю, что означает это слово, — кивнул я. — Только я как-то плохо понимаю, с какого бока это понятие применимо к вам. Кто-кто, а вы-то лично повстречали не одну божественную силу. Черт, да одна из них не более чем полчаса назад сломала вам руку!
— Мало ли что может сломать руку? Разве вы сами не сказали, что вам не нужно богов или богинь, чтобы верить в сверхъестественное?
— Сказал. Но я и не агностик. Так, беспартийный. Теологическая Швейцария — вот моя позиция.
— Семантика, — буркнул Саня. — Я не понимаю вашей позиции.
Я тоже сделал глубокий вдох, унимая рвущееся из меня не совсем пристойное хихиканье.
— Саня, вся моя позиция заключается в том, что я плохо понимаю, кем надо быть, чтобы с учетом того, что вы видели, продолжать утверждать, будто вы до сих пор не уверены в существовании Бога.
— А вот и не обязательно, — заявил он, задрав подбородок. — Может, я просто сошел с ума и все это — галлюцинации.
Вот тут уже я заржал. Я был бы рад удержаться, но не получалось. Я слишком устал и слишком много пережил за этот день, чтобы сдерживаться. Я ржал, как жеребец, а Саня сидел на своей раскладушке и хмуро смотрел на меня, баюкая свою раненую руку.
Наконец в дверях возник Широ с подносом сэндвичей и разных изысканных плодов. Он сощурился из-под очков на Саню, потом на меня и сказал что-то Сане — наверное, по-русски. Молодой Рыцарь насупился еще сильнее, но кивнул, поднялся и, захватив с подноса пару сэндвичей, вышел.
Широ подождал, пока дверь за ним закроется, а потом поставил поднос на журнальный столик. При виде сэндвичей мой желудок почти обезумел. У меня такое бывает — от усталости в сочетании со страхом. Широ приглашающе махнул рукой в сторону подноса и подвинул к столику пару складных стульев. Я сел и ухватил первый подвернувшийся под руку сэндвич. Сыр и индейка. Райское наслаждение.
Старый Рыцарь тоже выбрал себе сэндвич и принялся за еду, похоже, с неменьшим аппетитом. Некоторое время мы жевали молча.
— Саня делился с вами своей верой, — сказал он наконец.
Уголки губ снова невольно поползли вверх.
— Угу.
Широ довольно фыркнул:
— Саня хороший человек.
— Я только не могу взять в толк, почему его завербовали в Рыцари Креста.
Широ помолчал немного, жуя и глядя на меня сквозь очки.
— Люди видят лица, — сказал он. — Видят кожу. Флаги. Членские списки. Досье. — Он откусил еще большой кусок и прожевал. — Бог видит сердца.
— Как скажете, — кивнул я.
Он не ответил. Только дождавшись, когда я разделаюсь с сэндвичем, Широ заговорил снова:
— Вы ищете плащаницу.
— Это строго конфиденциально, — сказал я.
— Как скажете, — отозвался он моими же словами, и морщинки возле уголков его глаз сделались глубже. — Почему?
— Что — почему?
— Почему вы ищете ее?
— Если это так — а я не говорю, что это так, — то я делаю это потому, что меня наняли искать ее.
— Это ваша работа, — сказал он.
— Угу.
— Вы делаете это за деньги, — продолжал он.
— Угу.
— Гм… — Он поправил очки мизинцем. — Значит, вы любите деньги, мистер Дрезден?
Я взял с подноса бумажную салфетку и вытер губы.
— Одно время я считал, что да, люблю. Но теперь понимаю, что это простая зависимость.
Широ неожиданно громко расхохотался и встал со стула.
— Сэндвичи ничего?
— Супер.
Спустя несколько минут вернулся Майкл; лицо его выглядело озабоченным. Часов я в комнате не нашел, но время наверняка было далеко за полночь. Я решил, что, доведись мне звонить Черити Карпентер в такой час, я бы тоже нервничал по поводу этого разговора. Когда дело касалось безопасности мужа, она превращалась в разъяренную тигрицу — особенно если слышала, что не обошлось без моего присутствия. Ну, надо признать, всякий раз, когда мы с Майклом работали вместе, ему изрядно доставалось, и все равно мне кажется, что она ко мне несправедлива. Не нарочно же я подвергал его опасности…