Я подозрительно уставился на дверь:
— Кто там?
— Архив, — проворчал в ответ низкий, хрипловатый мужской голос.
Какого черта?
— Архив? Это что, фамилия такая?
Похоже, чувство юмора у говорившего отсутствовало.
— Архив, — с той же угрюмостью повторил голос. — Архив назначен посредником в этом вопросе и явился для переговоров с чародеем Дрезденом касательно дуэли.
Я нахмурился. Теперь я смутно припоминал, как на последнем собрании Белого Совета, на котором я присутствовал, какой-то Архив упоминался в качестве нейтральной партии. Правда, тогда у меня сложилось впечатление о нем как о своеобразной магической библиотеке. В общем, голова у меня тогда была занята совсем другими делами, так что я и слушал-то не слишком внимательно.
— Откуда мне знать, кто вы такие?
Послышалось шуршание бумаги о камень, и в щель под дверью просунулся конверт с замятым углом.
— Наши документы, чародей Дрезден, — сообщил голос. — Равно как и наша просьба соблюдать на время нашего визита общепринятые нормы гостеприимства.
Напряжение, сковывавшее плечи, немного ослабло, и я опустил жезл и пистолет. В общении со сверхъестественной братией имеется и положительная сторона: если кто-то или что-то дает вам слово, вы можете ему верить. В разумных пределах, конечно.
Само собой, надо еще делать поправку на мою личность. Из всех созданий, с которыми мне довелось общаться, по части болезненно-маниакального стремления держать слово со мной не может сравниться никто. Возможно, поэтому я крайне мнителен в отношении доверия к кому бы то ни было.
Я вытянул конверт и достал из него сложенный листок обычной писчей бумаги, гласивший, что личность подателя сего одобрена Белым Советом в качестве официального посредника по всем вопросам, связанным с дуэлью. Я поднес к бумажке руку ладонью вниз и пробормотал нехитрое заклинание в сочетании с последним полученным от Стражей паролем. В ответ в центре листа проявилась этаким светящимся водяным знаком пентаграмма. Бумага была подлинной.
Я сложил бумажку, но жезл с посохом ставить на место пока не стал. Потом отодвинул засов, пробормотал заклинание, сдерживающее обереги, и приоткрыл дверь ровно настолько, чтобы выглянуть наружу.
За порогом стоял мужчина. Ростом он почти не уступал мне, но сложение имел куда капитальнее. Свободный черный пиджак сидел в обтяжку на его широких плечах. Видневшаяся из-под пиджака ярко-синяя рубаха морщила в тех местах, где ее перетягивала портупея от наплечной кобуры.
Из-под черной бейсболки выбивались вьющиеся золотые волосы, — должно быть, без кепки они доходили бы ему до плеч. Он явно не брился несколько дней; короткий белый шрам под нижней губой подчеркивал ямочку на подбородке. В серо-голубых глазах я не увидел никакого выражения. Вообще никакого — редкое зрелище. И не то чтобы он скрывал свои чувства. Гораздо вероятнее, там действительно просто ничего не было.
— Дрезден? — спросил он.
— Угу, — подтвердил я, разглядывая его с головы до пят. — Вид у вас какой-то не слишком архивный.
Он поднял бровь, изобразив на лице некоторый вялый интерес:
— Меня зовут Кинкейд. У вас в руке пистолет.
— Держу для посетителей.
— Ни разу еще не видел никого из Совета с пистолетом. Разумно. — Он повернулся и махнул рукой. — Это недолго.
Я заглянул ему за плечо:
— О чем это вы?
По лестнице к моей двери, осторожно держась рукой за перила, спускалась маленькая девочка. Хорошенькая, лет этак семи, с прямыми, по-детски пушистыми волосами до плеч, подхваченными ленточкой. Одета она была в простенький вельветовый сарафанчик, белую блузку и лаковые черные туфельки, поверх чего накинула куртку-пуховик, на вид слишком теплую для осенней погоды.
Я перевел взгляд с девочки на Кинкейда.
— Вам не стоит впутывать в это ребенка, — заметил я.
— Еще как стоит, — буркнул Кинкейд.
— Что, неужели вы не смогли найти няньку?
Девочка остановилась, не доходя пары ступенек до нижней площадки, так что лицо ее оказалось на одном уровне с моим.
— Он и есть моя нянька, — произнесла она совершенно серьезно, с легким британским акцентом.
Я почувствовал, как мои брови против воли поползли вверх.
— Или, говоря точнее, мой водитель, — добавила она. — Так вы нас впустите или нет? Мне бы не хотелось оставаться на улице.
Мгновение-другое я молча смотрел на девочку.
— А ты не коротковата для библиотекаря?
— Я не библиотекарь, — спокойно ответил она. — Я — Архив.
— Минуточку, — не выдержал я. — Что ты…
— Я — Архив, — повторила девочка ровным, уверенным тоном. — Полагаю, твои обереги засекли мое присутствие. Они показались мне вполне дееспособными.
— Ты? — пробормотал я. — Ты, наверное, шутишь.
Я осторожно протянул к ней свои чувства. Воздух вокруг нее негромко гудел от энергии — не совсем такой, какую ощущаешь обыкновенно вокруг чародея, но никак не слабее; тихое, угрожающее жужжание, какое слышишь, стоя под высоковольтными проводами.
Мне пришлось приложить некоторое усилие, чтобы не выдать своего потрясения. Эта девочка обладала энергией. Черт, она обладала уймой энергии! Достаточной, чтобы я начал сомневаться, хватит ли силы моих оберегов, чтобы остановить ее, если ей вдруг взбредет в голову пройти через них.
Достаточной, чтобы мне припомнился маленький всемогущий Билли Мэйми в старой доброй «Запретной зоне».
Она внимательно смотрела на меня своими непроницаемыми голубыми глазами… мне почему-то вдруг очень не захотелось в них заглядывать.
— Я могу объяснить тебе все, чародей, — сказала она. — Но не стоя на пороге. У меня нет ни повода, ни малейшего желания причинять тебе зло. Скорее наоборот.
Я нахмурился:
— Обещаешь?
— Обещаю, — серьезно отозвалась девочка.
— Перекрестишься?
Она начертила указательным пальчиком крест на своем пуховике.
Кинкейд поднялся на пару ступенек и настороженно выглянул на улицу:
— Решайте, Дрезден. Я не собираюсь держать ее здесь долго.
— А что он? — спросил я у Архив, кивнув в сторону Кинкейда. — Ему можно доверять?
— Кинкейд? — переспросила девочка, и в голосе ее послышалась усмешка. — Тебе можно доверять?
— Вы проплатили по апрель включительно, — отозвался тот, продолжая шарить взглядом по улице. — Потом я имею право искать лучшее предложение.
— Ну вот, — девочка повернулась ко мне, — до апреля Кинкейду можно доверять. По-своему он не лишен этики.
Она поежилась и сунула руки в карманы пуховика. Потом снова посмотрела на меня в упор.
Как правило, мое чутье на людей — за исключением женщин, которые потенциально могут проделывать со мной разные взрослые штучки, — меня почти не подводит. Во всяком случае, обещанию Архив я поверил. И потом, она выглядела лапочкой и начинала, похоже, мерзнуть.
— Хорошо, — кивнул я. — Заходите.
Я шагнул назад и распахнул дверь. Архив вошла и оглянулась на Кинкейда:
— Подожди у машины. Зайдешь за мной через десять минут.
Кинкейд хмуро глянул на нее, потом на меня:
— Вы уверены?
— Совершенно. — Архив шагнула мимо меня в комнату, на ходу снимая курточку. — Десять минут. Не хотелось бы застрять в пробке на обратном пути.
Кинкейд уставился на меня своими пустыми глазами.
— Повежливее с девочкой, чародей, — сказал он. — С такими, как ты, я уже справлялся.
— Что до угроз, так я их до девяти утра получаю больше, чем очень многие за весь день, — не удержался я от ответа, закрывая дверь у него перед носом.
Скорее для эффекта, чем по необходимости, я еще и запер ее, громко лязгнув засовом.
Хотите сказать, я позер? Да ни за что!
Я зажег еще пару свечей, чтобы в комнате стало светлее и уютнее, и подбросил в камин еще пару поленьев. Пока я занимался этим, Архив аккуратно положила пуховик на подлокотник кресла и села, выпрямив спину и сложив руки на коленях. Ее маленькие черные туфельки покачивались, не доставая до пола.
Я хмуро покосился на нее. Не то чтобы я не любил детей, просто у меня маловато опыта общения с ними. И вот теперь одна такая сидела передо мной, чтобы обсуждать — что? — дуэль. Какого черта ребенка, вне зависимости от того, насколько велик его словарный запас, назначили посредником в таком вопросе?
— Ну… гм… Как тебя зовут?
— Архив, — невозмутимо ответила она.
— Угу. Этот пункт я усвоил. Но я имел в виду твое имя. Как тебя называют люди?
— Архив, — повторила она. — У меня нет обычного имени. Я Архив и всегда была Архив.
— Ты не человек, — заметил я.
— Неверно. Я семилетний ребенок. Человек.
— Без имени? У всех есть имя. Я не могу говорить с человеком, называя его просто «Архив».
Девочка склонила голову набок, изогнув золотую бровь:
— А как бы ты меня назвал?
— Ива, — выпалил я, почти не раздумывая.
— Почему Ива? — поинтересовалась она.
— Ты же Архив, верно? Арх-ив. Арх-ива. Ива.
Девочка задумчиво поджала губы.
— Ива, — повторила она и медленно кивнула. — Ива. Что ж, хорошо.
Она еще раз внимательно посмотрела на меня:
— Ты можешь задавать вопросы, чародей. Лучше сразу разобраться.
— Кто ты? — спросил я. — И почему тебя зовут Архив?
Ива кивнула:
— Детальное объяснение заняло бы слишком много времени. Но если вкратце, я живая память человечества.
— Что ты имеешь в виду под «живой памятью»?
— Я сумма всех людских знаний, передававшихся от поколения к поколению, от матери к дочери. Культура, наука, философия, традиции. Я держатель собранных воедино воспоминаний тысяч людских поколений. Я впитываю все, что пишется или говорится вслух. Я изучаю. Я учусь. Таков смысл моей жизни: добывать и сохранять знания.
— То есть ты говоришь, что стоит чему-то быть написанным — и ты знаешь об этом?
— Знаю. И понимаю это.
Я медленно опустился на край дивана и уставился на нее. Адские погремушки! Как-то многовато для понимания. Знание — сила, а если Ива говорит правду, она знает больше, чем кто-либо другой из всех живущих на свете.