Она отпустила мою руку и поднялась по трапу одна.
— Я делаю это только потому, — бросила она, не оборачиваясь, — что мне понравился ваш плащ, Дрезден. И не путайтесь больше у меня под ногами.
А потом исчезла. Вместе с плащаницей.
Голова моя начинала болеть как черт знает что, но при этом мысли постепенно прояснялись. Впрочем, судя по всему, прояснялись недостаточно, ибо вместо того, чтобы выбираться на палубу тонущего катера, я, шатаясь, поплелся обратно вниз. Франческа Гарсиа лежала мертвая на боку, глядя стеклянными глазами мимо меня, чуть приоткрыв рот. Одна щека уже ушла под воду. На другой еще виднелись следы слез. Вода вокруг нее помутнела, окрасившись в ржаво-красный цвет.
В животе у меня все сжалось, и накатившая волна гнева едва не швырнула меня обратно на пол. Шлепая по воде, я доплелся до стола и прихватил мобильник и пустой блокнот. Потом помешкал немного, стоя над Франческой. Она не заслуживала погребения в водах озера, словно какая-нибудь выброшенная бутылка из-под пива.
Меня снова качнуло. Вода прибывала все быстрее. Она доходила мне уже почти до колен, и я едва ощущал ступни — так они замерзли. Я сделал попытку оторвать тело женщины от пола, но это отозвалось такой болью в висках и затылке, что меня едва не вырвало.
Не в состоянии даже выругаться как следует, я опустил ее обратно и ограничился тем, что закрыл ей глаза. Ничего больше я сделать для нее не мог. Но конечно же, я не сомневался, что полиция очень скоро найдет ее. Возможно, не пройдет и часа.
Впрочем, останься я в каюте, они нашли бы и меня тоже. Я не мог позволить себе роскошь провести ночь в участке, пока меня будут допрашивать, обвинять, после долгого ожидания освобождать под залог и все такое. Впрочем, не впервой. Надо только как можно быстрее связаться с Мёрфи.
Я зябко охватил себя руками, прижимая к груди блокнот и мобильник, и выбрался из залитой водой и кровью каюты на палубу «Иностранца». Впрочем, мне пришлось еще напрячься, чтобы прыгнуть вверх, на причал. На тротуаре, по ту сторону дороги от порта, стояли и смотрели вниз несколько человек, еще несколько глазели на тонущий катер с борта своих судов.
Я втянул голову в плечи и, стараясь думать о чем-нибудь невинном, поспешил прочь, пока утро не обернулось еще хуже.
Глава 14
На своем веку я не раз получал по тыкве. Удар, полученный от Анны Вальмон, уступал по силе многим другим, но все равно голова моя раскалывалась всю дорогу домой. Хорошо еще, желудок немного успокоился, так что мне удалось доехать, не облевавшись с ног до головы. Я ввалился к себе в комнату, запил пару таблеток тайленола банкой колы и завернул в полотенце немного льда. Приложив полотенце к затылку, сел у телефона и позвонил отцу Винсенту.
Трубку сняли после первого же гудка:
— Да?
— Она в городе, — сказал я. — Церковные Мыши держали ее на катере в Бёнем-Харборе.
Голос священника почти задрожал от возбуждения:
— Вы ее забрали?
— Мм… — произнес я. — Нет. Откровенно говоря, нет. Кое-что пошло наперекосяк.
— Что случилось? — спросил он, теперь уже немного сердито. — Почему вы не звонили?
— В дело вмешалась третья сторона. А что до звонка — чем, как вы думаете, я занимаюсь в настоящий момент? Я сделал попытку вернуть объект. Я держал его в руках. Но потерпел неудачу.
— Плащаница осталась у похитителей?
— У похитителя. Единственное число. Вполне вероятно, полиция как раз сейчас поднимает на поверхность тело ее сообщницы.
— Одна убила другую?
— Ни в коем разе. Новый игрок убил Гарсиа. Вальмон обманом подсунула ему фальшивку, а сама бежала с подлинником.
— И вы были не в состоянии преследовать ее?
В голове ровно ухал кузнечный молот.
— Она очень быстро бегает.
Винсент немного помолчал.
— Итак, — произнес он наконец, — плащаница для нас вновь потеряна.
— Не окончательно, — возразил я. — У меня имеется еще одна зацепка.
— Вам известно, где скрывается воровка?
Я сделал глубокий вдох, набираясь терпения:
— Пока нет. Вот почему я назвал это зацепкой, а не окончательным решением. Мне нужны эти фрагменты плащаницы.
— Честно говоря, мистер Дрезден, я привез с собой из Ватикана несколько волокон ткани, но…
— Отлично. Отвезите одно ко мне в офис — можете оставить у охранников на входе. Они передадут его мне, когда я туда заеду. Я перезвоню, как только смогу сказать что-нибудь более определенное.
— Но…
Я повесил трубку, испытав при этом некоторое мстительное удовлетворение.
— «И вы были не в состоянии преследовать ее», — буркнул я Мистеру, пытаясь подражать Винсентову произношению. — Я, видите ли, не в состоянии был ее преследовать. Извращенец чопорный! Тебе бы врезать по кумполу пару раз, а потом попросить отслужить мессу или что-то в этом роде.
Мистер удостоил меня взглядом, подразумевавшим, что не стоит говорить так о клиентах, которые платят хорошие бабки. Я сердито нахмурился на него, чтобы помнил: я и сам это знаю; потом поднялся со стула и прошел в спальню, где рылся в тумбочке до тех пор, пока не нашел палочку угля и блокнот. Засветив несколько свечей, я по возможности удобнее устроился в самом мягком кресле и положил перед собой на стол блокнот, захваченный мною с «Иностранца». Как можно мягче и невесомее я поводил по верхнему листку углем, надеясь, что Франческа Гарсиа не пользовалась мягким фломастером.
Она пользовалась шариковой ручкой. На листке начали проступать бледно-белые буквы. Сначала верхняя строка: «Мариотт», потом, пониже, цифры: 2345.
Я хмуро уставился на листок. «Мариотт». Какая-нибудь гостиница? Конечно же, это вполне могло оказаться и фамилией. Или французским словом. «Не усложнял бы ты всего, Гарри». Все-таки это, скорее всего, название гостиницы. А цифры? Без четверти полночь? Или номер в гостинице…
Я испепелил листок взглядом. Все-таки я ожидал от него больше толка. Даже если считать, что у меня имелись теперь время и место, я все равно не знал где и когда.
Я покосился на мобильный телефон с катера. В мобильниках я разбираюсь не лучше, чем, скажем, в гастроэндоскопии. Никаких особых отметин на аппарате не имелось, даже названия фирмы и то не было. Телефон был выключен, и я не осмелился включить его. Скорее всего, он бы просто испортился. Черт, да он просто мог взорваться у меня в руках! Что ж, придется спросить при первом же разговоре с Мёрфи, не удастся ли ей выяснить чего-нибудь.
Голова продолжала гудеть как котел, глаза щипало от усталости. Я загибался без отдыха. Недосып отрицательно сказывался на моих мыслительных способностях. Наверное, мне вообще не стоило переться на этот чертов катер, и в любом случае я должен был бы получше следить за тем, что происходит у меня за спиной. Черт подери, подсказывал же мне инстинкт, что за мной наблюдают, но я слишком устал, забыл о выдержке и осмотрительности — а в результате? В меня стреляли, опалили огнем, подрали когтями, двинули по башке и в довершение всего чуть не утопили.
Я поплелся в спальню, завел будильник на два часа пополудни и рухнул в постель. Это показалось мне прямо-таки непристойным блаженством.
Разумеется, продлилось оно недолго.
Зазвонил телефон. Я всерьез подумал, не зашвырнуть ли мне его на околоземную орбиту — пусть болтается там в обществе астероида Дрезден. Потом доплелся до стола и снял трубку.
— Чего? — прорычал я в микрофон.
— А? Э-э-э… — произнес немного беспокойно голос на том конце провода. — Это Уолдо Баттерс. Я хотел поговорить с Гарри Дрезденом.
Я несколько убавил резкости:
— А. Привет.
— Я вас не разбудил, случайно?
— Немного.
— Ох черт, виноват. Слушайте, тут у нас происходит нечто странное, и мне показалось, стоит спросить у вас кое-что.
— Валяйте.
— Мм… односложный ответ — верный признак нехватки сна.
— Угу.
— Тем более если он сводится к междометиям. Ладно, у меня тоже мало времени. — Баттерс кашлянул. — Микробы исчезли.
— Микробы? — тупо переспросил я.
— Ну, в образцах, которые я взял из тела. Я все анализы проделал заново для большей уверенности, и больше половины из них дали отрицательный результат. Ничего. Полный ноль.
— Угм, — произнес я.
— Ладно. Хотите по-неандертальски, будь по-вашему. Куда делись микробы?
— Рассвет, — пробормотал я. — Пух-х…
В голосе Баттерса прозвучало некоторое удивление:
— Микробы-вампиры?
— Ну, не то чтобы вампиры… — пробормотал я. Шестеренки у меня в голове наконец-то начали цепляться друг за друга. — Не микробы-вампиры. Конструкты. Видите ли, с рассветом практически весь магический мир сходит на нет. Большая часть заклятий не выдерживает и одного рассвета. А чтобы они продержались два или три — надо очень постараться.
— Волшебные микробы? — спросил Баттерс. — Вы хотите сказать, я имел дело с волшебными микробами?
— Волшебные, волшебные, — подтвердил я. — Кто-то вызвал их на свет божий с помощью магии.
— Что, с помощью настоящего волшебного заклинания?
— Ну, обыкновенно заклинания, имеющие целью навредить кому-либо, называются проклятиями. Думаю, к завтрашнему утру исчезнут и те образцы, что еще остались.
— Как вы считаете, они пока заразны?
— Исходите из того, что да. Они ничем не хуже настоящих до тех пор, пока не иссякнет поддерживающая их энергия.
— Господи. Вы ведь серьезно? Это все на самом деле?
— Ну да.
— Скажите, а есть какая-нибудь книга на этот счет? Типа учебник?
На этот раз я почти улыбнулся:
— Только я. Что-нибудь еще?
— Да почти все уже. Я обследовал тело на предмет частиц чужой ткани. Ничего. Порезы на теле нанесены либо хирургическим скальпелем, либо каким-то другим небольшим, очень острым лезвием. Возможно, макетным ножом.
— Угу. Я уже видел такие порезы.
— Вот это как раз самое интересное. Совершенно очевидно, что руки и голова отсечены тем же самым лезвием. Срезы чище, чем удается хирургу в операционной. Три чистых среза. И еще — лезвие было горячим и прижгло разрезанные ткани. Вот и вопрос: что за орудие может резать так чисто и в то же время разрубать кость, а?